Узнать подлинные идеалы мещанина, без вранья, на самом деле, без игры в сверхчеловека, в сильную личность, без павлиньих перьев, без игры в цинизм, узнать, так сказать, без нижнего белья, голенького, побывать в подсознании - ну нет, от такого путешествия я бы не смог отказаться. Чересчур важные сообщения я мог принести людям. А риск? Пусть будет риск. Путешествовать необходимо, жизнь сохранить не обязательно, сказал Магеллан. Меня душила ярость. - Я спустился в подвал. - Конечно, все четверо пришли, как и грозились. Господи, какое счастье, что они нарушили мой приказ не приходить! - Они все четверо сидели на большой трубе воздушного охлаждения. - Опыт удался, - сказал я им. - Действительно, можно заглядывать друг другу в душу. Ребята, вы молодцы, что пришли. Я пень. В общем опыт удался. - Последний, я надеюсь? - спросила она. - Предпоследний, - сказал я. - Двери все заперты, а ключи у него. Телефоны мы с ним отключили сами, чтобы нам не мешали, но дело в том, что у него оружие. Вы были правы, ребята. Это подонок. - Так, - сказала она. - Парни быстро соскочили на пол и смотрели на нее. Курчавый взял лом. - Отставить, - сказал я. - Мне надо провести последний эксперимент. Объяснять некогда. Дело касается его идеалов. Я должен знать. А вдруг что-нибудь полезное? - Каких идеалов? - сказала она. - Вы все с ума посходили... Один потерял любовь в прошлом, другой в будущем, а третий пробует на себе отраву-хочет узнать идеалы подонка... Фантазеры несчастные!.. - Ребята, - сказал я троим, - если бы у вас был выбор: спасти себя или ее, что бы вы сделали? - Все трое кивнули. - Ясно... Теперь вы видите? - сказал я ей. - Я очень боюсь за вас, Алеша, - сказала она. - Девочка, все будет хорошо, - сказал я. - Она резко подняла руку. - Я сразу понял. По лестнице шелестели шаги. Легкие, как будто бежала крыса. Потом все стихло. Потом завертелась ручка двери. - Отвори... - сказал он из-за двери. - Слушай, подонок, - сказал я, - иди наверх и жди меня там. Если еще раз придешь-все отменяется. Ты меня понял? - Я буду стрелять, - сказал он. - Лапочка, - сказал я нежно, - тебе же тогда конец. Кроме меня, никто не согласится на этот опыт, а времени у тебя до утра. Утром придут люди. - Согласится... - неуверенно сказал он. - Оставим глупости, - сказал я. - Мне надоело. Я иду к двери. Стреляй, сволочь. Ну! - Ладно. Я подожду еще, - сказал он. - Только поскорей, не копайся... А почему у тебя голос дрожит? - У меня колебания... Я борюсь с собой, - сказал я, зажимая рот курчавому и пытаясь вырвать у него железный лом. - Ага, - сказал он. - Теперь верю. И стал подниматься по лестнице. Курчавого оттащили. - Видели? - спросил я. Все тяжело дышали. - Счастье, что вы услышали, как он крадется,- сказал я. - У меня большой опыт, - сказала она. - Да, надо попробовать. - Значит, так, - сказал я, - когда стрелка покажет максимум - переведите поток на него. А меня отключите, ясно? Но не раньше... Все очень просто. - Присядем, - сказал низкорослый. - Присели. - Потом я поднялся. - Я уже старик, - сказал я. - Потеря небольшая. Передайте Кате, что я вел себя хорошо. - И вышел. Позади осторожно клацнул замок. Все. Пора было окунаться в грязь. - ....Я пропускаю обычные картины накопления барахла и душевного ожирения, картины корысти и зависти, картины патологических страстей, воин, убийств, звериной ненависти к таланту и презрения к необыденному. Я пропускаю картины обычного удовлетворения картины гурманства, которые, если отвлечься от частностей, были похожи на что-то вроде бани, где теплая водичка плескалась вокруг возвышающегося твердого островка, его живота. Воздух был наполнен благовонным туманом, и на этот туман проецировались возбуждающие кинокартины, чтобы фантазия его трепетала и не давала ему уснуть. А под сводами бани раздавалась классическая электронная музыка, полезная для клеток его организма. - Я пропускаю элементарные картины и перехожу к изысканным удовольствиям. К идеалу его счастья, о котором он, может быть, и сам не знал, но которое выявило и вбивало мне в мозг безжалостное усиление. - В этих изысканных удовольствиях главную роль играл я, его помощник. - Роль моя заключалась в том, что я должен был вылизывать его поясницу. - Я вылизывал ему поясницу, но должен был делать так, чтобы он этого не заметил. Чтобы это ощущалось им как легкое дуновение теплого ветерка, повышавшего его настроение и тем самым жизненный тонус. Я старался это делать так, чтобы он, упаси боже, не почувствовал ко мне благодарности, которая бы его оскорбила. - Вылизывая его, я с легко усвоенным мастерством добивался того, чтобы у него было впечатление, что он является как бы автором всех моих бывших и будущих мыслей, и работ, и открытий, и наблюдений и, естественно, владельцем всей могущей выпасть на мою долю людской доброжелательности, славы и любви и вместе с тем имел бы возможность отречься от меня в случае надобности. - Но это все относится к моим задачам по отношению к человечеству. Что же касается моей личной судьбы, то главной моей задачей в процессе вылизывания было добиться его твердой уверенности в том, чтобы он думал, что я думаю, что он умней меня, и что меня от всего этого совершенно не тошнит и мне вовсе не хочется повеситься. - Потому что, если бы у меня мелькнула мысль, что я хочу повеситься, он бы понял, что я могу известным образом хоть и деликатно, но все же болезненно укусить его в поясницу, и ему бы пришлось слегка отдернуться. А это телодвижение могло быть неправильно истолковано испуганным человечеством как прямое указание совсем самоуничижаться и не дышать вовсе. А это могло бы вредно сказаться на здоровье и численности человечества и тем самым - и это главное - на его настроении. - Наслаждение его от моего вылизывания поясницы становилось все острее, становилось почти болезненным. Язык у меня одеревенел, и я чувствовал, как ко мне приближается моя гибель. Потому что надвигалось неудержимое желание плюнуть. - Плюнуть ему в помутневшие, узко прищуренные от вожделения очи, а заодно и плюнуть на свою раздавленную жизнь. У меня уже скапливалась слюна, а за окнами зала, украшенного орлами, дикторскими пучками и свастикой, я слышал веселый лай овчарок и хриплые голоса команды, и тянуло гарью от душегубок. - И тут все кончилось. - Молодцы эти четверо. - Молодцы эта девочка и эти трое ребят, которые могли показаться скучными только такому стареющему олуху, как я, девочка Афина и трое рабочих парней, трое мастеров - крепость, корни, кровь человечества, гордость земли и ее великая норма. - Юный рассвет заливал опоганенную лабораторию. Розоперстая Аврора поднималась над заснеженным сказочным лесом вдали. - Привет тебе, Аврора, - сказал я. - И эхо загудело в пустых переходах: Аврора... Аврора... - Раздался вежливый шорох. - Я оглянулся. Он сидел на полу, прислонившись к стенке, - этот несостоявшийся гибрид электроники и Чингисхана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17