Вы что, не понимаете, о чем идет речь? Вся страна, встревожена невиданной активизацией контрреволюционных сил. А у нас тишь да благодать. – Борщев перевел дыхание, а затем продолжил все с тем же напором: – Москва меня информирует, что в республике заговор, готовится террористический акт против товарища Багирова, а мои оперативники и следователи ушами хлопают…
«О чем он говорит, – думал Зобин, – о каких силах, о каком моменте? Ведь не дурак, вроде, знает истинное положение дел: просто нужно убрать с дороги тех, кто мешает, кто много болтает о демократии. Видимо, наверху спешат и давят. Против такого пресса устоять трудно, почти невозможно: упрешься – раздавят. Сейчас вот нажали на Борщева, он – на меня, а я на кого?»
Ответ на этот немой вопрос дал Борщев:
– В общем, товарищ Ежов обвинил нас в бездеятельности и недвусмысленно намекнул на оргвыводы. А ты знаешь, что стоит за такими намеками? Требование к себе сейчас одно: результаты – немедленно. На носу – выборы, и не дай бог, – замнаркома сделал многозначительную паузу, – не дай бог, что случится. Начни-ка, пожалуй, с кадров. Ищи, Зобин, ребят молодых, здоровых телом и духом! Таких, у которых классовая ненависть ключом бьет. У которых руки при виде врага чесаться начинают. Такие не подведут. Молодые, они ведь как – все побыстрее сделать норовят. Так я говорю?
…Вот такой разговор состоялся у Зобина, и сейчас, лениво блуждая на «газике» по Ичери-Шехеру, он вспоминал его подробности. Во всяком случае, угроза была высказана, нужно принимать меры. Иначе беду не отвести. Кого-то потребуется отправить на пенсию, кого-то «пустить по делу» (некоторые из «старичков» в последнее время вызывают у него подозрения). Но главное – отыскать надежную замену. В слово «надежную» Зобин вкладывал свое понятие. Ему импонировали люди, которые при слове «надо» прикладывают руку к козырьку фуражки и четко отвечают: «Будет сделано!» или в крайнем случае строго по-военному: «Есть!» Так, как сделал это сейчас шофер Василий, направивший «газик» по указанию своего шефа в сторону Баладжар.
Минут пятнадцать спустя Зрбин, миновав отдавшего честь часового, шагнул в тоннель сумеречного освещенного, кажущегося бесконечным, коридора районного отдела.
В нос ударил резкий устойчивый запах, так присущий казенным помещениям. Капитан брезгливо поморщился и даже остановился на мгновение, словно наткнулся на что-то, и в этот же момент откуда-то сбоку ворвался поток солнечного света. Это отворилась дверь, ведущая во двор. Коренастый мужчина, попав с яркого солнца в полутьму коридора, чуть было не сбил Зобина. Извинился и побежал дальше. Капитана удивил внешний вид сотрудника: гимнастерка, брюки – все как надо, но вот на ногах вместо сапог – парусиновые тапочки, а на руках – боксерские перчатки.
– Любопытно, – пробормотал про себя Зобин, а как только вошел в кабинет начальника отдела, поинтересовался: – Кто это у тебя, Онищенко, по коридору в тапочках бегает?
– В тапочках? – переспросил Онищенко, ошеломленный неожиданным визитом важного руководителя.
– В тапочках, тапочках, да еще с боксерскими перчатками.
– Так то Сатов. Опер наш.
– Ему что, делать нечего? Служебное время, работы невпроворот, а он бега по коридору устраивает.
– Так то не по коридору, на дворе хлопцев боксу обучает. У нас сегодня физподготовка.
Зобин прошел мимо стоящего навытяжку Онищенко и занял по-хозяйски его место за столом.
– Сатов… Сатов, – произнес он задумчиво. Что-то напоминало ему эта фамилия. Интуиция подсказывала: с этим человеком связаны какие-то события, правда, сравнительно далекие. Где же он встречался с опером-боксером? И вдруг словно молнией озарило сознание: ясно представил хижину в горах, хлесткие струи южного ливня, бьющие в лица уставших чекистов, поникшие фигуры связанных бандитов и занесенный для удара по лицу их главаря мощный кулак молодого оперуполномоченного в изодранной гимнастерке.
– Так ты говоришь – Сатов? Это не тот ли молодец, что брал Ага-кули?
– Он самый.
– И что это за человек? – с нескрываемым интересом спросил Зобин.
– С работой справляется, как говорят, от дела не бегает. Добрый хлопец… Самолюбив, пожалуй. Помню, в тридцать втором, он тогда к нам только прибыл, поехал Никола в Москву на соревнования боксеров «Динамо». Там ему руку повредили, може и сам сломал, не помню. Но как сегодня вижу, ходил он месяц без малого хмурым. Это оттого, что красоваться теперь на пьедесталах не придется: какой чемпион со сломанной рукой…
– А если по службе?..
– И по службе тоже. Не дай бог не отметить его за удачно проведенную операцию, неделями дуться будет. Любит, когда хвалят.
– Так это же хорошо, от похвалы крылья вырастают.
– Оно, конечно, так, но крылья от земли отрывают.
Зобин рассмеялся:
– Хитер ты, Онищенко, наверное, думаешь, капитан глаз на Сатова положил, вот и скромничаешь на похвалу. Так ведь я его, считай, первый раз встретил, – о событиях в горах Семен Захарович решил умолчать.
Сатов. Взрывной, смелый, дерзкий. Да если еще молод, да честолюбив, да с небольшими грешками. Это как раз тот материал, с которым Зобину нравилось работать. Честолюбивый любой приказ выполнит, в огонь и воду пойдет, если за ним последует продвижение по службе или награда. Честолюбие и карьеризм всегда рядом ходят. А что касается грешков, то с их помощью можно человека надежно держать на крючке. Нет, определенно, Сатов заинтересовал Зобина. «Ах, какие удары он наносил тогда Ага-кули, – вспомнил снова начальник секретно-политического отдела. – Такими душу можно выбить из арестованного, не то что признание. Надо побеседовать с этим опером».
…Когда Николай узнал, что его приглашает высокий начальник, прибывший в отдел, он сразу представил того человека, которого чуть не сшиб в коридоре, и понял, выволочка будет.
– Здравствуйте, Сатов! – совершенно неожиданно для опера приветливо встретил его капитан. – Проходите, садитесь.
Николай отодвинул стул, стоящий у приставленного к письменному столу столика и уселся на краешек, да так неловко, что оказался на полу: вес-то почти под сто килограммов. Капитан заразительно засмеялся:
– Да что же вы так, Сатов? Честное слово, не ожидал в вас такой застенчивости. Вспомните, как брали Ага-кули?
«Ну вот, все становится ясным, – обреченно подумал Николай. – А смех? Так это типичный следственный прием… Нет, не простил он мне того «бокса».
– Тогда в горах вы производили совсем другое впечатление, эдакий лихой партизан, – не дожидаясь ответа Сатова, продолжал Зобин, – максималист. Все ему ясно: враг, значит, хрясть по морде…
Оперуполномоченный не силен был в психологии, потому и не мог понять веселого настроя собеседника. Чего уж тут веселиться, если пришел долги требовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
«О чем он говорит, – думал Зобин, – о каких силах, о каком моменте? Ведь не дурак, вроде, знает истинное положение дел: просто нужно убрать с дороги тех, кто мешает, кто много болтает о демократии. Видимо, наверху спешат и давят. Против такого пресса устоять трудно, почти невозможно: упрешься – раздавят. Сейчас вот нажали на Борщева, он – на меня, а я на кого?»
Ответ на этот немой вопрос дал Борщев:
– В общем, товарищ Ежов обвинил нас в бездеятельности и недвусмысленно намекнул на оргвыводы. А ты знаешь, что стоит за такими намеками? Требование к себе сейчас одно: результаты – немедленно. На носу – выборы, и не дай бог, – замнаркома сделал многозначительную паузу, – не дай бог, что случится. Начни-ка, пожалуй, с кадров. Ищи, Зобин, ребят молодых, здоровых телом и духом! Таких, у которых классовая ненависть ключом бьет. У которых руки при виде врага чесаться начинают. Такие не подведут. Молодые, они ведь как – все побыстрее сделать норовят. Так я говорю?
…Вот такой разговор состоялся у Зобина, и сейчас, лениво блуждая на «газике» по Ичери-Шехеру, он вспоминал его подробности. Во всяком случае, угроза была высказана, нужно принимать меры. Иначе беду не отвести. Кого-то потребуется отправить на пенсию, кого-то «пустить по делу» (некоторые из «старичков» в последнее время вызывают у него подозрения). Но главное – отыскать надежную замену. В слово «надежную» Зобин вкладывал свое понятие. Ему импонировали люди, которые при слове «надо» прикладывают руку к козырьку фуражки и четко отвечают: «Будет сделано!» или в крайнем случае строго по-военному: «Есть!» Так, как сделал это сейчас шофер Василий, направивший «газик» по указанию своего шефа в сторону Баладжар.
Минут пятнадцать спустя Зрбин, миновав отдавшего честь часового, шагнул в тоннель сумеречного освещенного, кажущегося бесконечным, коридора районного отдела.
В нос ударил резкий устойчивый запах, так присущий казенным помещениям. Капитан брезгливо поморщился и даже остановился на мгновение, словно наткнулся на что-то, и в этот же момент откуда-то сбоку ворвался поток солнечного света. Это отворилась дверь, ведущая во двор. Коренастый мужчина, попав с яркого солнца в полутьму коридора, чуть было не сбил Зобина. Извинился и побежал дальше. Капитана удивил внешний вид сотрудника: гимнастерка, брюки – все как надо, но вот на ногах вместо сапог – парусиновые тапочки, а на руках – боксерские перчатки.
– Любопытно, – пробормотал про себя Зобин, а как только вошел в кабинет начальника отдела, поинтересовался: – Кто это у тебя, Онищенко, по коридору в тапочках бегает?
– В тапочках? – переспросил Онищенко, ошеломленный неожиданным визитом важного руководителя.
– В тапочках, тапочках, да еще с боксерскими перчатками.
– Так то Сатов. Опер наш.
– Ему что, делать нечего? Служебное время, работы невпроворот, а он бега по коридору устраивает.
– Так то не по коридору, на дворе хлопцев боксу обучает. У нас сегодня физподготовка.
Зобин прошел мимо стоящего навытяжку Онищенко и занял по-хозяйски его место за столом.
– Сатов… Сатов, – произнес он задумчиво. Что-то напоминало ему эта фамилия. Интуиция подсказывала: с этим человеком связаны какие-то события, правда, сравнительно далекие. Где же он встречался с опером-боксером? И вдруг словно молнией озарило сознание: ясно представил хижину в горах, хлесткие струи южного ливня, бьющие в лица уставших чекистов, поникшие фигуры связанных бандитов и занесенный для удара по лицу их главаря мощный кулак молодого оперуполномоченного в изодранной гимнастерке.
– Так ты говоришь – Сатов? Это не тот ли молодец, что брал Ага-кули?
– Он самый.
– И что это за человек? – с нескрываемым интересом спросил Зобин.
– С работой справляется, как говорят, от дела не бегает. Добрый хлопец… Самолюбив, пожалуй. Помню, в тридцать втором, он тогда к нам только прибыл, поехал Никола в Москву на соревнования боксеров «Динамо». Там ему руку повредили, може и сам сломал, не помню. Но как сегодня вижу, ходил он месяц без малого хмурым. Это оттого, что красоваться теперь на пьедесталах не придется: какой чемпион со сломанной рукой…
– А если по службе?..
– И по службе тоже. Не дай бог не отметить его за удачно проведенную операцию, неделями дуться будет. Любит, когда хвалят.
– Так это же хорошо, от похвалы крылья вырастают.
– Оно, конечно, так, но крылья от земли отрывают.
Зобин рассмеялся:
– Хитер ты, Онищенко, наверное, думаешь, капитан глаз на Сатова положил, вот и скромничаешь на похвалу. Так ведь я его, считай, первый раз встретил, – о событиях в горах Семен Захарович решил умолчать.
Сатов. Взрывной, смелый, дерзкий. Да если еще молод, да честолюбив, да с небольшими грешками. Это как раз тот материал, с которым Зобину нравилось работать. Честолюбивый любой приказ выполнит, в огонь и воду пойдет, если за ним последует продвижение по службе или награда. Честолюбие и карьеризм всегда рядом ходят. А что касается грешков, то с их помощью можно человека надежно держать на крючке. Нет, определенно, Сатов заинтересовал Зобина. «Ах, какие удары он наносил тогда Ага-кули, – вспомнил снова начальник секретно-политического отдела. – Такими душу можно выбить из арестованного, не то что признание. Надо побеседовать с этим опером».
…Когда Николай узнал, что его приглашает высокий начальник, прибывший в отдел, он сразу представил того человека, которого чуть не сшиб в коридоре, и понял, выволочка будет.
– Здравствуйте, Сатов! – совершенно неожиданно для опера приветливо встретил его капитан. – Проходите, садитесь.
Николай отодвинул стул, стоящий у приставленного к письменному столу столика и уселся на краешек, да так неловко, что оказался на полу: вес-то почти под сто килограммов. Капитан заразительно засмеялся:
– Да что же вы так, Сатов? Честное слово, не ожидал в вас такой застенчивости. Вспомните, как брали Ага-кули?
«Ну вот, все становится ясным, – обреченно подумал Николай. – А смех? Так это типичный следственный прием… Нет, не простил он мне того «бокса».
– Тогда в горах вы производили совсем другое впечатление, эдакий лихой партизан, – не дожидаясь ответа Сатова, продолжал Зобин, – максималист. Все ему ясно: враг, значит, хрясть по морде…
Оперуполномоченный не силен был в психологии, потому и не мог понять веселого настроя собеседника. Чего уж тут веселиться, если пришел долги требовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33