Идем!
— Вы хорошо все обдумали?
— Я никогда не передумываю, любезный вождь, я принимаю или отвергаю предложение — вот и все. Я согласился и готов следовать за вами. Ступайте вперед.
— Тогда идем.
Они вышли, но на этот раз Хосе задвинул за Собой подвижную доску.
Они шли коридором около четверти часа, потом повернули направо, поднялись на несколько ступеней, сделали еще с десяток шагов; наконец Хосе остановился.
— Здесь, — сказал он.
— Не долго же мы шли. Но что я должен буду делать, когда захочу вернуться?
— Не беспокойтесь, меня предупредят.
— Прекрасно. Тогда войдем. — Индеец стукнул три раза в стену и снова отодвинул подвижную доску.
— Ступайте, — шепнул он Лорану. Капитан храбро шагнул внутрь. Доска за ним мгновенно опустилась.
Индеец, как и предупредил флибустьера, остался стоять снаружи.
ГЛАВА IX. Две встречи, которых Прекрасный Лоран никак не ожидал
Несколько мгновений капитан Лоран оставался неподвижен у порога потайной двери. Он слышал, как за ним тихо опустилась доска, прикрывающая отверстие, в которое он прошел, однако, предупрежденный краснокожим, что должен войти один, он нисколько не смутился одиночества, к которому был подготовлен. Гордо выпрямившись и высоко подняв голову, он осматривался вокруг, чтобы, если возможно, разобраться, где очутился.
Нередко внимательное изучение места, куда попадешь случайно, дает возможность догадаться, с какого рода людьми предстоит иметь дело, и через ряд последовательных выводов почти всегда можно дойти до верного заключения об их вкусах, привычках, о том, чего следует опасаться или на что надеяться.
В данном случае изучение обстановки не представляло ни малейшего затруднения.
Комната была длинная и узкая, вся обшитая дубовыми филенками резной работы редкой красоты; богатая библиотека занимала целиком одну стену. Освещалась комната четырьмя сводчатыми окнами с цветными витражами, где изображались предметы духовного содержания, точно в церкви; тяжелые занавеси из плотной коричневой материи были на каждом окне; на стенах висели шесть больших картин из жизни святого Августина.
Эти картины неизвестных мастеров, не лишенные художественного достоинства, отличались несколько наивной манерой живописи, мрачной и сухой, свойственной кисти большей части испанских живописцев эпохи Возрождения.
Между двумя окнами, под громадным распятием, окруженным всеми принадлежностями страдания Христова, был дубовый аналой для моления; в одном из углов стояла скромная кровать с тощим тюфяком, волосяной подушкой и шерстяным одеялом. По всей комнате были расставлены стулья, табуретки и кресла; массивный стол, заваленный книгами и разными рукописями, занимал середину комнаты.
Стоявшая в угловой нише Мадонна с младенцем Иисусом на руках, в венке из белых роз, драпированная золотой парчой, казалась гением-хранителем этого мирного убежища. Перед ней горело с десяток тоненьких свечей длиной с руку, насаженных на железные шипы. Ниша эта могла задергиваться занавеской.
Серебряная лампа в три рожка свисала с потолка над столом на высоте двух футов и распространяла приятный полусвет в этой комнате, очень похожей на келью. Кроме тайного входа в ней имелись две створчатые двери в противоположной стене.
— Уж не нахожусь ли я у почтенного отца Санчеса, капеллана асиенды? — пробормотал про себя Лоран. — Я не прочь наконец-то познакомиться с этим святым мужем, даже лица которого мне пока что не удалось рассмотреть. Звук его голоса всегда вызывает во мне невольный трепет, точно отдаленное воспоминание чего-то слышанного в детстве. Какое в этом правдоподобие! — грустно заключил он, покачав головой.
Спустя минуту он прибавил:
— Да что ж это, я один здесь, что ли? Куда подевался почтенный капеллан?
Эти слова будто имели силу вызывать духов, потому что дверь внезапно отворилась и на ее пороге появился отец Санчес.
Капюшон его коричневой рясы был опущен на лицо; он скрестил руки у пояса так, что их не было видно под широкими рукавами.
С минуту он оставался неподвижен, потом подошел к столу и, поклонившись посетителю, произнес своим звучным голосом:
— Добро пожаловать, граф! Признаться, я ожидал вашего прихода с нетерпением и беспокойством.
— Почему, святой отец? — спросил молодой человек, ответив на поклон.
— Я опасался, что вы не согласитесь навестить меня в столь поздний час ночи, а поговорить с вами я очень хотел.
— Прежде всего, святой отец, — возразил молодой человек, улыбаясь, — надо вам признаться, что я вовсе не знал, куда меня ведут.
— Правда, я запретил Хосе говорить.
— Позвольте заметить вам, что вы были неправы.
— Быть может, граф, но, говоря между нами, военные не питают большого уважения к духовным лицам, и я опасался, что вы не придете.
— Правда, я военный, преподобный отец, — перебил с живостью капитан, — но всегда уважал духовных лиц; кроме того, вы напоминаете мне одного человека, который принимал участие в моем воспитании и к которому я сохранил в душе глубокую преданность. Память о его доброте, запечатленная неизгладимыми чертами в моем сердце, была бы лучшим ходатайством за вас.
— Простите, граф, — сказал отец Санчес с чувством, которое тщетно силился скрыть, — благодарю вас за благосклонные слова… Не угодно ли вам сесть? — прибавил он, подвигая кресло. — Так удобнее разговаривать, а я должен сообщить вам много важного.
Капитан слегка отстранил предложенное кресло.
— Святой отец, — сказал он с почтительным поклоном, — я стою перед вами с непокрытой головой и не пряча лица. Вы знаете, кто я. Вас я еще не видел ни разу и даже не знаю, действительно ли передо мной находится преподобный отец Санчес, капеллан асиенды дель-Райо? Не окажете ли вы мне чести откинуть ваш капюшон, чтобы я мог удостовериться, действительно ли вы то лицо, за которое выдаете себя?
— Разве моя ряса не говорит, кто я?
— У нас, военных, есть поговорка, немного пошлая, правда, но тем не менее справедливая: «Не всяк тот монах, на ком клобук».
— Не стану теперь обсуждать с вами этот вопрос, граф, ограничусь лишь замечанием, что часто лучше скрываются с открытым лицом, чем под маской.
— Что вы хотите сказать, отец капеллан?
— Не более того, что говорю, граф. Если бы я в свою очередь спросил вас, действительно ли вы граф де Кастель-Морено, кто знает, не испытывали бы вы затруднения при ответе.
Лоран прикусил губу и вспыхнул от гнева при таком неожиданном и метком выпаде.
— Все здесь знают меня под этим именем, — ответил он уклончиво.
— Здесь — бесспорно, — многозначительно заметил монах, — а в других местах?
— То есть как «в других местах»?
— Ну, в Европе… в Испании, например, на Санто-Доминго, на Тортуге и не знаю где еще, разве вы известны под этим именем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Вы хорошо все обдумали?
— Я никогда не передумываю, любезный вождь, я принимаю или отвергаю предложение — вот и все. Я согласился и готов следовать за вами. Ступайте вперед.
— Тогда идем.
Они вышли, но на этот раз Хосе задвинул за Собой подвижную доску.
Они шли коридором около четверти часа, потом повернули направо, поднялись на несколько ступеней, сделали еще с десяток шагов; наконец Хосе остановился.
— Здесь, — сказал он.
— Не долго же мы шли. Но что я должен буду делать, когда захочу вернуться?
— Не беспокойтесь, меня предупредят.
— Прекрасно. Тогда войдем. — Индеец стукнул три раза в стену и снова отодвинул подвижную доску.
— Ступайте, — шепнул он Лорану. Капитан храбро шагнул внутрь. Доска за ним мгновенно опустилась.
Индеец, как и предупредил флибустьера, остался стоять снаружи.
ГЛАВА IX. Две встречи, которых Прекрасный Лоран никак не ожидал
Несколько мгновений капитан Лоран оставался неподвижен у порога потайной двери. Он слышал, как за ним тихо опустилась доска, прикрывающая отверстие, в которое он прошел, однако, предупрежденный краснокожим, что должен войти один, он нисколько не смутился одиночества, к которому был подготовлен. Гордо выпрямившись и высоко подняв голову, он осматривался вокруг, чтобы, если возможно, разобраться, где очутился.
Нередко внимательное изучение места, куда попадешь случайно, дает возможность догадаться, с какого рода людьми предстоит иметь дело, и через ряд последовательных выводов почти всегда можно дойти до верного заключения об их вкусах, привычках, о том, чего следует опасаться или на что надеяться.
В данном случае изучение обстановки не представляло ни малейшего затруднения.
Комната была длинная и узкая, вся обшитая дубовыми филенками резной работы редкой красоты; богатая библиотека занимала целиком одну стену. Освещалась комната четырьмя сводчатыми окнами с цветными витражами, где изображались предметы духовного содержания, точно в церкви; тяжелые занавеси из плотной коричневой материи были на каждом окне; на стенах висели шесть больших картин из жизни святого Августина.
Эти картины неизвестных мастеров, не лишенные художественного достоинства, отличались несколько наивной манерой живописи, мрачной и сухой, свойственной кисти большей части испанских живописцев эпохи Возрождения.
Между двумя окнами, под громадным распятием, окруженным всеми принадлежностями страдания Христова, был дубовый аналой для моления; в одном из углов стояла скромная кровать с тощим тюфяком, волосяной подушкой и шерстяным одеялом. По всей комнате были расставлены стулья, табуретки и кресла; массивный стол, заваленный книгами и разными рукописями, занимал середину комнаты.
Стоявшая в угловой нише Мадонна с младенцем Иисусом на руках, в венке из белых роз, драпированная золотой парчой, казалась гением-хранителем этого мирного убежища. Перед ней горело с десяток тоненьких свечей длиной с руку, насаженных на железные шипы. Ниша эта могла задергиваться занавеской.
Серебряная лампа в три рожка свисала с потолка над столом на высоте двух футов и распространяла приятный полусвет в этой комнате, очень похожей на келью. Кроме тайного входа в ней имелись две створчатые двери в противоположной стене.
— Уж не нахожусь ли я у почтенного отца Санчеса, капеллана асиенды? — пробормотал про себя Лоран. — Я не прочь наконец-то познакомиться с этим святым мужем, даже лица которого мне пока что не удалось рассмотреть. Звук его голоса всегда вызывает во мне невольный трепет, точно отдаленное воспоминание чего-то слышанного в детстве. Какое в этом правдоподобие! — грустно заключил он, покачав головой.
Спустя минуту он прибавил:
— Да что ж это, я один здесь, что ли? Куда подевался почтенный капеллан?
Эти слова будто имели силу вызывать духов, потому что дверь внезапно отворилась и на ее пороге появился отец Санчес.
Капюшон его коричневой рясы был опущен на лицо; он скрестил руки у пояса так, что их не было видно под широкими рукавами.
С минуту он оставался неподвижен, потом подошел к столу и, поклонившись посетителю, произнес своим звучным голосом:
— Добро пожаловать, граф! Признаться, я ожидал вашего прихода с нетерпением и беспокойством.
— Почему, святой отец? — спросил молодой человек, ответив на поклон.
— Я опасался, что вы не согласитесь навестить меня в столь поздний час ночи, а поговорить с вами я очень хотел.
— Прежде всего, святой отец, — возразил молодой человек, улыбаясь, — надо вам признаться, что я вовсе не знал, куда меня ведут.
— Правда, я запретил Хосе говорить.
— Позвольте заметить вам, что вы были неправы.
— Быть может, граф, но, говоря между нами, военные не питают большого уважения к духовным лицам, и я опасался, что вы не придете.
— Правда, я военный, преподобный отец, — перебил с живостью капитан, — но всегда уважал духовных лиц; кроме того, вы напоминаете мне одного человека, который принимал участие в моем воспитании и к которому я сохранил в душе глубокую преданность. Память о его доброте, запечатленная неизгладимыми чертами в моем сердце, была бы лучшим ходатайством за вас.
— Простите, граф, — сказал отец Санчес с чувством, которое тщетно силился скрыть, — благодарю вас за благосклонные слова… Не угодно ли вам сесть? — прибавил он, подвигая кресло. — Так удобнее разговаривать, а я должен сообщить вам много важного.
Капитан слегка отстранил предложенное кресло.
— Святой отец, — сказал он с почтительным поклоном, — я стою перед вами с непокрытой головой и не пряча лица. Вы знаете, кто я. Вас я еще не видел ни разу и даже не знаю, действительно ли передо мной находится преподобный отец Санчес, капеллан асиенды дель-Райо? Не окажете ли вы мне чести откинуть ваш капюшон, чтобы я мог удостовериться, действительно ли вы то лицо, за которое выдаете себя?
— Разве моя ряса не говорит, кто я?
— У нас, военных, есть поговорка, немного пошлая, правда, но тем не менее справедливая: «Не всяк тот монах, на ком клобук».
— Не стану теперь обсуждать с вами этот вопрос, граф, ограничусь лишь замечанием, что часто лучше скрываются с открытым лицом, чем под маской.
— Что вы хотите сказать, отец капеллан?
— Не более того, что говорю, граф. Если бы я в свою очередь спросил вас, действительно ли вы граф де Кастель-Морено, кто знает, не испытывали бы вы затруднения при ответе.
Лоран прикусил губу и вспыхнул от гнева при таком неожиданном и метком выпаде.
— Все здесь знают меня под этим именем, — ответил он уклончиво.
— Здесь — бесспорно, — многозначительно заметил монах, — а в других местах?
— То есть как «в других местах»?
— Ну, в Европе… в Испании, например, на Санто-Доминго, на Тортуге и не знаю где еще, разве вы известны под этим именем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67