Но мы сегодня сами являемся свидетелями того, как миллионы телезрителей сидели с банками водопроводной воды в ожидании, когда она по мановению телезнахаря станет «целебной», и можем поняты основа «распутинщины» – в иррациональности коллективной психологии и «верхов», и «низов», и тогда, и сегодня верящих в чудеса, в таинственное исцеление, в силу шамана.
Кто же вывел безвестного конокрада из сибирской глухомани «в люди»? М. Палеолог называет высших иерархов Русской православной церкви и Святейшего синода – духовника Александра III отца Иоанна Кронштадтского, настоятеля Александро-Невской лавры. Именно в лавре принял Распутина в 1904 году этот церковный иерарх, и с его «благословения» начинается слава конокрада как «исцелителя души и тела».
Кто же непосредственно представил «исцелителя» царице и царю в 1907 году? Посол сообщает и имя этой ключевой личности – архиепископ Феофан, ректор Санкт-Петербургской духовной академии, член Святейшего синода.
Впрочем, М. Палеолога вся эта «кухня» возвышения «старца» мало интересовала. Главная его забота была в другом – как бы среди домогающихся у Распутина благорасположения не оказались агенты Германии, искавшей сепаратного мира с Россией.
Поэтому и сам посол не брезговал встречей со «старцем» (например, 24 февраля 1915 г., о чем он откровенно написал в своих мемуарах). Главное, что установил Палеолог, – Распутин пока не германский шпион, более того, он желает Антанте победы. Но вот и совершенно новая струя, о чем «старец» прямо говорит послу: русский народ устал, он не хочет больше войны, «когда народ слишком страдает, он доходит иногда до того, что говорит о республике».
Таким образом, через полгода после начала войны первые слова о мире французский посол услышал… из уст Григория Распутина. Затем он их будет слышать постоянно – в аристократических салонах, в апартаментах либеральной петербургской профессуры, в фойе театров, пока, наконец, и его друг художник А. Н. Бенуа через месяц после Февральской революции не скажет ему с горечью: «Как ни тяжело для меня это признание, я думаю… что война не может дольше продолжаться. Надо возможно скорее заключить мир».
Конечно, посол Палеолог хорошо понимал, что никто из Парижа не уполномочит его вести в Петрограде переговоры с Временным правительством об условиях будущего мира с Германией. Наоборот, как официальное лицо он всячески поддерживал «партию войны» в этом правительстве, возглавлявшуюся министром иностранных дел П. Н. Милюковым.
Но, будучи умным политиком и серьезным наблюдателем, Палеолог уже хорошо понял задолго до Февраля, что Россия воевать не может. Именно это было главной причиной свержения монархии. Но и Временное правительство уже не способно было сдерживать стремление масс к миру. С тревогой посол сообщает в Париж о начавшемся на фронте с марта 1917 года братании русских и немецких солдат.
В дипломатических салонах Петербурга он все чаще развивает перед слушателями свою любимую тему российского апокалипсиса – распада империи и всеобщей кровавой резни (не случайно предпоследняя глава его мемуаров так и озаглавлена – «К анархии»).
В Париже не поняли пессимизма своего посла, увидев в нем ностальгию старого французского аристократа по свергнутому монархическому режиму. Какое заблуждение! При всех легитимистских симпатиях Палеолог менее всего верил в способность последнего царя династии Романовых «спасти Расею».
Прибывший из Парижа в апреле 1917 года очередной «толкач», социалист-оборонец, министр вооружений и военной промышленности Альбер Тома привез послу письмо его министра иностранных дел от 13 апреля, отзывающего Палеолога во Францию. («Для нового положения нужен новый человек», – говорилось в письме министра.)
Военно-дипломатические сюжеты мемуаров посла Палеолога, образующие первую часть его воспоминаний, больше будут интересовать историков – специалистов по первой мировой войне. Зато совершенно по-иному воспринимаются уникальные свидетельства французского посла о нарастающем кризисе режима самодержавия как «сверху», так и «снизу».
Кризис «низов» накануне Февраля, особенно в армии, благодаря мемуарам участников «красного» и «белого» движений известен нам достаточно подробно. А вот о «верхах», и прежде всего о заговоре царской фамилии, поддержанной генералитетом, гвардией, верхушкой сановной бюрократии и крупными петербургскими фабрикантами против Николая II и его супруги, мы узнаем только из мемуаров Палеолога. В записях 13 августа 1915 г. о беседе с бывшим гвардейским офицером и 5 января 1917 г. об обеде у крупного петроградского промышленника Богданова, где присутствовали члены императорской фамилии во главе с великим князем Гавриилом Константиновичем, а также гвардейские офицеры, члены Государственного совета (верхней палаты Думы) и большая группа фабрикантов с Путиловым во главе, вырисовывается сценарий «тихого» государственного переворота: созвать всех членов императорской фамилии, лидеров партий Государственного совета и Государственной думы, а также представителей дворянства и армии и торжественно объявить императора слабоумным, непригодным для лежащей на нем задачи, неспособным дальше царствовать и объявить царем наследника под регентством одного из великих князей. В одном из вариантов этого сценария фигурировал и проект ссылки царицы и всей ее распутинской камарильи за Урал, в Сибирь.
Как показал дальнейший ход событий в первые дни Февраля, именно по этому сценарию, явно поддержанному послами Антанты, и развивались события. Николай II отрекся от престола лишь после того, как понял, что не получит поддержки от командующих фронтами действующей армии. Русские самодержцы всегда хорошо понимали на примере Елизаветы I, Екатерины II и особенно Павла I, что значит лишиться поддержки членов своей фамилии, гвардии и армии.
Осечка вышла лишь с регентством. Главный претендент – великий князь Дмитрий, инициатор и участник убийства Распутина, – в последний момент отказался временно принять корону, его примеру последовал брат царя Михаил, и «отцам-основателям» Февраля волей-неволей пришлось провозглашать Российскую империю республикой.
В связи с возросшим в годы перестройки интересом к Февральской революции по-новому читаются три последние главы второй части мемуаров М. Палеолога, рассказывающие о трех первых месяцах этой революции (март – май 1917 г.).
Наш читатель со школьной скамьи вспоминает историю Великого Февраля по стихам В. В. Маяковского: «Которые тут временные, слазь. Кончилось ваше время…»
Палеолог рисует нам картины правления «временных» изнутри, убедительно, на фактах показывая весь трагизм положения этих людей (прежде всего П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67