Палатки связали все вместе и надежно закрепили: ведь они должны выдержать давление ветра, как думали мы.
Остались вшестером: в одной палатке – Сепп, Пазанг и Аджиба, в другой – Гельмут, Гиальцен и я. Остальные поспешили вниз к пещере – стало уже поздно.
Я влез в палатку первым, так как мои руки начали болеть. У меня уже не было сил, чтобы сфотографировать лагерь IV. Я постеснялся попросить об этом Сеппа или Гельмута. Мы торопились уйти от ветра под защиту тонкого полотна палаток.
Мы лежали в палатке и ничего не слышали, кроме свиста ветра. Осталось еще несколько часов до наступления темноты, тогда можно будет спать, если, конечно, нам это удастся. На такой высоте сон часто является подарком или случая, или медикаментов.
Мы составили программу следующего дня. Рано утром Пазанг и Сепп выйдут на вершину, достигнут ее и возвратятся в лагерь IV. Мы на всякий случай выйдем им навстречу с палаткой и спальными мешками. На мой взгляд, штурмовая группа была выбрана правильно. Пазанг был в лучшей спортивной форме, и если кто-либо из нас и заслужил счастья стоять на вершине, так это именно он. Мы вручили Пазангу флаги Непала, Австрии и Индии, чтобы он водрузил их на вершине: мы были уверены, что он обязательно ее достигнет. Сепп, великолепно владеющий ледовой техникой, был тоже в прекрасной форме. Он тоже должен попытаться подняться на вершину. Оба составляют прекрасную группу, от которой можно ожидать выполнения поставленной задачи. Увеличение группы вело бы только к ее ослаблению. Второй шерп в группе не нужен, он не сможет превзойти Пазанга. Гельмут слишком медлителен для выполнения больших требований следующего дня. Что касается меня, то я – калека, выбыл из группы еще раньше.
Мы не знали точно, на какой высоте находимся. По фотоснимкам и данным англичан она была равна 7000 метрам. Наши же высотомеры показывали 6850 ли 6800 метров. Таким образом, штурмовой двойке придется подняться на 1300 метров и на столько же спуститься. Это большая, почти предельная нагрузка для человека.
Они пойдут без кислородных аппаратов, потому что у нас было только два баллона кислорода, предназначенные для медицинских целей, но и они были не приспособлены для пользования во время движения.
Раньше мы думали установить еще один лагерь, лагерь V, на высоте 7500 – 7800 метров. Но в данное время никто об этом не хотел и слышать. Мы находились очень близко от вершины и были слишком хорошо знакомы со страшной силой плохой погоды. Если на следующий день погода будет хорошая, необходимо рисковать всем.
У нас не было другого занятия, как лежать в теплых спальных мешках и ожидать приближения ночи. Медленно проходили минуты. Я не чувствовал усталости и апатии, как это часто бывает на такой высоте, напротив, был возбужден и полон различными мыслями.
Я вспоминал разговор, который был у нас с Пазангом в Западном Непале почти год назад, когда он впервые заговорил со мной о Чо-Ойю, и время, прошедшее от первого разговора до составления плана и от составления плана до организации экспедиции.
Теперь мы лежим в нескольких часах ходьбы от цели экспедиции. А завтра я буду лежать в томительном ожидании, в то время как там, где-то выше, будет решаться судьба штурмовой группы.
Я не осмеливаюсь утверждать, что в моих дальнейших рассуждениях тщеславие и честолюбие не играли никакой роли. Я думаю, что они все же занимали определенное места
Я представлял себе будущий день. На рассвете Сепп и Пазанг уходят на снежные склоны, и тогда нам остается только мучительное ожидание. Бесконечно медленно будут протекать эти часы. В середине дня мы скажем: «Сейчас они должны уже быть на вершине». Но знать этого мы не будем. Потом мы перенесем наверх палатку и спальные мешки, надеясь дать им защиту в случае задержки спуска. Мы все время будем ждать и осматривать крутые безлюдные склоны.
Как я мог пережить такой день? Из прошлогодних разговоров Чо-Ойю стала целью, требующей личного участия, а в последние решающие часы я должен оставаться бездеятельным. Я вынужден передать окончательное решение в другие руки и ожидать исхода в надежной теплой палатке. Будущий день станет для меня самым грустным и тяжелым из всех прежних пережитых мною дней. Переживания о предстоящем были сильнее, чем боль в руках.
Мы лежали в палатке, несколько тесной для трех человек, Гельмут и я – ногами к выходу, Гиальцен – головой к выходу, – таким образом мы экономили место. После долгих раздумий я через ноги Гиальцена сказал Гельмуту: «Я принял другое решение, я пойду скажу им об этом».
Гельмут, который считал теперь меня капризным и неприятным больным, покорно кивнул головой.
Я влез в другую палатку, где в это время был маложеланным гостем, потому что Аджиба как раз готовил ужин и занимал больше места, чем ему было положено по норме.
Я сказал Пазангу и Сеппу:
– Завтра я иду с вами.
– Хорошо, – ответил Сепп, – я все время хотел этого.
Пазанг кивнул головой:
– Адша, хорошо.
Видимо, он никогда не сомневался в том, что мы пойдем на вершину вместе. Я был бесконечно благодарен обоим. Они не произнесли ни слова предостережения или возражения. Они даже не подали вида, что мое участие уменьшает шансы на успех.
Я был убежден, что не буду им помехой. Во время подъема в лагерь IV я шел не хуже других. Правда, руками я ничего не могу делать, но путь на вершину выглядит несложным, и, видимо, можно будет идти без веревок. Если, наконец, я буду двигаться слишком медленно, то всегда смогу возвратиться, не задерживая их.
Мне, конечно, нужно опасаться холода. Но если я заверну руки ватой и надену несколько пар рукавиц, опасность для меня при такой низкой температуре будет не больше, чем для других. Они тоже могут получить обморожения. Я вообще не любитель крайних решений, но в данном случае чувствовал, что имею некоторые права на Чо-Ойю: я уже был однажды очень близко от нее, но она жестоко отбросила меня, а завтра я еще раз хочу попытаться победить ее.
Я возвратился в свою палатку счастливым. Но больше меня был счастлив Аджиба: ему уже никто не помешает доварить ужин. Он знал, что хороший ужин играет важную роль в успехе следующего дня, поэтому очень старался.
Тянулась бессонная ночь. Трех человек для такой палатки слишком много. Гиальцен, занимавший все больше и больше места, храпел на зависть мне. Его ноги, к счастью без ботинок и в спальном мешке, щекотали мне нос. Я попытался их отодвинуть к Гельмуту, но, возможно, он сейчас как раз подвигал их ко мне. На крепкий детский сон Гиальцена это не влияло, ему даже не мешали наши четыре ноги, которые должны были мешать ему больше, чем его ноги нам.
После окончания некоторых экспедиций можно часто слышать о так называемом «палаточном психозе», то есть о таком состоянии, когда все находящиеся в палатке надоедают друг другу и нервируют друг друга, – состояние, вызываемое теснотой и близостью тел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Остались вшестером: в одной палатке – Сепп, Пазанг и Аджиба, в другой – Гельмут, Гиальцен и я. Остальные поспешили вниз к пещере – стало уже поздно.
Я влез в палатку первым, так как мои руки начали болеть. У меня уже не было сил, чтобы сфотографировать лагерь IV. Я постеснялся попросить об этом Сеппа или Гельмута. Мы торопились уйти от ветра под защиту тонкого полотна палаток.
Мы лежали в палатке и ничего не слышали, кроме свиста ветра. Осталось еще несколько часов до наступления темноты, тогда можно будет спать, если, конечно, нам это удастся. На такой высоте сон часто является подарком или случая, или медикаментов.
Мы составили программу следующего дня. Рано утром Пазанг и Сепп выйдут на вершину, достигнут ее и возвратятся в лагерь IV. Мы на всякий случай выйдем им навстречу с палаткой и спальными мешками. На мой взгляд, штурмовая группа была выбрана правильно. Пазанг был в лучшей спортивной форме, и если кто-либо из нас и заслужил счастья стоять на вершине, так это именно он. Мы вручили Пазангу флаги Непала, Австрии и Индии, чтобы он водрузил их на вершине: мы были уверены, что он обязательно ее достигнет. Сепп, великолепно владеющий ледовой техникой, был тоже в прекрасной форме. Он тоже должен попытаться подняться на вершину. Оба составляют прекрасную группу, от которой можно ожидать выполнения поставленной задачи. Увеличение группы вело бы только к ее ослаблению. Второй шерп в группе не нужен, он не сможет превзойти Пазанга. Гельмут слишком медлителен для выполнения больших требований следующего дня. Что касается меня, то я – калека, выбыл из группы еще раньше.
Мы не знали точно, на какой высоте находимся. По фотоснимкам и данным англичан она была равна 7000 метрам. Наши же высотомеры показывали 6850 ли 6800 метров. Таким образом, штурмовой двойке придется подняться на 1300 метров и на столько же спуститься. Это большая, почти предельная нагрузка для человека.
Они пойдут без кислородных аппаратов, потому что у нас было только два баллона кислорода, предназначенные для медицинских целей, но и они были не приспособлены для пользования во время движения.
Раньше мы думали установить еще один лагерь, лагерь V, на высоте 7500 – 7800 метров. Но в данное время никто об этом не хотел и слышать. Мы находились очень близко от вершины и были слишком хорошо знакомы со страшной силой плохой погоды. Если на следующий день погода будет хорошая, необходимо рисковать всем.
У нас не было другого занятия, как лежать в теплых спальных мешках и ожидать приближения ночи. Медленно проходили минуты. Я не чувствовал усталости и апатии, как это часто бывает на такой высоте, напротив, был возбужден и полон различными мыслями.
Я вспоминал разговор, который был у нас с Пазангом в Западном Непале почти год назад, когда он впервые заговорил со мной о Чо-Ойю, и время, прошедшее от первого разговора до составления плана и от составления плана до организации экспедиции.
Теперь мы лежим в нескольких часах ходьбы от цели экспедиции. А завтра я буду лежать в томительном ожидании, в то время как там, где-то выше, будет решаться судьба штурмовой группы.
Я не осмеливаюсь утверждать, что в моих дальнейших рассуждениях тщеславие и честолюбие не играли никакой роли. Я думаю, что они все же занимали определенное места
Я представлял себе будущий день. На рассвете Сепп и Пазанг уходят на снежные склоны, и тогда нам остается только мучительное ожидание. Бесконечно медленно будут протекать эти часы. В середине дня мы скажем: «Сейчас они должны уже быть на вершине». Но знать этого мы не будем. Потом мы перенесем наверх палатку и спальные мешки, надеясь дать им защиту в случае задержки спуска. Мы все время будем ждать и осматривать крутые безлюдные склоны.
Как я мог пережить такой день? Из прошлогодних разговоров Чо-Ойю стала целью, требующей личного участия, а в последние решающие часы я должен оставаться бездеятельным. Я вынужден передать окончательное решение в другие руки и ожидать исхода в надежной теплой палатке. Будущий день станет для меня самым грустным и тяжелым из всех прежних пережитых мною дней. Переживания о предстоящем были сильнее, чем боль в руках.
Мы лежали в палатке, несколько тесной для трех человек, Гельмут и я – ногами к выходу, Гиальцен – головой к выходу, – таким образом мы экономили место. После долгих раздумий я через ноги Гиальцена сказал Гельмуту: «Я принял другое решение, я пойду скажу им об этом».
Гельмут, который считал теперь меня капризным и неприятным больным, покорно кивнул головой.
Я влез в другую палатку, где в это время был маложеланным гостем, потому что Аджиба как раз готовил ужин и занимал больше места, чем ему было положено по норме.
Я сказал Пазангу и Сеппу:
– Завтра я иду с вами.
– Хорошо, – ответил Сепп, – я все время хотел этого.
Пазанг кивнул головой:
– Адша, хорошо.
Видимо, он никогда не сомневался в том, что мы пойдем на вершину вместе. Я был бесконечно благодарен обоим. Они не произнесли ни слова предостережения или возражения. Они даже не подали вида, что мое участие уменьшает шансы на успех.
Я был убежден, что не буду им помехой. Во время подъема в лагерь IV я шел не хуже других. Правда, руками я ничего не могу делать, но путь на вершину выглядит несложным, и, видимо, можно будет идти без веревок. Если, наконец, я буду двигаться слишком медленно, то всегда смогу возвратиться, не задерживая их.
Мне, конечно, нужно опасаться холода. Но если я заверну руки ватой и надену несколько пар рукавиц, опасность для меня при такой низкой температуре будет не больше, чем для других. Они тоже могут получить обморожения. Я вообще не любитель крайних решений, но в данном случае чувствовал, что имею некоторые права на Чо-Ойю: я уже был однажды очень близко от нее, но она жестоко отбросила меня, а завтра я еще раз хочу попытаться победить ее.
Я возвратился в свою палатку счастливым. Но больше меня был счастлив Аджиба: ему уже никто не помешает доварить ужин. Он знал, что хороший ужин играет важную роль в успехе следующего дня, поэтому очень старался.
Тянулась бессонная ночь. Трех человек для такой палатки слишком много. Гиальцен, занимавший все больше и больше места, храпел на зависть мне. Его ноги, к счастью без ботинок и в спальном мешке, щекотали мне нос. Я попытался их отодвинуть к Гельмуту, но, возможно, он сейчас как раз подвигал их ко мне. На крепкий детский сон Гиальцена это не влияло, ему даже не мешали наши четыре ноги, которые должны были мешать ему больше, чем его ноги нам.
После окончания некоторых экспедиций можно часто слышать о так называемом «палаточном психозе», то есть о таком состоянии, когда все находящиеся в палатке надоедают друг другу и нервируют друг друга, – состояние, вызываемое теснотой и близостью тел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57