Поведение ваше в отношении меня совершенно переменилось. Словом, со вчерашнего дня вы не тот человек, которого я знал: тот не знал колебаний, всегда открыто и смело говорил что думает, какие бы последствия это ни влекло за собой. Разве я ошибаюсь? Отвечайте, охотник.
Канадец некоторое время казался смущенным. Вопрос, заданный ему так прямо, странным образом приводил его в смущение. Наконец он решился, поднял голову и сказал, глядя прямо в глаза собеседнику.
— Что ж, я не могу этого отрицать. Вы правы, Чистое Сердце. Все, что вы сказали, совершенная правда.
— А! — воскликнул молодой человек удовлетворенно. — Так я не ошибся! Я рад, что это выяснилось.
Канадец пожал плечами, как человек, который рад доставить удовольствие собеседнику, хотя не понимает, чем именно.
Чистое Сердце продолжал:
— Теперь, во имя дружбы, которой мы связаны, я требую, чтобы вы были откровенны со мной. Без задней мысли, без всяких изворотов признайтесь, по какой причине вы поступили таким образом.
— Причина эта лестна для тебя, Чистое Сердце, поверьте мне.
— Я в этом убежден, мой друг, тем не менее я хочу ее знать.
— В таком случае, — сказал старик-охотник с интонацией человека, принявшего известное решение, — зачем мне хранить от вас тайну, тем более, что я пришел просить вашей помощи. Вы узнаете все! Я — всего лишь неотесанный траппер, который воспитывался в глуши. Я благоговею перед Богом и люблю свободу до безумия. Я всегда старался делать добро своему ближнему и, по мере возможности, за зло платить добром, — вот, в двух словах, весь мой нравственный мир.
— Все это истинная правда! — убежденно сказал на это Чистое Сердце.
— Благодарю! Благодарю от души, я вам верю! Но все остальное в жизни осталось мне совершенно неизвестным. Пребывание в пустыне развило во мне только инстинкты диких животных, не дав той тонкости чувств, которую развивает даже у самых диких натур городская цивилизация.
— Признаюсь, я не совсем понимаю истинный смысл ваших слов.
— Сейчас поймете. С первой минуты как я вас увидел, при первых произнесенных вами словах, я помимо воли почувствовал влечение к вам. Вы стали моим другом за те несколько дней, которые мы прожили вместе, разделяя постель под открытым небом, подвергаясь одним и тем же опасностям, испытывая одни и те же радости и печали. Мне казалось, что я оценил вас по достоинству, и мое расположение к вам возросло. А потому, когда мне понадобился верный и преданный друг, я тотчас же вспомнил о вас, и, не долго думая, немедленно отправился в дорогу, чтобы увидеться с вами.
— Вы отлично сделали.
— Я это знаю, — ответил Транкиль с увлечением. — Но когда я переступил порог этого скромного домика, мысли мои приняли совершенно иное направление. У меня появилось сомнение, — не в вас (это было бы невозможно), но относящееся к вашему положению. Словом, оно касалось вашего таинственного образа жизни. Я задал себе вопрос: какие обстоятельства могли заставить такого человека, как вы, поселиться в поселке краснокожих и принять их обычаи, жестокие и резко отличающиеся от наших. При взгляде на вашу мать, такую красивую и добрую, на вашего слугу, относящегося к вам с такой преданностью, на то, как вы живете у себя дома, я подумал, что, наверное, какое-нибудь несчастье неожиданно обрушилось на вас и заставило вас некоторое время жить в изгнании. Но я в то же время понял, что мы с вами не ровня, что существует черта, разделяющая нас, и тут-то я почувствовал себя стесненным в вашем обществе. Вы не вольный охотник, не имеющий иного дома, кроме непроницаемого свода девственных лесов, и иного достояния, кроме ружья. Словом, вы не тот товарищ, не тот друг, с которым я с радостью делился в пустыне всем, что имел. Я не вправе держаться как равный с тем, кого случайное несчастье приблизило ко мне и кто впоследствии, без сомнения, пожалеет об этой дружбе, зародившейся случайно. Поэтому, продолжая по-прежнему любить и уважать вас, я стану на ту ступень, на которой мне надлежит находиться по отношению к вам.
— И это должно означать? — спросил резко Чистое Сердце.
— Что при невозможности быть вашим товарищем и не желая сделаться вашим слугой, я удалюсь.
— Вы с ума сошли, Транкиль! — с горестью воскликнул молодой человек. — То, что вы говорите мне, не имеет смысла, и ваши доводы несостоятельны!
— Тем не менее… — отважился сказать канадец.
— О! — продолжал тот возбужденно. — Я ведь дал вам высказаться, не так ли? Я выслушал вас, не перебивая. Теперь — моя очередь. Вы, сами того не зная, причинили мне самое большое огорчение, какое могли — вы дотронулись до незажившей и все еще кровоточащей раны, заставили меня вспомнить то, что я напрасно стараюсь забыть и что составляет несчастье всей моей жизни.
— Я?! — воскликнул охотник с ужасом.
— Да, вы! Но не беда! Кроме того, вы действовали слепо, сами не зная, куда заведет вас путь, по которому шли, а потому я не ставлю вам это в вину и впредь не поставлю. Но есть вещь, которая для меня выше всего, которой я дорожу больше жизни, это — ваша дружба! Я не могу согласиться потерять ее. Откровенность за откровенность: вы узнаете, кто я и какова та причина, которая привела меня в прерии, где мне суждено жить и умереть.
— Нет! — ответил Транкиль коротко. — Я не имею ни малейшего права на вашу откровенность. Вы говорите, что я без умысла причинил вам большое огорчение. Эта сердечная боль только увеличится при вашем призвании. Клянусь вам, Чистое Сердце, я не стану вас слушать.
— Это необходимо для вас и для меня, мой друг — таким образом мы лучше поймем друг друга. Тайна, которую я скрываю в своем сердце, — добавил он с грустной улыбкой, — тяготит меня, и было бы большим утешением поверить ее истинному другу. А кроме того, мне пенять не на кого. Обрушившееся на меня несчастье, или, вернее, наказание (это слово мне нравится больше) выпало на мою долю вполне заслуженно, хотя, возможно, оно слишком жестоко, и упрекать за это я могу только себя самого. Жизнь моя — долгое искупление прошлого; к несчастью, меня приводит в ужас мысль, что настоящего и даже будущего будет недостаточно, чтобы искупить его.
— Вы забыли о Боге, сын мой! — сказал торжественный голос. — Непогрешимый Бог будет вашим судьей. Когда Он сочтет ваше искупление достаточным, Он сумеет его прекратить.
И Хесусита, уже несколько минут прислушивающаяся к разговору двух собеседников, положила свою нежную белую руку на плечо сына, взглянув на него с великой любовью, присущей только матерям.
— О, я неблагодарный! — воскликнул молодой человек с горечью. — В своем бесконечном эгоизме я на минуту забыл о вас, которая покинула все ради меня.
— Рафаэль, ты — мой первенец. То, что я сделала девять лет тому назад, я сделала бы и теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Канадец некоторое время казался смущенным. Вопрос, заданный ему так прямо, странным образом приводил его в смущение. Наконец он решился, поднял голову и сказал, глядя прямо в глаза собеседнику.
— Что ж, я не могу этого отрицать. Вы правы, Чистое Сердце. Все, что вы сказали, совершенная правда.
— А! — воскликнул молодой человек удовлетворенно. — Так я не ошибся! Я рад, что это выяснилось.
Канадец пожал плечами, как человек, который рад доставить удовольствие собеседнику, хотя не понимает, чем именно.
Чистое Сердце продолжал:
— Теперь, во имя дружбы, которой мы связаны, я требую, чтобы вы были откровенны со мной. Без задней мысли, без всяких изворотов признайтесь, по какой причине вы поступили таким образом.
— Причина эта лестна для тебя, Чистое Сердце, поверьте мне.
— Я в этом убежден, мой друг, тем не менее я хочу ее знать.
— В таком случае, — сказал старик-охотник с интонацией человека, принявшего известное решение, — зачем мне хранить от вас тайну, тем более, что я пришел просить вашей помощи. Вы узнаете все! Я — всего лишь неотесанный траппер, который воспитывался в глуши. Я благоговею перед Богом и люблю свободу до безумия. Я всегда старался делать добро своему ближнему и, по мере возможности, за зло платить добром, — вот, в двух словах, весь мой нравственный мир.
— Все это истинная правда! — убежденно сказал на это Чистое Сердце.
— Благодарю! Благодарю от души, я вам верю! Но все остальное в жизни осталось мне совершенно неизвестным. Пребывание в пустыне развило во мне только инстинкты диких животных, не дав той тонкости чувств, которую развивает даже у самых диких натур городская цивилизация.
— Признаюсь, я не совсем понимаю истинный смысл ваших слов.
— Сейчас поймете. С первой минуты как я вас увидел, при первых произнесенных вами словах, я помимо воли почувствовал влечение к вам. Вы стали моим другом за те несколько дней, которые мы прожили вместе, разделяя постель под открытым небом, подвергаясь одним и тем же опасностям, испытывая одни и те же радости и печали. Мне казалось, что я оценил вас по достоинству, и мое расположение к вам возросло. А потому, когда мне понадобился верный и преданный друг, я тотчас же вспомнил о вас, и, не долго думая, немедленно отправился в дорогу, чтобы увидеться с вами.
— Вы отлично сделали.
— Я это знаю, — ответил Транкиль с увлечением. — Но когда я переступил порог этого скромного домика, мысли мои приняли совершенно иное направление. У меня появилось сомнение, — не в вас (это было бы невозможно), но относящееся к вашему положению. Словом, оно касалось вашего таинственного образа жизни. Я задал себе вопрос: какие обстоятельства могли заставить такого человека, как вы, поселиться в поселке краснокожих и принять их обычаи, жестокие и резко отличающиеся от наших. При взгляде на вашу мать, такую красивую и добрую, на вашего слугу, относящегося к вам с такой преданностью, на то, как вы живете у себя дома, я подумал, что, наверное, какое-нибудь несчастье неожиданно обрушилось на вас и заставило вас некоторое время жить в изгнании. Но я в то же время понял, что мы с вами не ровня, что существует черта, разделяющая нас, и тут-то я почувствовал себя стесненным в вашем обществе. Вы не вольный охотник, не имеющий иного дома, кроме непроницаемого свода девственных лесов, и иного достояния, кроме ружья. Словом, вы не тот товарищ, не тот друг, с которым я с радостью делился в пустыне всем, что имел. Я не вправе держаться как равный с тем, кого случайное несчастье приблизило ко мне и кто впоследствии, без сомнения, пожалеет об этой дружбе, зародившейся случайно. Поэтому, продолжая по-прежнему любить и уважать вас, я стану на ту ступень, на которой мне надлежит находиться по отношению к вам.
— И это должно означать? — спросил резко Чистое Сердце.
— Что при невозможности быть вашим товарищем и не желая сделаться вашим слугой, я удалюсь.
— Вы с ума сошли, Транкиль! — с горестью воскликнул молодой человек. — То, что вы говорите мне, не имеет смысла, и ваши доводы несостоятельны!
— Тем не менее… — отважился сказать канадец.
— О! — продолжал тот возбужденно. — Я ведь дал вам высказаться, не так ли? Я выслушал вас, не перебивая. Теперь — моя очередь. Вы, сами того не зная, причинили мне самое большое огорчение, какое могли — вы дотронулись до незажившей и все еще кровоточащей раны, заставили меня вспомнить то, что я напрасно стараюсь забыть и что составляет несчастье всей моей жизни.
— Я?! — воскликнул охотник с ужасом.
— Да, вы! Но не беда! Кроме того, вы действовали слепо, сами не зная, куда заведет вас путь, по которому шли, а потому я не ставлю вам это в вину и впредь не поставлю. Но есть вещь, которая для меня выше всего, которой я дорожу больше жизни, это — ваша дружба! Я не могу согласиться потерять ее. Откровенность за откровенность: вы узнаете, кто я и какова та причина, которая привела меня в прерии, где мне суждено жить и умереть.
— Нет! — ответил Транкиль коротко. — Я не имею ни малейшего права на вашу откровенность. Вы говорите, что я без умысла причинил вам большое огорчение. Эта сердечная боль только увеличится при вашем призвании. Клянусь вам, Чистое Сердце, я не стану вас слушать.
— Это необходимо для вас и для меня, мой друг — таким образом мы лучше поймем друг друга. Тайна, которую я скрываю в своем сердце, — добавил он с грустной улыбкой, — тяготит меня, и было бы большим утешением поверить ее истинному другу. А кроме того, мне пенять не на кого. Обрушившееся на меня несчастье, или, вернее, наказание (это слово мне нравится больше) выпало на мою долю вполне заслуженно, хотя, возможно, оно слишком жестоко, и упрекать за это я могу только себя самого. Жизнь моя — долгое искупление прошлого; к несчастью, меня приводит в ужас мысль, что настоящего и даже будущего будет недостаточно, чтобы искупить его.
— Вы забыли о Боге, сын мой! — сказал торжественный голос. — Непогрешимый Бог будет вашим судьей. Когда Он сочтет ваше искупление достаточным, Он сумеет его прекратить.
И Хесусита, уже несколько минут прислушивающаяся к разговору двух собеседников, положила свою нежную белую руку на плечо сына, взглянув на него с великой любовью, присущей только матерям.
— О, я неблагодарный! — воскликнул молодой человек с горечью. — В своем бесконечном эгоизме я на минуту забыл о вас, которая покинула все ради меня.
— Рафаэль, ты — мой первенец. То, что я сделала девять лет тому назад, я сделала бы и теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78