Женщина – регистратор послала запрос. Теперь оставалось только ждать. Я немного волновалась. Наконец двери лифта открылись, и навстречу мне вышел немолодой красивый мужчина. Бизнесмен средней руки, богатый и усталый. И, судя по манерам, получивший неплохое воспитание.
Мне больше всего понравилось, что он никак не отреагировал на нарочито изумленный взгляд женщины за регистраторской стойкой. Как ни в чем не бывало он подошел ко мне, поздоровался, и мы вместе вышли из офиса на чистый воздух. Чем-то он напомнил мне отца Эйко – та же манера держаться, какое-то внутреннее достоинство.
– Эйко ждет вас вон там, – сказала я, указывая на небольшое тихое кафе на противоположной стороне улицы. Он поблагодарил меня и поспешил перейти через дорогу.
Мы с Эйко договорились, что у нее на встречу – полчаса. Я буду ждать ее в «Мицукоши» в бутике «Тиффани».
Эйко опаздывала на десять минут. Я начала жалеть, что ввязалась в это дело. Прошло еще пять минут. Но вот, наконец, она появилась, и мне хватило одного взгляда на нее, чтобы простить ей это опоздание. Она словно переродилась. Глаза ожили. Лицо сияло тихим прекрасным светом – как полная луна в ясную ночь. Щеки порозовели, а походка… Эйко не шла – она парила!
– Ради бога, прости, что я опоздала, – сказала она.
– Пустяки. Как прошла встреча?
– Как только я вернусь с Гавайев, он женится на мне.
– Ты серьезно?!
– Серьезней некуда, – смущенно улыбнулась Эйко.
Так вот в чем дело. Оказывается, она все это время хотела выйти за него замуж. А я ни о чем не догадывалась. Хотя по большому счету – какая мне разница, этот факт никак не влияет на наши отношения. Просто немного смешно, что я ничего об этом не знала – ни о том, что она искренне страдает, ни о том, что эта искренность чувств была воспитана в ней ее родителями.
Все-таки люди устроены до гениального просто. Простота – это великая вещь.
На Токио опускались сумерки. Повсюду загорались неоновые огни. Вокруг нас бурлила толпа – тысячи людей, окончивших работу и теперь расходившихся по увеселительным и питейным заведениям. Посреди этого водоворота Эйко казалась еще более хрупкой, чем обычно. Я услышала ее голос:
– Теперь домой. Спасибо тебе, Сакуми!
Эти слова были сказаны с таким чувством, а на лице ее была такая прекрасная улыбка, что я даже покраснела от смущения.
Так мальчишка-подготовишка, влюбленный в свою воспитательницу, смущается, когда она благодарит его за подаренный на прощанье букет.
Поздно ночью я сидела дома на кухне и смотрела фильм по видео. Со второго этажа, шлепая босыми ногами по ступенькам, спустился брат.
– Сакуми, ты что здесь делаешь? – спросил он.
– Фильм смотрю.
– А… – Он прошлепал на кухню и налил себе теплого пшеничного чая из термоса.
– Налей мне тоже, – попросила я. Он молча подал мне чашку с чаем.
– А ты чего не спишь? Заснуть не можешь?
Он покачал головой.
– Я в девять лег и нормально заснул, а сейчас вдруг проснулся. Не знаю почему. А который сейчас час? Три?
– Ага. Три.
– Ого, Сакуми. Я и не знал, что ты так поздно ложишься, – он широко улыбнулся, как и полагается нормальному здоровому ребенку.
– Ну да, не особенно рано, – я улыбнулась в ответ.
На экране телевизора в этот момент началась сцена в ночном клубе. Сперва показали певицу, которая стояла на небольшом возвышении рядом с микрофоном.
– Интересно, как там Сасэко, – задумчиво произнес брат.
– Вчера я говорила с Рюичиро, и он сказал, что Сасэко и Кодзуми в полном порядке и в отличном настроении.
– Я так по ним соскучился. По ним и по океану.
– Я тоже.
Ёшио помолчал и добавил:
– Помнишь, как она пела в ту ночь? Это было потрясающе!
– Ага. Скажи, а ты не испугался? И что это была за вспышка?
Если человек принимает что-то близко к сердцу, он не спешит распространяться об этом. С тех пор как мы вернулись с Сайпана, это был первый раз, когда мы с Ёшио заговорили о пении Сасэко.
Это была наша последняя ночь на Сайпане.
Подробности этой ночи сейчас одна за другой всплывают в моей памяти.
Я в белом платье. В воздухе витает соленый запах океана. Загорелые руки Рюичиро лежат на столе. На небе луна – струится белый серебристый свет, бежит дрожащей дорожкой по поверхности воды. Мой брат сидит рядом. Он в шортах. Мы пьем дешевые коктейли. Люди вокруг разговаривают и смеются, в баре шумно. Лунный свет, разлитый на белом песке, неподвижен, как вода на блюде.
Но вот Кодзуми заиграл на дребезжащей гитаре. Играл он не ахти, но зато с чувством. Сасэко запела. Они начали с малоизвестной песни Билли Холидэй и продолжили в том же духе. Песня за песней. Я была полностью поглощена музыкой и волшебным голосом Сасэко. Я буквально тонула в этих чарующих звуках. Всем телом я чувствовала какое-то странное напряжение. Как дамба, сдерживающая напор гигантского потока. Потока чувств, которому мне хотелась отдаться целиком и полностью, но я боялась. Боялась не устоять, не выдержать всего того, что почувствую; не справиться с нахлынувшими эмоциями. Слезы текли у меня по щекам. Я плыла через прозрачную ночь Сайпана, качаясь на волнах прекрасного голоса Сасэко.
Я хотела остаться здесь навсегда.
Родители, братья, сестры, любовники.
Они мне не нужны, потому что, кажется, они и так уже здесь. Совсем рядом.
Я хочу и дальше плыть в этом воздухе, в этом трепещущем звуке, в этом голосе.
Любой на моем месте почувствовал бы то же самое.
Это было гениальное пение.
Это был восхитительный голос, подобный освежающему ветерку. Сияющий, сладкий, сотканный из тончайших волокон, серебристо – белый.
Брат слушал, широко раскрыв глаза. Пение Сасэко потрясло его.
После каждой песни раздавалась бурная овация и одобрительные возгласы, как будто дело происходило не в баре на берегу океана, а в крупном концертном зале. Все были возбуждены и взбудоражены.
Концерт закончился.
– Вы уж извините меня за такой репертуар, – сказала Сасэко, добравшись наконец до нашего столика и присаживаясь на свободный стул, – но я была вынуждена ориентироваться, во-первых, на своего аккомпаниатора, а во-вторых, на достопочтенную публику, – она обвела глазами людей, сидевших за столиками.
– Сасэко, ты так красиво пела! – сказал мой брат.
Сасэко улыбнулась и благодарно чмокнула его в щеку. Кодзуми засмеялся. Кажется, он не имел ничего против такого рода поцелуев.
Рюичиро с улыбкой сказал другу:
– Кстати, ты неплохо играешь.
Все было чудесно. Полная гармония. Теперь, когда концерт закончился, стал слышен шорох волн, доносившийся с берега. Официант подносил к нашему столу все новые и новые коктейли. Таким образом люди пытались выразить свою любовь к Сасэко.
Все мы уже изрядно выпили, включая и моего малолетнего братца.
В два часа ночи бар закрылся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Мне больше всего понравилось, что он никак не отреагировал на нарочито изумленный взгляд женщины за регистраторской стойкой. Как ни в чем не бывало он подошел ко мне, поздоровался, и мы вместе вышли из офиса на чистый воздух. Чем-то он напомнил мне отца Эйко – та же манера держаться, какое-то внутреннее достоинство.
– Эйко ждет вас вон там, – сказала я, указывая на небольшое тихое кафе на противоположной стороне улицы. Он поблагодарил меня и поспешил перейти через дорогу.
Мы с Эйко договорились, что у нее на встречу – полчаса. Я буду ждать ее в «Мицукоши» в бутике «Тиффани».
Эйко опаздывала на десять минут. Я начала жалеть, что ввязалась в это дело. Прошло еще пять минут. Но вот, наконец, она появилась, и мне хватило одного взгляда на нее, чтобы простить ей это опоздание. Она словно переродилась. Глаза ожили. Лицо сияло тихим прекрасным светом – как полная луна в ясную ночь. Щеки порозовели, а походка… Эйко не шла – она парила!
– Ради бога, прости, что я опоздала, – сказала она.
– Пустяки. Как прошла встреча?
– Как только я вернусь с Гавайев, он женится на мне.
– Ты серьезно?!
– Серьезней некуда, – смущенно улыбнулась Эйко.
Так вот в чем дело. Оказывается, она все это время хотела выйти за него замуж. А я ни о чем не догадывалась. Хотя по большому счету – какая мне разница, этот факт никак не влияет на наши отношения. Просто немного смешно, что я ничего об этом не знала – ни о том, что она искренне страдает, ни о том, что эта искренность чувств была воспитана в ней ее родителями.
Все-таки люди устроены до гениального просто. Простота – это великая вещь.
На Токио опускались сумерки. Повсюду загорались неоновые огни. Вокруг нас бурлила толпа – тысячи людей, окончивших работу и теперь расходившихся по увеселительным и питейным заведениям. Посреди этого водоворота Эйко казалась еще более хрупкой, чем обычно. Я услышала ее голос:
– Теперь домой. Спасибо тебе, Сакуми!
Эти слова были сказаны с таким чувством, а на лице ее была такая прекрасная улыбка, что я даже покраснела от смущения.
Так мальчишка-подготовишка, влюбленный в свою воспитательницу, смущается, когда она благодарит его за подаренный на прощанье букет.
Поздно ночью я сидела дома на кухне и смотрела фильм по видео. Со второго этажа, шлепая босыми ногами по ступенькам, спустился брат.
– Сакуми, ты что здесь делаешь? – спросил он.
– Фильм смотрю.
– А… – Он прошлепал на кухню и налил себе теплого пшеничного чая из термоса.
– Налей мне тоже, – попросила я. Он молча подал мне чашку с чаем.
– А ты чего не спишь? Заснуть не можешь?
Он покачал головой.
– Я в девять лег и нормально заснул, а сейчас вдруг проснулся. Не знаю почему. А который сейчас час? Три?
– Ага. Три.
– Ого, Сакуми. Я и не знал, что ты так поздно ложишься, – он широко улыбнулся, как и полагается нормальному здоровому ребенку.
– Ну да, не особенно рано, – я улыбнулась в ответ.
На экране телевизора в этот момент началась сцена в ночном клубе. Сперва показали певицу, которая стояла на небольшом возвышении рядом с микрофоном.
– Интересно, как там Сасэко, – задумчиво произнес брат.
– Вчера я говорила с Рюичиро, и он сказал, что Сасэко и Кодзуми в полном порядке и в отличном настроении.
– Я так по ним соскучился. По ним и по океану.
– Я тоже.
Ёшио помолчал и добавил:
– Помнишь, как она пела в ту ночь? Это было потрясающе!
– Ага. Скажи, а ты не испугался? И что это была за вспышка?
Если человек принимает что-то близко к сердцу, он не спешит распространяться об этом. С тех пор как мы вернулись с Сайпана, это был первый раз, когда мы с Ёшио заговорили о пении Сасэко.
Это была наша последняя ночь на Сайпане.
Подробности этой ночи сейчас одна за другой всплывают в моей памяти.
Я в белом платье. В воздухе витает соленый запах океана. Загорелые руки Рюичиро лежат на столе. На небе луна – струится белый серебристый свет, бежит дрожащей дорожкой по поверхности воды. Мой брат сидит рядом. Он в шортах. Мы пьем дешевые коктейли. Люди вокруг разговаривают и смеются, в баре шумно. Лунный свет, разлитый на белом песке, неподвижен, как вода на блюде.
Но вот Кодзуми заиграл на дребезжащей гитаре. Играл он не ахти, но зато с чувством. Сасэко запела. Они начали с малоизвестной песни Билли Холидэй и продолжили в том же духе. Песня за песней. Я была полностью поглощена музыкой и волшебным голосом Сасэко. Я буквально тонула в этих чарующих звуках. Всем телом я чувствовала какое-то странное напряжение. Как дамба, сдерживающая напор гигантского потока. Потока чувств, которому мне хотелась отдаться целиком и полностью, но я боялась. Боялась не устоять, не выдержать всего того, что почувствую; не справиться с нахлынувшими эмоциями. Слезы текли у меня по щекам. Я плыла через прозрачную ночь Сайпана, качаясь на волнах прекрасного голоса Сасэко.
Я хотела остаться здесь навсегда.
Родители, братья, сестры, любовники.
Они мне не нужны, потому что, кажется, они и так уже здесь. Совсем рядом.
Я хочу и дальше плыть в этом воздухе, в этом трепещущем звуке, в этом голосе.
Любой на моем месте почувствовал бы то же самое.
Это было гениальное пение.
Это был восхитительный голос, подобный освежающему ветерку. Сияющий, сладкий, сотканный из тончайших волокон, серебристо – белый.
Брат слушал, широко раскрыв глаза. Пение Сасэко потрясло его.
После каждой песни раздавалась бурная овация и одобрительные возгласы, как будто дело происходило не в баре на берегу океана, а в крупном концертном зале. Все были возбуждены и взбудоражены.
Концерт закончился.
– Вы уж извините меня за такой репертуар, – сказала Сасэко, добравшись наконец до нашего столика и присаживаясь на свободный стул, – но я была вынуждена ориентироваться, во-первых, на своего аккомпаниатора, а во-вторых, на достопочтенную публику, – она обвела глазами людей, сидевших за столиками.
– Сасэко, ты так красиво пела! – сказал мой брат.
Сасэко улыбнулась и благодарно чмокнула его в щеку. Кодзуми засмеялся. Кажется, он не имел ничего против такого рода поцелуев.
Рюичиро с улыбкой сказал другу:
– Кстати, ты неплохо играешь.
Все было чудесно. Полная гармония. Теперь, когда концерт закончился, стал слышен шорох волн, доносившийся с берега. Официант подносил к нашему столу все новые и новые коктейли. Таким образом люди пытались выразить свою любовь к Сасэко.
Все мы уже изрядно выпили, включая и моего малолетнего братца.
В два часа ночи бар закрылся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102