Ним Дики, в окружении трех пожилых женщин, стояла перед домом и держала, как каждый человек в этот день, чашу чанга в руках. Из этой чаши Пазангу пришлось еще раз выпить, прежде чем он мог спуститься с коня и войти в дом, где гремели барабаны и произносились молитвы. В религиозной части свадьбы я принимал мало участия, так как лег спать на солнце. Когда я проснулся, у Пазанга уже была жена № 2; покорение Чо-Ойю имело, таким образом, обширные последствия. Это был действительно незабываемо красивый день.
После свадьбы мы продолжили свой путь в Катманду. Ним Дики шла с нами. Вернее она шла с Пазангом – на два шага сзади него. Он взял ее с собой в свой дом в Дарджилинге.
Жена Пазанга № 1 не могла ничего знать об этих событиях, и мы высказывали опасения, что она будет больше чем удивлена неожиданным увеличением семьи. Мы осторожно спрашивали Пазанга, не будет ли у него затруднений в связи с тем, что он берет с собой домой Ним Дики. Он смотрел на нас с удивлением.
– Нет, – говорил он, – дом достаточно большой, места хватит.
Да, таким должен быть мужчина, покоривший восьмитысячник.
Немного можно рассказать об обратном пути в Катманду – это было счастливое, героическое возвращение. Мы шли по «обычному экспедиционному пути», ведущему к Эвересту. Об этом пути уже написано очень много, и жители этих мест давно привыкли к путешественникам и иностранцам. Мы снова встретили селения и людей, с которыми познакомились несколько недель назад, и чувствовали себя почти как дома.
Вспоминая этот путь, я вижу перед собой отдельные картины: крестьянский дом, сплошь заросший красными цветами, ясное очертание высоких вершин на севере, поздний урожай риса на ровных полях, мирную, полную довольствия жизнь в этих маленьких населенных пунктах, чистосердечное гостеприимство, с каким нас всюду встречали.
В один прекрасный день мы пришли в Банепу. Завтра будем в Катманду. Наше путешествие заканчивалось. Возможно, что здесь нам удастся нанять машину, так как в сухое время года машины из столицы доходят до Банепу.
Это был грустный вечер, полный тоски и предчувствия расставания. Мы еще раз установили палатки, следующую ночь нам уже придется провести в гостинице.
Потом мы сидели за ужином, сервированном на ящиках. Вокруг нас, в темноте, собрались шерпы и носильщики. Они сидели на земле темной молчаливой массой и пристально смотрели на нас.
Снова последний вечер. Я был растроган.
– В будущем году, – сказал я, – мы придем опять. Попытаемся подняться на Канч.
Аджиба, участвовавший в последней английской разведке к этой вершине, сказал:
– Это вершина, которую можно взять.
Я тогда, конечно, не знал, что англичане уже дали заявку, не знал, что состояние моих рук не позволит мне в ближайшие годы ставить перед собой такие задачи.
Но в тот момент мне казалось, что я называю новую цель для себя и для шерпов. Мы не могли представить себе жизнь без того, что снова не будем вместе в пути.
– Канченджанга, – сказал один шерп второму.
– Канченджанга, – повторили носильщики. Мы казались себе великолепными парнями, и все высокие вершины мира должны принадлежать нам.
Шерпы начали петь свои песни. Тирольцы дополнили их. Затем шерпы построились в ряд для танца, и снова стал слышен уже знакомый нам ритм. Мы тоже включились в ряды танцующих. Может быть, мы последний раз находились среди наших друзей шерпов и участвовали в этих танцах. Жители Банепу с удивлением смотрели на это ночное представление. Для них шерпы такие же, как и мы, непонятные чуждые существа из другого мира, стремящиеся к непонятным целям.
На следующее утро нас действительно ожидала грузовая машина. Последние километры до Катманду нам было уже не нужно идти пешком. Мы сидели на ящиках тесно и не особенно удобно.
– Да здравствует Индия! Да здравствует Непал! – кричали наши сопровождающие и этими выкриками нарушали тишину спящих селений, по которым мы проезжали.
Иногда они кричали: «Да здравствует Австрия!» – и мы чувствовали себя польщенными. Маленькие флаги, которые реяли на вершине, были распущены, и Гиальцен держал победоносный ледоруб высоко над головой.
В середине дня мы уже сидели в гостинице; перед нами лежала гора телеграмм. Мы были удивлены размерами этой горы.
Еще до начала нашего восхождения я был убежден, что время восьмитысячников миновало. «Первый восьмитысячник» – Аннапурна был достигнут, высочайшая вершина мира – Эверест – покорена, «немецкая судьба» – Нанга-Парбат нашла своего победителя. Что значит очередной восьмитысячник? Просто личная цель, не больше.
После покорения вершины мы иногда обменивались мнениями о том, какое впечатление произвело наше достижение в Австрии.
– Зита, моя жена, очень обрадуется, – сказал Сепп. И я сказал:
– Мои друзья тоже будут рады.
Что радость выйдет дальше этого узкого круга близких людей, мы не смели надеяться. Иногда я мечтал, что сообщение о нашем восхождении будет напечатано на первой странице газеты. Но в этом я не был уверен. Сепп и я заключили несколько пари.
– Наше правительство не поздравило нас, – сказал я.
– Нет, поздравило, – настаивал Сепп.
– Посмотрим, – предложил я, – двести шиллингов.
– Хорошо, – сказал Сепп.
– Альпийский клуб нас поздравил, – сказал Сепп. – Спорим?
– Спорим, – нет, – возражал я.
В общей сложности я проиграл 600 шиллингов. Здесь были поздравительные телеграммы от австрийского правительства, от города Вены, от австрийского клуба и от многих друзей из Европы, Азии, Америки и Австралии.
Мы были ошеломлены, тронуты и бесконечно благодарны. Проигранные 600 шиллингов казались мне малой ценой за этот счастливый час. Между прочим, я до сих пор должен Сеппу эти 600 шиллингов.
В Катманду нас ожидали журналисты. Я боюсь, что мы были для них постоянным источником разочарования.
– Вы применяли какое-либо новое снаряжение для восхождения? – спросили они.
– Нет, – ответили мы.
– Новую, еще неизвестную одежду?
– Нет, – вынуждены были признаться мы.
– Но вы имели с собой кислород?
На этот раз мы их не совсем разочаровали.
– Да, у нас с собой было два баллона кислорода по 150 литров, предназначенных для медицинских целей: если бы кто-либо из нас заболел на большой высоте воспалением легких, он смог бы подышать несколько минут кислородом. Врачи утверждают, что вдыхание кислорода даже в течение такого короткого времени может вызвать изменение хода болезни к лучшему.
– Значит – 300 килограммов кислорода? – спросили они и начали писать.
– Нет, – опять вынуждены были сказать мы. – Это были два баллона и вместе они весили меньше 5 килограммов. Кислород был сжат, он почти ничего не весил, но имел объем трехсот литров воды.
– А-а, – сказали они. У них опустились руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
После свадьбы мы продолжили свой путь в Катманду. Ним Дики шла с нами. Вернее она шла с Пазангом – на два шага сзади него. Он взял ее с собой в свой дом в Дарджилинге.
Жена Пазанга № 1 не могла ничего знать об этих событиях, и мы высказывали опасения, что она будет больше чем удивлена неожиданным увеличением семьи. Мы осторожно спрашивали Пазанга, не будет ли у него затруднений в связи с тем, что он берет с собой домой Ним Дики. Он смотрел на нас с удивлением.
– Нет, – говорил он, – дом достаточно большой, места хватит.
Да, таким должен быть мужчина, покоривший восьмитысячник.
Немного можно рассказать об обратном пути в Катманду – это было счастливое, героическое возвращение. Мы шли по «обычному экспедиционному пути», ведущему к Эвересту. Об этом пути уже написано очень много, и жители этих мест давно привыкли к путешественникам и иностранцам. Мы снова встретили селения и людей, с которыми познакомились несколько недель назад, и чувствовали себя почти как дома.
Вспоминая этот путь, я вижу перед собой отдельные картины: крестьянский дом, сплошь заросший красными цветами, ясное очертание высоких вершин на севере, поздний урожай риса на ровных полях, мирную, полную довольствия жизнь в этих маленьких населенных пунктах, чистосердечное гостеприимство, с каким нас всюду встречали.
В один прекрасный день мы пришли в Банепу. Завтра будем в Катманду. Наше путешествие заканчивалось. Возможно, что здесь нам удастся нанять машину, так как в сухое время года машины из столицы доходят до Банепу.
Это был грустный вечер, полный тоски и предчувствия расставания. Мы еще раз установили палатки, следующую ночь нам уже придется провести в гостинице.
Потом мы сидели за ужином, сервированном на ящиках. Вокруг нас, в темноте, собрались шерпы и носильщики. Они сидели на земле темной молчаливой массой и пристально смотрели на нас.
Снова последний вечер. Я был растроган.
– В будущем году, – сказал я, – мы придем опять. Попытаемся подняться на Канч.
Аджиба, участвовавший в последней английской разведке к этой вершине, сказал:
– Это вершина, которую можно взять.
Я тогда, конечно, не знал, что англичане уже дали заявку, не знал, что состояние моих рук не позволит мне в ближайшие годы ставить перед собой такие задачи.
Но в тот момент мне казалось, что я называю новую цель для себя и для шерпов. Мы не могли представить себе жизнь без того, что снова не будем вместе в пути.
– Канченджанга, – сказал один шерп второму.
– Канченджанга, – повторили носильщики. Мы казались себе великолепными парнями, и все высокие вершины мира должны принадлежать нам.
Шерпы начали петь свои песни. Тирольцы дополнили их. Затем шерпы построились в ряд для танца, и снова стал слышен уже знакомый нам ритм. Мы тоже включились в ряды танцующих. Может быть, мы последний раз находились среди наших друзей шерпов и участвовали в этих танцах. Жители Банепу с удивлением смотрели на это ночное представление. Для них шерпы такие же, как и мы, непонятные чуждые существа из другого мира, стремящиеся к непонятным целям.
На следующее утро нас действительно ожидала грузовая машина. Последние километры до Катманду нам было уже не нужно идти пешком. Мы сидели на ящиках тесно и не особенно удобно.
– Да здравствует Индия! Да здравствует Непал! – кричали наши сопровождающие и этими выкриками нарушали тишину спящих селений, по которым мы проезжали.
Иногда они кричали: «Да здравствует Австрия!» – и мы чувствовали себя польщенными. Маленькие флаги, которые реяли на вершине, были распущены, и Гиальцен держал победоносный ледоруб высоко над головой.
В середине дня мы уже сидели в гостинице; перед нами лежала гора телеграмм. Мы были удивлены размерами этой горы.
Еще до начала нашего восхождения я был убежден, что время восьмитысячников миновало. «Первый восьмитысячник» – Аннапурна был достигнут, высочайшая вершина мира – Эверест – покорена, «немецкая судьба» – Нанга-Парбат нашла своего победителя. Что значит очередной восьмитысячник? Просто личная цель, не больше.
После покорения вершины мы иногда обменивались мнениями о том, какое впечатление произвело наше достижение в Австрии.
– Зита, моя жена, очень обрадуется, – сказал Сепп. И я сказал:
– Мои друзья тоже будут рады.
Что радость выйдет дальше этого узкого круга близких людей, мы не смели надеяться. Иногда я мечтал, что сообщение о нашем восхождении будет напечатано на первой странице газеты. Но в этом я не был уверен. Сепп и я заключили несколько пари.
– Наше правительство не поздравило нас, – сказал я.
– Нет, поздравило, – настаивал Сепп.
– Посмотрим, – предложил я, – двести шиллингов.
– Хорошо, – сказал Сепп.
– Альпийский клуб нас поздравил, – сказал Сепп. – Спорим?
– Спорим, – нет, – возражал я.
В общей сложности я проиграл 600 шиллингов. Здесь были поздравительные телеграммы от австрийского правительства, от города Вены, от австрийского клуба и от многих друзей из Европы, Азии, Америки и Австралии.
Мы были ошеломлены, тронуты и бесконечно благодарны. Проигранные 600 шиллингов казались мне малой ценой за этот счастливый час. Между прочим, я до сих пор должен Сеппу эти 600 шиллингов.
В Катманду нас ожидали журналисты. Я боюсь, что мы были для них постоянным источником разочарования.
– Вы применяли какое-либо новое снаряжение для восхождения? – спросили они.
– Нет, – ответили мы.
– Новую, еще неизвестную одежду?
– Нет, – вынуждены были признаться мы.
– Но вы имели с собой кислород?
На этот раз мы их не совсем разочаровали.
– Да, у нас с собой было два баллона кислорода по 150 литров, предназначенных для медицинских целей: если бы кто-либо из нас заболел на большой высоте воспалением легких, он смог бы подышать несколько минут кислородом. Врачи утверждают, что вдыхание кислорода даже в течение такого короткого времени может вызвать изменение хода болезни к лучшему.
– Значит – 300 килограммов кислорода? – спросили они и начали писать.
– Нет, – опять вынуждены были сказать мы. – Это были два баллона и вместе они весили меньше 5 килограммов. Кислород был сжат, он почти ничего не весил, но имел объем трехсот литров воды.
– А-а, – сказали они. У них опустились руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57