Самое главное еще будет! — А пока перемигивались мониторы, словно пересыпались цветные стеклышки калейдоскопа. Того, что восемнадцать лет назад мама подарила надень рождения… Самый яркий, самый красивый узор — и рука замирает, стараясь его сохранить, но малейшее движение — и стеклышки легли уже по-другому, еще ярче и красивее…
Вздернутый носик молоденькой женщины с короткой стрижкой; старомодные очки бородатого старика-патриарха; веснушки на детских щеках; пачка газет в гордо вскинутом кулаке; фотография, прижатая к объективу; страстная жестикуляция тонких рук; младенец, поднятый над головой; отброшенная за плечи рыжая пушистая грива; родинка на необъятном бюсте; крепкие зубы в хохочущих ртах; вертикальная морщинка между бровями; блестящая дорожка слезы на щеке; пухлое сердечко поцелуя… Узоры цветных стеклышек, что вместе складываются в неповторимую мозаику, которая и есть Земля.
— "Земля-1" вызывает навигатора Поля Дере…
— "Земля-1" вызывает программиста Марка Олсена…
— …вызывает физика Йожефа Корна…
— …вызывает контактолога Ляо Шюна…
— …планетолога Джино Растелли…
— …механика Брэда Кертиса…
— …Сингха Чакру…
— …вызывает…
— …вызывает…
И все-таки настал момент, когда эйфория лопнула, расползлась, и в рваной прорехе зазияла тревога. А вдруг?!. Если мама заболела… или что-нибудь случилось… не смогла прийти?.. Отцу наплевать, да он мог и загнуться от джина за последние десять месяцев. Мама совсем одна… если что-то произошло, он, Феликс, не только не сумеет помочь, но даже не узнает об этом. Просто не дождется вызова на связь…
Кроме мамы, на всей Земле некому прийти в диспетчерскую «Земля-1», чтобы поговорить с инженером по коммуникациям Феликсом Ли. Некому! И если ты мужчина, имей мужество признать это.
— …Парень, ты заснул, что ли?! — Брэд Кертис с такой силой пихнул его локтем, что Ли потерял равновесие и больно откинулся на ребристую переборку. И вздрогнул, и подался вперед, отталкивая Брэда, и вспыхнул до корней волос, и почти онемел, потому что…
Самый крайний, а потому раньше прятавшийся за плечом механика небольшой монитор. Олег Ланский передвинул несколько рычажков на пульте, выравнивая изображение и звук.
Две женщины на маленьком экране. Две растерянные улыбки, два вопросительных взгляда.
— Мама… — прошептал он.
И Ланни.
…Она смеялась. Она могла себе позволить посмеяться: один из ее поклонников был чемпионом университета по прыжкам в длину, другой готовил к защите докторскую диссертацию, а третий вообще приходился старшим сыном одному из десяти богатейших магнатов в стране. С чего бы вдруг такая девушка дорожила четвертым, высоким нескладным провинциалом, отличником с факультета инженерии коммуникаций?
Она увернулась, когда до поцелуя оставалось меньше трех дюймов, — и смеялась, запрокинув лицо, и подрагивала белая шея, и летели по ветру только что щекотавшие пальцы пушистые волосы… А на его щеках уже проступали проклятые пятна, с головой выдавая влюбленного идиота, книжного червя, девственника в двадцать два года… Ей было над чем смеяться. Он понимал.
Конечно, он подал резюме на конкурс вакансий не только поэтому. Да что там, совсем, совсем не поэтому! Просто отца — того, кто имел право называться его отцом, — наконец выгнали с работы, и мама уже не могла рассчитывать на алименты. Учиться дальше, молчаливо позволяя матери отказывать себе в самом необходимом… разумеется, об этом не могло быть и речи. А Ланни…
Молодой инженер Ли просто искал место. И не прошел мимо объявления о комплектовании экипажа Первой Дальней экспедиции. Было ясно, что у него, не имевшего не только опыта работы в космосе, но и вообще никакого опыта работы, шансов практически нет. Но, с другой стороны, что он терял?
А потом оказалось, что психологи подбирали состав экспедиции, руководствуясь принципом разнообразия. Разные национальности, возрастные категории, убеждения, даже хобби… Этакое маленькое человечество на борту. Разве что без женщин.
Узнав о последнем, Ланни смеялась. Все уже завидовали, считали героем или же называли сумасшедшим, упрекали, что он бросает мать… А Ланни смеялась. Откидывала со лба медно-каштановые волосы, щурила медовые глаза. Феликс прощался с ней и знал, что она на другой же день забудет о его существовании. У нее были свои, широкие и праздничные интересы. Она любила танцевать и мучить поклонников; она всерьез занималась парусным спортом; она зачитывалась «Хрониками» Исаака Лейсберга и участвовала в ролевых играх… Ей было чем заняться и без скучного вчерашнего студента из провинциального поселка.
Ланни.
Девушка на мониторе.
Она молчала. Говорила мама: о погоде, о последнем собрании женского клуба, о благодарственном письме ей как матери героя, присланном из университета, о проделках кота Сэма, о здоровье отца — она до сих пор любила этого человека!.. А еще о политической ситуации в стране, новом сорте настурции, сеансах тайского массажа, недавнем разговоре с соседкой, повальном увлечении проповедями некоего пастора… И ни слова — о Ланни, о том, как же вышло, что они обе оказались там, в диспетчерской… здесь, на экране.
Как-то Феликс повез Ланни в свой родной поселок, чтобы познакомить с матерью. Девушка долго водила его за нос, отказываясь ехать в самый последний момент, но в конце концов поехала. В длинном, до щиколоток, скромном платье. И старалась вести себя добропорядочно и чинно, но дерзкий хохот так и дрожал в уголках ее ненакрашенных губ. Ночью Феликс практически не сомкнул глаз: мама постелила ей в комнате для гостей, через коридор… и оттуда за всю ночь не донеслось ни звука. Утреннее чаепитие перед отъездом было пыткой, не сравнимой ни с одним экзаменом. А затем, едва зайдя за угол дома, Ланни разразилась-таки смехом и начала очень похоже и довольно язвительно пародировать маму, ее жесты, любимые словечки. Феликс тогда покраснел, развернулся, ушел было куда глаза глядят, потом все-таки проводил Ланни на вокзал и поссорился с ней на целую неделю.
А мама сказала только: «Хорошая девушка…»
И вот она умолкла и посмотрела на Ланни, серьезную — совершенно серьезную! — строгую, прекрасную, с гладко причесанными волосами. И положила ей руку на плечо.
Шевельнулись пухлые губы:
— Феликс…
Голос. Ее низкий, звучный, чуть приглушенный легкой хрипотцой го…
Невыносимый визгливый скрежет внезапно ударил по барабанным перепонкам. По монитору побежали черные полосы. Подалась вперед фигура Ланского, его руки беспомощно зашарили по всему пульту. По Центральному узлу — в нем вдруг оказалось чересчур много людей, которых Феликс давно перестал замечать, — прокатился негодующий ропот.
— Ничего не могу сделать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Вздернутый носик молоденькой женщины с короткой стрижкой; старомодные очки бородатого старика-патриарха; веснушки на детских щеках; пачка газет в гордо вскинутом кулаке; фотография, прижатая к объективу; страстная жестикуляция тонких рук; младенец, поднятый над головой; отброшенная за плечи рыжая пушистая грива; родинка на необъятном бюсте; крепкие зубы в хохочущих ртах; вертикальная морщинка между бровями; блестящая дорожка слезы на щеке; пухлое сердечко поцелуя… Узоры цветных стеклышек, что вместе складываются в неповторимую мозаику, которая и есть Земля.
— "Земля-1" вызывает навигатора Поля Дере…
— "Земля-1" вызывает программиста Марка Олсена…
— …вызывает физика Йожефа Корна…
— …вызывает контактолога Ляо Шюна…
— …планетолога Джино Растелли…
— …механика Брэда Кертиса…
— …Сингха Чакру…
— …вызывает…
— …вызывает…
И все-таки настал момент, когда эйфория лопнула, расползлась, и в рваной прорехе зазияла тревога. А вдруг?!. Если мама заболела… или что-нибудь случилось… не смогла прийти?.. Отцу наплевать, да он мог и загнуться от джина за последние десять месяцев. Мама совсем одна… если что-то произошло, он, Феликс, не только не сумеет помочь, но даже не узнает об этом. Просто не дождется вызова на связь…
Кроме мамы, на всей Земле некому прийти в диспетчерскую «Земля-1», чтобы поговорить с инженером по коммуникациям Феликсом Ли. Некому! И если ты мужчина, имей мужество признать это.
— …Парень, ты заснул, что ли?! — Брэд Кертис с такой силой пихнул его локтем, что Ли потерял равновесие и больно откинулся на ребристую переборку. И вздрогнул, и подался вперед, отталкивая Брэда, и вспыхнул до корней волос, и почти онемел, потому что…
Самый крайний, а потому раньше прятавшийся за плечом механика небольшой монитор. Олег Ланский передвинул несколько рычажков на пульте, выравнивая изображение и звук.
Две женщины на маленьком экране. Две растерянные улыбки, два вопросительных взгляда.
— Мама… — прошептал он.
И Ланни.
…Она смеялась. Она могла себе позволить посмеяться: один из ее поклонников был чемпионом университета по прыжкам в длину, другой готовил к защите докторскую диссертацию, а третий вообще приходился старшим сыном одному из десяти богатейших магнатов в стране. С чего бы вдруг такая девушка дорожила четвертым, высоким нескладным провинциалом, отличником с факультета инженерии коммуникаций?
Она увернулась, когда до поцелуя оставалось меньше трех дюймов, — и смеялась, запрокинув лицо, и подрагивала белая шея, и летели по ветру только что щекотавшие пальцы пушистые волосы… А на его щеках уже проступали проклятые пятна, с головой выдавая влюбленного идиота, книжного червя, девственника в двадцать два года… Ей было над чем смеяться. Он понимал.
Конечно, он подал резюме на конкурс вакансий не только поэтому. Да что там, совсем, совсем не поэтому! Просто отца — того, кто имел право называться его отцом, — наконец выгнали с работы, и мама уже не могла рассчитывать на алименты. Учиться дальше, молчаливо позволяя матери отказывать себе в самом необходимом… разумеется, об этом не могло быть и речи. А Ланни…
Молодой инженер Ли просто искал место. И не прошел мимо объявления о комплектовании экипажа Первой Дальней экспедиции. Было ясно, что у него, не имевшего не только опыта работы в космосе, но и вообще никакого опыта работы, шансов практически нет. Но, с другой стороны, что он терял?
А потом оказалось, что психологи подбирали состав экспедиции, руководствуясь принципом разнообразия. Разные национальности, возрастные категории, убеждения, даже хобби… Этакое маленькое человечество на борту. Разве что без женщин.
Узнав о последнем, Ланни смеялась. Все уже завидовали, считали героем или же называли сумасшедшим, упрекали, что он бросает мать… А Ланни смеялась. Откидывала со лба медно-каштановые волосы, щурила медовые глаза. Феликс прощался с ней и знал, что она на другой же день забудет о его существовании. У нее были свои, широкие и праздничные интересы. Она любила танцевать и мучить поклонников; она всерьез занималась парусным спортом; она зачитывалась «Хрониками» Исаака Лейсберга и участвовала в ролевых играх… Ей было чем заняться и без скучного вчерашнего студента из провинциального поселка.
Ланни.
Девушка на мониторе.
Она молчала. Говорила мама: о погоде, о последнем собрании женского клуба, о благодарственном письме ей как матери героя, присланном из университета, о проделках кота Сэма, о здоровье отца — она до сих пор любила этого человека!.. А еще о политической ситуации в стране, новом сорте настурции, сеансах тайского массажа, недавнем разговоре с соседкой, повальном увлечении проповедями некоего пастора… И ни слова — о Ланни, о том, как же вышло, что они обе оказались там, в диспетчерской… здесь, на экране.
Как-то Феликс повез Ланни в свой родной поселок, чтобы познакомить с матерью. Девушка долго водила его за нос, отказываясь ехать в самый последний момент, но в конце концов поехала. В длинном, до щиколоток, скромном платье. И старалась вести себя добропорядочно и чинно, но дерзкий хохот так и дрожал в уголках ее ненакрашенных губ. Ночью Феликс практически не сомкнул глаз: мама постелила ей в комнате для гостей, через коридор… и оттуда за всю ночь не донеслось ни звука. Утреннее чаепитие перед отъездом было пыткой, не сравнимой ни с одним экзаменом. А затем, едва зайдя за угол дома, Ланни разразилась-таки смехом и начала очень похоже и довольно язвительно пародировать маму, ее жесты, любимые словечки. Феликс тогда покраснел, развернулся, ушел было куда глаза глядят, потом все-таки проводил Ланни на вокзал и поссорился с ней на целую неделю.
А мама сказала только: «Хорошая девушка…»
И вот она умолкла и посмотрела на Ланни, серьезную — совершенно серьезную! — строгую, прекрасную, с гладко причесанными волосами. И положила ей руку на плечо.
Шевельнулись пухлые губы:
— Феликс…
Голос. Ее низкий, звучный, чуть приглушенный легкой хрипотцой го…
Невыносимый визгливый скрежет внезапно ударил по барабанным перепонкам. По монитору побежали черные полосы. Подалась вперед фигура Ланского, его руки беспомощно зашарили по всему пульту. По Центральному узлу — в нем вдруг оказалось чересчур много людей, которых Феликс давно перестал замечать, — прокатился негодующий ропот.
— Ничего не могу сделать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103