— Эге! — отозвался Мигель, уклоняясь от прямого ответа. — Как же вы можете верить слову разбойников и воров, как вы нас величаете?
— Ступайте и передайте вашему хозяину мои слова, — холодно произнес губернатор.
— Ладно, отойдите от решетки и ждите. Через пять минут Мигель вернулся.
— Граф согласен… — начал он.
— Граф!.. — с горечью пробормотал дон Рамон.
— Я сказал «граф» и повторяю это, — грубо возразил Мигель. — Граф согласен и дает честное слово, что вы сможете свободно уйти, но с одним условием.
— Предписывать условия мне! — надменно вскричал губернатор.
— Ваша воля принимать его или не принимать. Вы не желаете — стало быть, и говорить не о чем. Остаюсь в приятной надежде никогда более с вами не встречаться.
Он сделал движение, чтобы уйти.
— А что за условие? — поспешно спросил дон Рамон.
— Вам завяжут глаза, пока вы будете идти туда и обратно, и снять повязку вы должны будете только когда вам позволят.
— Хорошо, я согласен, — ответил губернатор, немного подумав.
— Тогда велите завязать себе глаза.
Офицер взял платок из рук дона Рамона, сложил его в несколько раз и повязал ему на глаза.
— Я готов, — сказал губернатор.
Мигель отворил решетчатые ворота, взял дона Рамона за руку, ввел его во двор, запер за собой ворота и проводил губернатора в дом.
— Снимите повязку, дон Рамон де Ла Крус, — вежливо и дружелюбно сказал Лоран, — милости просим.
Губернатор снял с себя платок и с любопытством осмотрелся вокруг.
Он находился в парадной гостиной Цветочного дома; Лоран стоял перед ним в окружении человек сорока в лохмотьях, но грозного вида, которые опирались на свои ружья и смотрели на пришельца весьма сурово.
Дон Рамон, несмотря на все свое мужество, содрогнулся в душе.
— Другом ли, недругом явились вы сюда, сеньор дон Рамон, — продолжал капитан, — я вам искренне рад.
— Я пришел другом, сеньор… как прикажите называть вас? — возразил губернатор не без легкой иронии.
— Хотя я имею полное право на титул графа и, пожалуй, еще повыше, — гордо отвечал молодой человек, — прошу называть меня Лораном или капитаном, если угодно, так как здесь я окружен храбрыми товарищами, среди которых по их собственному выбору занимаю первое место.
— Итак, капитан Лоран, мои намерения чисто дружеские, повторяю.
— Я уже заметил это, — не без горечи возразил молодой человек, — продолжайте.
— Я желаю прекратить кровопролитие! Я располагаю значительными силами, у вас же всего горсть людей; как бы храбры они ни были, в таком открытом доме, как этот, долго обороняться с успехом невозможно. Согласитесь сдаться и сложить оружие. Даю вам честное и благородное слово, что вы и ваши товарищи будете считаться военнопленными и встретите согласно этому должное уважение.
— Слышите, братья? Что вы думаете об условии, предложенном сеньором губернатором?
Флибустьеры расхохотались во все горло.
— Продолжайте, сеньор.
— Капитан Лоран, я вас уважаю, наконец, я в таком долгу у вас, что честь велит мне настаивать; ваш отказ вынуждает меня прибегнуть к мерам, которых я стремлюсь избежать всей душой. В последний раз позвольте мне напомнить вам о тех добрых отношениях, что существовали между нами; одумайтесь, вспомните, что на мне лежит священный долг и что огонь, стоит ему возобновиться, может быть прекращен только тогда, когда вы будете взяты в плен или убиты.
— Вы все сказали, сеньор?
— Все, капитан.
— Вы упомянули о добрых отношениях, которые существовали между нами… Должен сказать, что только благодаря им я и согласился принять вас. Под моей командой находятся триста человек — отнюдь не трусов, уверяю вас; боеприпасов у нас в изобилии, провизии тоже; этот дом не так уж открыт, как вы полагаете; скоро вы удостоверитесь в этом на собственном опыте, если попробуете взять его. Вспомните, какой урон вы уже понесли, взвесьте все это хорошенько, прежде чем возобновите враждебные действия. Вот что я вам скажу: хотя вы зачинщик, хотя я не признаю законности вашего указа^; поскольку, благодарение Богу, я подданный короля не испанского, а французского, я согласен, повторяю, не сдаваться, но пойти на соглашение, и это — из одного лишь уважения к вам.
— Поясните, капитан.
— Я обязуюсь не нападать на вас первым и оставаться нейтральным за чертой боевой линии до трех часов пополудни; если до той поры не случится ничего благоприятного ни для вас, ни для меня, мы возобновим бой и положимся на решение свыше. Разумеется, вы останетесь на своей позиции, как я останусь на своей. Дон Рамон покачал головой.
— И ничего более вы не можете предложить мне?
— Ничего, сеньор… впрочем, прибавлю одно слово.
— Говорите, капитан.
— У меня здесь дамы, которые по доброй воле отдались в мои руки, я оставляю их у себя как заложниц; со временем вы, конечно, оцените всю важность этого факта.
— Как! Вы осмелились…
— У меня не было никакой надобности осмеливаться! Клянусь вам честью, что дамы эти пришли сюда по собственному побуждению, и я, напротив, сделал все от меня зависящее, чтобы уговорить их удалиться.
— Верю вам, капитан, я не сомневаюсь в вашей чести.
— Должен прибавить с сожалением, сеньор, что в числе моих заложниц находится и донья Линда, ваша дочь.
— Моя дочь?! — вскричал губернатор, остолбенев. — О! Только этого несчастья еще недоставало!
— Простите меня, Отец! — воскликнула девушка, внезапно появившись и падая к ногам отца. — Простите меня, ведь я хотела спасти моего избавителя!
Дон Рамон, бледный как смерть, устремил на нее грозный взгляд и так сильно оттолкнул дочь от себя, что она чуть не упала навзничь.
— Что надо этой женщине? — произнес он хриплым голосом. — Я ее не знаю!
— Отец!
— Будь проклята, презренная тварь без стыда и чести, изменяющая своему отечеству ради воров и грабителей! Прочь! Знать тебя не желаю, говорю тебе! — крикнул он громовым голосом.
И не обращая больше внимания на донью Линду, которая лежала в обмороке у его ног, он решительно объявил:
— Завязывайте мне глаза! Теперь, капитан Лоран, между нами — поединок не на жизнь, а на смерть. Прощайте!
Через пять минут перестрелка возобновилась с необычайным ожесточением. Спустя час испанцы перелезали через забор под градом пуль и ринулись очертя голову на флибустьеров, которых уже одолевали; несмотря на их отчаянное сопротивление, ничто не могло удержать яростный натиск испанцев, во главе которых находился дон Рамон, воодушевляя солдат своим примером.
Боевая линия постепенно сжималась вокруг дома, который, подобно грозному Синаю, был окружен вспышками огня и клубами дыма.
ГЛАВА XIX. Как флибустьеры вышли победителями и взяли Панаму

Монбар продолжал идти так быстро, как только было возможно, пока наконец не достиг очень густого леса, в который углубился без колебаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67