Сейчас Бондюрант изо всех сил старался не думать о пахнущей чистотой, почти обнаженной журналистке, которая лежала всего в метре от него.
— Не разрисовывал мое тело, — пояснила она, — а изображал меня на холсте. Я, нагая, позировала ему.
— Как ты дошла до жизни такой? Денег не хватало?
— Да нет, дело совсем не в этом. Я тогда училась в колледже и во мне кипел бунтарский дух. Мне хотелось выкинуть что-нибудь такое, что мои родители наверняка бы не одобрили. Он искал натуру, я решила: а почему бы и нет? Во всяком случае, до тех пор пока в студии будет тепло.
— Ну и как? — поинтересовался Грэй.
— Студия эта оказалась вшивой мансардой, пахнущей краской и немытым художником. Он много курил, пил много дешевого вина и всегда пребывал в плохом настроении.
— А что картина?
— Не получилась. Тело выглядело ненатурально. Он стал объяснять, что во всем виновата любовь ко мне. И вот когда он в очередной раз разглагольствовал, я оделась и ушла. Но он сдержал обещание отапливать студию.
Непонятно было, фыркает Грэй или смеется.
— Он первым учил тебя, как?..
Не дождавшись ответа, он обернулся к ней. Она повернулась на бок лицом к нему, свернувшись калачиком. В том, как волосы спадали ей на обнаженные плечи, было что-то детское. Именно это его и интриговало — женская соблазнительность и детская незащищенность. Сочетание, перед которым невозможно устоять. Конечно, сегодня, спустя несколько недель, когда в нем еще живо воспоминание и он ощущает ее тепло, сомнений в том, кто она — женщина или ребенок, больше не осталось. В ее глазах застыли растерянность и обида.
— Зачем ты это делаешь, Бондюрант?
— Что?
— Зачем ты грубишь и оскорбляешь меня?
— Я совсем не этого хотел — я пытался поддразнить тебя. Но, видимо, очень неудачно.
— Я бы сказала: совсем неудачно.
— Недостаток воспитания.
После долгой паузы она шепотом произнесла:
— Художник научил меня только тому, что надо держаться подальше от художников. А что касается того, где я училась заниматься любовью, хм, я совершенствовала технику сама. — И после многозначительной паузы добавила еще тише:
— В то утро в твоем доме на ранчо.
Эротическое воспоминание заставило его тело сразу же отозваться, и стул, на котором он сидел, стал еще неудобней. Стыдно было смотреть ей в глаза. Он совсем не хотел быть ее первым мужчиной: с чувством собственной значимости приходит и чувство ответственности. Чтобы сменить тему, он спросил:
— Почему ты вспомнила о художнике? Она пожала плечами:
— Не знаю. Видимо, просто чтобы заполнить паузу.
— Вполне в твоем духе.
— Что?
— Всегда чувствуешь необходимость сказать что-нибудь.
— Не правда. Видишь? — Она скорчила гримасу.
— Очень смешно.
— Да, я постоянно шучу. И мне постоянно говорят об этом. Шучу и дразню.
И хотя он даже не улыбнулся, она засмеялась. Скорее даже расхохоталась, перевернувшись на спину и закинув руки за голову. Смех ее звучал искренне и так же соблазнительно, как и голос.
— Спасибо, Бондюрант. После сегодняшнего — очень кстати. Хотя мне следовало бы уже привыкнуть.
— К чему?
— К увольнениям. Это ведь не первое.
— Первый раз тебя уволил Дэйли?
Она с любопытством посмотрела на него.
— Он рассказал мне.
— Какой молодец! — с сарказмом произнесла Барри.
— Пустой разговор.
— А посвящая тебя в мою бурную биографию, он случайно не сказал, почему меня уволил?
Грэй покачал головой, но на самом деле он лгал. Дэйли рассказал ему эту историю со всеми подробностями. Но Бондюранту просто захотелось еще раз услышать ее голос, несмотря на соблазн дать волю рукам — ведь в конце концов, когда речь идет о жизни и смерти, романтическая история вряд ли уместна.
— Ну, — начала она, — вначале мы с Дэйли не были друзьями. Именно он привел меня на телевидение и предложил работу в теленовостях. Конечно, тогда я была слишком самоуверенна и обижалась даже на дельную критику. Дэйли решил, что у меня ветер в голове и толку никакого, поэтому очень скоро стал искать повод, чтобы как-то избавиться от неугодной. И хотя уволить меня было не так-то просто из-за всяких бюрократических проволочек, Дэйли все же сумел это сделать.
Барри оказалась самой первой представительницей прессы в зале окружного суда, после того как вооруженный человек открыл там стрельбу. И основываясь на показаниях некоей женщины, которой чудом удалось спастись, журналистка сообщила, что ранены десятки человек.
— «Кровавая бойня», — вот мои точные слова из репортажа.
Затем в телеэфире она сказала, что стрельба произошла на заседании судьи Грина. И подлила масла в огонь, потому что прошел слух, что судью прочат в кандидаты на место в Верховном суде.
Перед камерой я рассуждала на тему, была ли у этого инцидента политическая подоплека. Был ли Грин мишенью оппозиционных радикалов или это всего лишь месть за непопулярное судейство? Остался ли он невредимым или был ранен?
На самом деле в тот миг, когда это случилось, судья Грин играл в гольф. Инцидент произошел на другом заседании, и при этом пострадал только потолок, да и то лишь тогда, когда судебный пристав пытался отобрать ружье у мужчины, принесшего его в суд в качестве вещественного доказательства. Позже выяснилось, что моя свидетельница умственно неполноценная. Она занималась тем, что разливала чай и воду по стаканам в расположенном в подвале кафетерии. И ее никогда не видели на первом этаже здания. Мою судьбу предопределило то, что этот специальный репортаж прервал популярный сериал «Молодые и неугомонные». Жена Грина никогда его не пропускала. И услышав меня, она выскочила из дома, споткнулась во дворе о шланг и сломала себе правую руку. Зрители просто пришли в ярость от того, что прервали их любимую передачу, особенно когда узнали, что ничего такого, что могло бы соперничать с «мыльной оперой», в суде не произошло. Телефон раскалился добела от их раздраженных звонков. Репутация моя была подмочена. Это касалось и телестанции. Конкуренты смеялись над нашей программой новостей. И на случай, если кто-то не слышал, телекритики местной газеты еще несколько дней черпали в случившемся тему для своих статей. Дэйли влетело за меня по первое число. Удивительно, что он не вылетел с работы. Единственным, кто от этого выиграл, был Грин. Сейчас он в Верховном суде.
— Он непопулярен.
— Еще один минус мне. Я не раз слышала, что, если бы не сочувствие к Грину, возникшее в результате моего фиаско, его кандидатуру никогда бы не одобрили. Так что пусть американцы скажут мне спасибо за то, что в Верховном суде такой «изумительный» человек, как Грин. Кстати, Дэйли придерживается того же мнения.
— И как же вам удалось стать друзьями после этого?
— Несколько лет назад я прочитала, что из-за эмфиземы он вынужден был оставить работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Не разрисовывал мое тело, — пояснила она, — а изображал меня на холсте. Я, нагая, позировала ему.
— Как ты дошла до жизни такой? Денег не хватало?
— Да нет, дело совсем не в этом. Я тогда училась в колледже и во мне кипел бунтарский дух. Мне хотелось выкинуть что-нибудь такое, что мои родители наверняка бы не одобрили. Он искал натуру, я решила: а почему бы и нет? Во всяком случае, до тех пор пока в студии будет тепло.
— Ну и как? — поинтересовался Грэй.
— Студия эта оказалась вшивой мансардой, пахнущей краской и немытым художником. Он много курил, пил много дешевого вина и всегда пребывал в плохом настроении.
— А что картина?
— Не получилась. Тело выглядело ненатурально. Он стал объяснять, что во всем виновата любовь ко мне. И вот когда он в очередной раз разглагольствовал, я оделась и ушла. Но он сдержал обещание отапливать студию.
Непонятно было, фыркает Грэй или смеется.
— Он первым учил тебя, как?..
Не дождавшись ответа, он обернулся к ней. Она повернулась на бок лицом к нему, свернувшись калачиком. В том, как волосы спадали ей на обнаженные плечи, было что-то детское. Именно это его и интриговало — женская соблазнительность и детская незащищенность. Сочетание, перед которым невозможно устоять. Конечно, сегодня, спустя несколько недель, когда в нем еще живо воспоминание и он ощущает ее тепло, сомнений в том, кто она — женщина или ребенок, больше не осталось. В ее глазах застыли растерянность и обида.
— Зачем ты это делаешь, Бондюрант?
— Что?
— Зачем ты грубишь и оскорбляешь меня?
— Я совсем не этого хотел — я пытался поддразнить тебя. Но, видимо, очень неудачно.
— Я бы сказала: совсем неудачно.
— Недостаток воспитания.
После долгой паузы она шепотом произнесла:
— Художник научил меня только тому, что надо держаться подальше от художников. А что касается того, где я училась заниматься любовью, хм, я совершенствовала технику сама. — И после многозначительной паузы добавила еще тише:
— В то утро в твоем доме на ранчо.
Эротическое воспоминание заставило его тело сразу же отозваться, и стул, на котором он сидел, стал еще неудобней. Стыдно было смотреть ей в глаза. Он совсем не хотел быть ее первым мужчиной: с чувством собственной значимости приходит и чувство ответственности. Чтобы сменить тему, он спросил:
— Почему ты вспомнила о художнике? Она пожала плечами:
— Не знаю. Видимо, просто чтобы заполнить паузу.
— Вполне в твоем духе.
— Что?
— Всегда чувствуешь необходимость сказать что-нибудь.
— Не правда. Видишь? — Она скорчила гримасу.
— Очень смешно.
— Да, я постоянно шучу. И мне постоянно говорят об этом. Шучу и дразню.
И хотя он даже не улыбнулся, она засмеялась. Скорее даже расхохоталась, перевернувшись на спину и закинув руки за голову. Смех ее звучал искренне и так же соблазнительно, как и голос.
— Спасибо, Бондюрант. После сегодняшнего — очень кстати. Хотя мне следовало бы уже привыкнуть.
— К чему?
— К увольнениям. Это ведь не первое.
— Первый раз тебя уволил Дэйли?
Она с любопытством посмотрела на него.
— Он рассказал мне.
— Какой молодец! — с сарказмом произнесла Барри.
— Пустой разговор.
— А посвящая тебя в мою бурную биографию, он случайно не сказал, почему меня уволил?
Грэй покачал головой, но на самом деле он лгал. Дэйли рассказал ему эту историю со всеми подробностями. Но Бондюранту просто захотелось еще раз услышать ее голос, несмотря на соблазн дать волю рукам — ведь в конце концов, когда речь идет о жизни и смерти, романтическая история вряд ли уместна.
— Ну, — начала она, — вначале мы с Дэйли не были друзьями. Именно он привел меня на телевидение и предложил работу в теленовостях. Конечно, тогда я была слишком самоуверенна и обижалась даже на дельную критику. Дэйли решил, что у меня ветер в голове и толку никакого, поэтому очень скоро стал искать повод, чтобы как-то избавиться от неугодной. И хотя уволить меня было не так-то просто из-за всяких бюрократических проволочек, Дэйли все же сумел это сделать.
Барри оказалась самой первой представительницей прессы в зале окружного суда, после того как вооруженный человек открыл там стрельбу. И основываясь на показаниях некоей женщины, которой чудом удалось спастись, журналистка сообщила, что ранены десятки человек.
— «Кровавая бойня», — вот мои точные слова из репортажа.
Затем в телеэфире она сказала, что стрельба произошла на заседании судьи Грина. И подлила масла в огонь, потому что прошел слух, что судью прочат в кандидаты на место в Верховном суде.
Перед камерой я рассуждала на тему, была ли у этого инцидента политическая подоплека. Был ли Грин мишенью оппозиционных радикалов или это всего лишь месть за непопулярное судейство? Остался ли он невредимым или был ранен?
На самом деле в тот миг, когда это случилось, судья Грин играл в гольф. Инцидент произошел на другом заседании, и при этом пострадал только потолок, да и то лишь тогда, когда судебный пристав пытался отобрать ружье у мужчины, принесшего его в суд в качестве вещественного доказательства. Позже выяснилось, что моя свидетельница умственно неполноценная. Она занималась тем, что разливала чай и воду по стаканам в расположенном в подвале кафетерии. И ее никогда не видели на первом этаже здания. Мою судьбу предопределило то, что этот специальный репортаж прервал популярный сериал «Молодые и неугомонные». Жена Грина никогда его не пропускала. И услышав меня, она выскочила из дома, споткнулась во дворе о шланг и сломала себе правую руку. Зрители просто пришли в ярость от того, что прервали их любимую передачу, особенно когда узнали, что ничего такого, что могло бы соперничать с «мыльной оперой», в суде не произошло. Телефон раскалился добела от их раздраженных звонков. Репутация моя была подмочена. Это касалось и телестанции. Конкуренты смеялись над нашей программой новостей. И на случай, если кто-то не слышал, телекритики местной газеты еще несколько дней черпали в случившемся тему для своих статей. Дэйли влетело за меня по первое число. Удивительно, что он не вылетел с работы. Единственным, кто от этого выиграл, был Грин. Сейчас он в Верховном суде.
— Он непопулярен.
— Еще один минус мне. Я не раз слышала, что, если бы не сочувствие к Грину, возникшее в результате моего фиаско, его кандидатуру никогда бы не одобрили. Так что пусть американцы скажут мне спасибо за то, что в Верховном суде такой «изумительный» человек, как Грин. Кстати, Дэйли придерживается того же мнения.
— И как же вам удалось стать друзьями после этого?
— Несколько лет назад я прочитала, что из-за эмфиземы он вынужден был оставить работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107