«Неужели возможно, чтобы они так не ответили за все это?».
Пятница, 30 июля.
Сессия Государственной Думы возобновляется через три дня. Но уже много депутатов съехались в Петроград, и в Таврическом дворце большое оживление.
Из всех губерний доносится тот же возглас: «Россия в опасности. Правительство и верховная власть ответственны за военный разгром. Спасение страны требует непосредственного участия и непрестанного контроля народного представительства. Более, чем когда-либо, русский народ решительно стоит за продолжение войны до победы»…
Почти во всех группах депутатов слышатся энергичные, раздраженные, полные возмущения возгласы против фаворитизма и взяточничества, против игры немецких влияний при дворе и в высшей администрации, против Сухомлинова, против Распутина, против императрицы. В противовес этому, депутаты крайней правой, члены «черного блока», выражают сожаление по поводу уступок, сделанных государем либеральной партии, и решительно высказываются за реакцию до крайних пределов…
Суббота, 31 июля.
Сегодня утром государь присутствует при спуске броненосного крейсера «Бородино», построенного на Галерном острове, в устье Невы. Дипломатический корпус, Двор и члены правительства участвуют в церемонии, которой благоприятствует сияние солнца.
22-го минувшего июня, на противоположном берегу, мы присутствовали при спуске «Измаила», тогда только что было получено сообщение об оставлении Львова. Сегодня, приехав на Галерный остров, мы узнаем, что австро-германцы заняли вчера Люблин и что русские оставляют Митаву…
Яркий солнечный свет подчеркивает свинцовый оттенок и выражение тоскливой печали на лицах. Император, застывший в бесстрастной позе, смотрит задумчивым и отсутствующим взглядом. Иногда его губы подергиваются судорогой, словно он удерживается от зевоты. Едва лишь на мгновение оживляется его лицо, когда киль «Бородина», скользнув по каткам, врезывается в Неву.
По окончании церемонии мы переходим к осмотру мастерских. Императора всюду приветствуют. Время от времени он останавливается и, улыбаясь, разговаривает с рабочими. Когда он затем идет дальше, приветственные крики усиливаются.
А между тем, еще вчера мне сообщали, что в этих самых мастерских идет революционное брожение, внушающее беспокойство.
Воскресенье, 1 августа.
Занятия Государственной. Думы возобновились сегодня, в жаркой и тяжелой атмосфере, предвещающей грозу. Лица словно источают электричество; господствующее выражение – гнев или тоска.
Старый председатель Совета министров, Горемыкин, произнося речь от имени государя, возвышает свой умирающий голос, насколько может, когда заявляет: «Все наши мысли, все наши усилия должны сосредоточиться на ведении войны. Правительство может предложить вам только одну программу: программу победы».
Затем военный министр, генерал Поливанов, кратко, горячо и энергично резюмирует эту программу победы: «Наша армия может побеждать только тогда, когда она чувствует за собою всю страну, в ее целом, организованную как огромный резервуар, откуда она сможет бесконечно черпать себе снабжение».
Когда он сходит с трибуны, его приветствуют рукоплесканиями: он встречает в среде собрания столько же сочувствия, сколько его предшественник, Сухомлинов, возбуждал к себе ненависти и презрения.
Продолжение заседаний и разговоры в кулуарах не оставляют никаких сомнений относительно пожеланий или, лучше сказать, требований Государственной Думы: положить конец произволу и неспособности управления; обличить тех, кто подлежит ответственности, как бы они ни были высоко поставлены; потребовать определенных решений, организовать совместную работу правительства с народными представителями, чтобы обратить на службу армии все производственные силы страны; наконец, поддерживать и оживлять в душе народа непоколебимое решение – довести войну до полной победы.
Четверг, 5 августа.
Прения в Таврическом дворце разгораются все ярче и ярче. Будь то открытое или закрытое заседание, – произносится непрерывный и беспощадный обвинительный акт против всей системы военного управления. Все ошибки бюрократии изобличены, все пороки царизма выставлены на свет. И одно заключение возвращается, как припев: «Довольно лжи!.. Довольно преступлений!.. Реформ!.. Наказаний!.. Государственный строй должен быть изменен сверху донизу!»…
345-ю голосами из 375 голосовавших, Государственная Дума сейчас предложила правительству предать суду генерала Сухомлинова и всех должностных лиц, виновных в нерадении или в измене.
Пятница, 6 августа.
Германцы заняли вчера Варшаву. С точки, зрения стратегической, важность этого события значительна. Русские теряют всю Польшу с ее громадными запасами и должны будут отойти на Буг, Верхний Неман и Двину.
Но моральные последствия беспокоят еще больше.
Не грозит ли разбиться тот подъем национальной энергии, который с некоторых пор виден по всей России, – разбиться под влиянием этого нового несчастья, предвещающего в скором времени и другие – как падение Осовца, Ковны и Вильны…
Пятница, 13 августа.
Очень деятельный и даже несколько экзальтированный вождь «прогрессивных националистов» С., бывший гвардейский офицер, просил меня вчера принять его для долгой и конфиденциальной беседы.
Я принял его сегодня, днем, и, как ни привык к его обычному пессимизму, но на этот раз был поражен тем суровым, сосредоточенным и скорбным выражением, которое читал на его лице.
– Никогда, – сказал он, – я не был в такой тревоге. Россия в смертельной опасности; ни в какой момент своей истории она не была так близка к гибели. Немецкий яд, который она носит в своем теле вот уже два столетия, грозит ее убить. Она может быть спасена только посредством национальной революции.
– Революция во время войны?.. Вы не думаете, о чем вы говорите!..
– Нет, конечно, я говорю обдуманно. Революция такая, какую я предвижу, какой я желаю, будет внезапным освобождением всех сил народа, великим пробуждением славянской энергии. После нескольких дней неизбежных смут, положим даже – месяца беспорядков и парализованности, Россия встанет с таким величием, какого вы у нас не подозреваете. Вы увидите тогда, сколько духовных сил таится в русском народе. В нем заключаются неисчислимые запасы мужества, энтузиазма, великодушия. Это величайший очаг идеализма, какой только есть на свете.
– Не сомневаюсь в этом. Но русский народ носит в себе страшные задатки социального разложения и национального распада… Вы утверждаете, что революция вызвала бы, самое большее, месяц беспорядков и бездействия. Как вы можете это знать? Один из ваших соотечественников, один из самых умных и самых проницательных, каких я только знаю, передавал мне недавно тот ужас, который ему внушает угроза революции:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Пятница, 30 июля.
Сессия Государственной Думы возобновляется через три дня. Но уже много депутатов съехались в Петроград, и в Таврическом дворце большое оживление.
Из всех губерний доносится тот же возглас: «Россия в опасности. Правительство и верховная власть ответственны за военный разгром. Спасение страны требует непосредственного участия и непрестанного контроля народного представительства. Более, чем когда-либо, русский народ решительно стоит за продолжение войны до победы»…
Почти во всех группах депутатов слышатся энергичные, раздраженные, полные возмущения возгласы против фаворитизма и взяточничества, против игры немецких влияний при дворе и в высшей администрации, против Сухомлинова, против Распутина, против императрицы. В противовес этому, депутаты крайней правой, члены «черного блока», выражают сожаление по поводу уступок, сделанных государем либеральной партии, и решительно высказываются за реакцию до крайних пределов…
Суббота, 31 июля.
Сегодня утром государь присутствует при спуске броненосного крейсера «Бородино», построенного на Галерном острове, в устье Невы. Дипломатический корпус, Двор и члены правительства участвуют в церемонии, которой благоприятствует сияние солнца.
22-го минувшего июня, на противоположном берегу, мы присутствовали при спуске «Измаила», тогда только что было получено сообщение об оставлении Львова. Сегодня, приехав на Галерный остров, мы узнаем, что австро-германцы заняли вчера Люблин и что русские оставляют Митаву…
Яркий солнечный свет подчеркивает свинцовый оттенок и выражение тоскливой печали на лицах. Император, застывший в бесстрастной позе, смотрит задумчивым и отсутствующим взглядом. Иногда его губы подергиваются судорогой, словно он удерживается от зевоты. Едва лишь на мгновение оживляется его лицо, когда киль «Бородина», скользнув по каткам, врезывается в Неву.
По окончании церемонии мы переходим к осмотру мастерских. Императора всюду приветствуют. Время от времени он останавливается и, улыбаясь, разговаривает с рабочими. Когда он затем идет дальше, приветственные крики усиливаются.
А между тем, еще вчера мне сообщали, что в этих самых мастерских идет революционное брожение, внушающее беспокойство.
Воскресенье, 1 августа.
Занятия Государственной. Думы возобновились сегодня, в жаркой и тяжелой атмосфере, предвещающей грозу. Лица словно источают электричество; господствующее выражение – гнев или тоска.
Старый председатель Совета министров, Горемыкин, произнося речь от имени государя, возвышает свой умирающий голос, насколько может, когда заявляет: «Все наши мысли, все наши усилия должны сосредоточиться на ведении войны. Правительство может предложить вам только одну программу: программу победы».
Затем военный министр, генерал Поливанов, кратко, горячо и энергично резюмирует эту программу победы: «Наша армия может побеждать только тогда, когда она чувствует за собою всю страну, в ее целом, организованную как огромный резервуар, откуда она сможет бесконечно черпать себе снабжение».
Когда он сходит с трибуны, его приветствуют рукоплесканиями: он встречает в среде собрания столько же сочувствия, сколько его предшественник, Сухомлинов, возбуждал к себе ненависти и презрения.
Продолжение заседаний и разговоры в кулуарах не оставляют никаких сомнений относительно пожеланий или, лучше сказать, требований Государственной Думы: положить конец произволу и неспособности управления; обличить тех, кто подлежит ответственности, как бы они ни были высоко поставлены; потребовать определенных решений, организовать совместную работу правительства с народными представителями, чтобы обратить на службу армии все производственные силы страны; наконец, поддерживать и оживлять в душе народа непоколебимое решение – довести войну до полной победы.
Четверг, 5 августа.
Прения в Таврическом дворце разгораются все ярче и ярче. Будь то открытое или закрытое заседание, – произносится непрерывный и беспощадный обвинительный акт против всей системы военного управления. Все ошибки бюрократии изобличены, все пороки царизма выставлены на свет. И одно заключение возвращается, как припев: «Довольно лжи!.. Довольно преступлений!.. Реформ!.. Наказаний!.. Государственный строй должен быть изменен сверху донизу!»…
345-ю голосами из 375 голосовавших, Государственная Дума сейчас предложила правительству предать суду генерала Сухомлинова и всех должностных лиц, виновных в нерадении или в измене.
Пятница, 6 августа.
Германцы заняли вчера Варшаву. С точки, зрения стратегической, важность этого события значительна. Русские теряют всю Польшу с ее громадными запасами и должны будут отойти на Буг, Верхний Неман и Двину.
Но моральные последствия беспокоят еще больше.
Не грозит ли разбиться тот подъем национальной энергии, который с некоторых пор виден по всей России, – разбиться под влиянием этого нового несчастья, предвещающего в скором времени и другие – как падение Осовца, Ковны и Вильны…
Пятница, 13 августа.
Очень деятельный и даже несколько экзальтированный вождь «прогрессивных националистов» С., бывший гвардейский офицер, просил меня вчера принять его для долгой и конфиденциальной беседы.
Я принял его сегодня, днем, и, как ни привык к его обычному пессимизму, но на этот раз был поражен тем суровым, сосредоточенным и скорбным выражением, которое читал на его лице.
– Никогда, – сказал он, – я не был в такой тревоге. Россия в смертельной опасности; ни в какой момент своей истории она не была так близка к гибели. Немецкий яд, который она носит в своем теле вот уже два столетия, грозит ее убить. Она может быть спасена только посредством национальной революции.
– Революция во время войны?.. Вы не думаете, о чем вы говорите!..
– Нет, конечно, я говорю обдуманно. Революция такая, какую я предвижу, какой я желаю, будет внезапным освобождением всех сил народа, великим пробуждением славянской энергии. После нескольких дней неизбежных смут, положим даже – месяца беспорядков и парализованности, Россия встанет с таким величием, какого вы у нас не подозреваете. Вы увидите тогда, сколько духовных сил таится в русском народе. В нем заключаются неисчислимые запасы мужества, энтузиазма, великодушия. Это величайший очаг идеализма, какой только есть на свете.
– Не сомневаюсь в этом. Но русский народ носит в себе страшные задатки социального разложения и национального распада… Вы утверждаете, что революция вызвала бы, самое большее, месяц беспорядков и бездействия. Как вы можете это знать? Один из ваших соотечественников, один из самых умных и самых проницательных, каких я только знаю, передавал мне недавно тот ужас, который ему внушает угроза революции:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67