Мало сказать, что летчик его не растерялся, – он вел с немецкой зениткой игру в пятнашки, от которой веяло жутью. Увернувшись от залпа, в него нацеленного, уклоняясь от прерывистых очередей, его настигавших, он облапошивал орудийную прислугу, как хотел, доводя ее до осатанения; он знал и умел нечто, Горову недоступное. Колпак кабины был откинут, лента охватывала развевавшиеся волосы – Бахарева! Она одна состязалась в небе с врагом. Лидер сгинул, да Горов больше к нему и не взывал. Он отторгнул лидера от себя. На черной, оттаявшей, скользкой земле он один расплачивался за все и судил себя, как умел, воздавая должное видению надежды, – пока летчик в небе, надежда остается, а Бахарева, изловчаясь, гнала вперед. Она сработала лучше, чем он, капитан, распознала вражеский аэродром. Не влетела с маху, как он, в западню. «Трасса!» – задним числом воскресил он не понятый им сигнал, вопль отчаяния, которым потряс небо лейтенант Гранищев. И она, возможно… Какого парня упустил, Горов. Какою пренебрег подмогой. Ведь кроме верности, умения держаться рядом, – как дорог в нашем деле опыт, навык строгого контроля. Горов, Горов, задвинул лейтенанта в хвост. Потому что скромен, не упирает на заслуги. Без претензий и без ореола. Поставил его замыкающим. Так он и там – теперь-то это ясно – из кожи лез, стараясь образумить капитана… В голове бы колонны держать сталинградца. Рядом. Глаз с него не сводить, каждому знаку внимать.
Бахарева, лишая немцев торжества удачи, рвала силки, расставленные для «ЯКов». Стараясь за всех, она как бы подтверждала правоту капитана, отдавшего ей место справа от флагмана; проскальзывая среди частых дымков, выворачивая на восток, к дому, к своим, она вызвала у Горова, безмерно перед нею виновного, целящее чувство отмщения… «Уйдет… уйдет», – подгонял, подхлестывал ее Алексей, врастая в землю, ставя в заслугу Бахаревой литры сэкономленного ею на маршруте бензина: молодцом держалась, мастерски, не елозила в строю, не газовала. «Она и здесь меня превзошла», – свел было Алексей свою ужасную перед всеми вину к расходу горючки; другой, безжалостный голос в нем отмел эту уловку… но додумать, выразить главное, чего не прощал себе Горов, не оставалось ни времени, ни сил: сердцем отзывался он на метры, взятые у врага неуязвимым «ЯКом». Вдруг мотор «ЯКа» чихнул… пресекся… умолк. Явственно, как в гробовой тиши, расслышал он его молчание. Дрогнули, качнулись в страшном сомнении крылья. Замер окольцованный «ЯК» и беззвучно, камнем прянул на грудь земли…
Пытку, суд и казнь Горов принял одновременно. Житников, лишенный Оружия прежде, чем схватился в воздухе с тевтоном, поддержал свободной рукой капитана, не давая ему упасть, вместе с этой потребностью до последнего быть опорой другому, крича и немцам и Альке, спешившей к нему на фронт, и всем, что он небезоружен! Горов знал, что рука его с пистолетом тверда. «Теперь уж я не ошибусь, теперь уж я не ошибусь!» – всаживал Алексей пулю за пулей в свой «ЯК», а «ЯК» не загорался… Один патрон остался в стволе и не более ста метров до мчавшихся через кочки и выбоины мотоциклистов. «Отпрыгались, Егорушка, живыми не дадимся!..»
Последнее, что услышал Алексей, был выстрел, прозвучавший рядом.
Долг выполнить нетрудно, труднее знать, в чем он состоит.
Воздавая должное мужеству русских летчиков, немецкий комендант распорядился произвести погребение двух взятых на аэродроме тел с отданием воинских почестей, огласив их могилу ружейным залпом…
…Рокот моторов катился над поросшей зеленой травкой полем, – от Таганрога, сохраняя порядок, как при заходе на цель, «ИЛы» шестерками возвращались домой.
– Братцы! – вскинул руку Павел, и так, с приподнятой рукой, стоял, глядя на вожака, начавшего разворот, на знакомый хвостовой знак егошинской машины, «Черта полосатого», на медленно, очень медленно выходившие наружу колеса; чувство пришедшего спасения, владея всем его существом, предательской слабостью отзываясь в коленях, не освобождало летчика от желания следить за посадкой и оценивать ее, – лучшую из всех, сколько ему еще суждено их увидеть и сделать…
«ИЛы», продолжая не законченную в таганрогском небе работу, выстраивались в защитный, избавительный круг над землей – над человеческой фигуркой рядом с маленьким самолетом.
Пять дней отлеживался Павел в поселке под Ростовом. От армейского дома отдыха, с помпой открытого специально для летчиков, отказался, дремал на своем топчане, как сурок, то пропуская завтрак, то забывая обед, то не ходя на ужин. В боевой расчет его не назначали, на аэродром не брали – «Солдат погрузился в спячку». Из Р., от полковника Челюскина, пришла докладная об участии в перелете младшего лейтенанта Бахаревой. Павла дважды вызывали в особый отдел. Отвечать на вопросы, выявлявшие «моральное лицо» Лены, объяснять кому бы то ни было ее поведение было для него мукой. «Они ее не знают, – утешал он себя. – Это их служба». Восстанавливал в памяти, вновь и вновь перебирал минуты, приведшие «маленьких» в Таганрог. В остальном им владело безразличие. Новости с аэродрома словно бы его не касались.
Какая-то заезжая труппа ставила в поселковом клубе «Чужого ребенка»; зрелища развлекают, выводят из апатии, он отправился на спектакль. Пробрался в клуб, занял место на лавке. Вспомнил завод, получение «ЯКов», танцы… Сидел, не видя сцены, не слыша актеров, не понимая, что они представляют, зачем. С первого действия ушел, снова залег. «Бахарева не планировалась в группу Горова, вам это известно?» – спрашивали его в особом отделе. «Да». – «В группу Горова она вошла, по сути, явочным порядком. Причина?» Не явочным порядком. Ее направил к Горову полковник Челюскин.
Но действительно Лена к этому стремилась, а добиться своего она умела. Причина – Дралкин. Григорий Дралкин, бывший ее инструктор. В аэроклубе что-то между ними наметилось, что – не поняли, «вошли в туман» – война… Три года не виделись, и вдруг, на перепутье фронтовых дорог, – Дралкин. Да еще не собственной персоной, не лично, а возможностью встречи, обещанием свидания, что всегда волнует, а в условиях войны и говорить нечего. Поднял, всколыхнул все прошлое, прекрасное тем, что освещено миром, и Лена подумала… решила, что встреча с Дралкиным после гибели Баранова – ее судьба. Награда ей, утешение. Что он ей ближе, дороже, чем Павел Гранищев, который всегда под рукой. Усердие, выказанное ею на маршруте, разве не тому свидетельство? Самозабвенное, безропотное женское усердие, способное у камня вызвать отклик… А Дралкин ее не разглядел… Вот вся причина. Ничего другого нет и быть не может. «Дралкин», – отвечал Павел в особом отделе. «Дралкин», – говорил он себе, вспоминая Лену, исполненную рвения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Бахарева, лишая немцев торжества удачи, рвала силки, расставленные для «ЯКов». Стараясь за всех, она как бы подтверждала правоту капитана, отдавшего ей место справа от флагмана; проскальзывая среди частых дымков, выворачивая на восток, к дому, к своим, она вызвала у Горова, безмерно перед нею виновного, целящее чувство отмщения… «Уйдет… уйдет», – подгонял, подхлестывал ее Алексей, врастая в землю, ставя в заслугу Бахаревой литры сэкономленного ею на маршруте бензина: молодцом держалась, мастерски, не елозила в строю, не газовала. «Она и здесь меня превзошла», – свел было Алексей свою ужасную перед всеми вину к расходу горючки; другой, безжалостный голос в нем отмел эту уловку… но додумать, выразить главное, чего не прощал себе Горов, не оставалось ни времени, ни сил: сердцем отзывался он на метры, взятые у врага неуязвимым «ЯКом». Вдруг мотор «ЯКа» чихнул… пресекся… умолк. Явственно, как в гробовой тиши, расслышал он его молчание. Дрогнули, качнулись в страшном сомнении крылья. Замер окольцованный «ЯК» и беззвучно, камнем прянул на грудь земли…
Пытку, суд и казнь Горов принял одновременно. Житников, лишенный Оружия прежде, чем схватился в воздухе с тевтоном, поддержал свободной рукой капитана, не давая ему упасть, вместе с этой потребностью до последнего быть опорой другому, крича и немцам и Альке, спешившей к нему на фронт, и всем, что он небезоружен! Горов знал, что рука его с пистолетом тверда. «Теперь уж я не ошибусь, теперь уж я не ошибусь!» – всаживал Алексей пулю за пулей в свой «ЯК», а «ЯК» не загорался… Один патрон остался в стволе и не более ста метров до мчавшихся через кочки и выбоины мотоциклистов. «Отпрыгались, Егорушка, живыми не дадимся!..»
Последнее, что услышал Алексей, был выстрел, прозвучавший рядом.
Долг выполнить нетрудно, труднее знать, в чем он состоит.
Воздавая должное мужеству русских летчиков, немецкий комендант распорядился произвести погребение двух взятых на аэродроме тел с отданием воинских почестей, огласив их могилу ружейным залпом…
…Рокот моторов катился над поросшей зеленой травкой полем, – от Таганрога, сохраняя порядок, как при заходе на цель, «ИЛы» шестерками возвращались домой.
– Братцы! – вскинул руку Павел, и так, с приподнятой рукой, стоял, глядя на вожака, начавшего разворот, на знакомый хвостовой знак егошинской машины, «Черта полосатого», на медленно, очень медленно выходившие наружу колеса; чувство пришедшего спасения, владея всем его существом, предательской слабостью отзываясь в коленях, не освобождало летчика от желания следить за посадкой и оценивать ее, – лучшую из всех, сколько ему еще суждено их увидеть и сделать…
«ИЛы», продолжая не законченную в таганрогском небе работу, выстраивались в защитный, избавительный круг над землей – над человеческой фигуркой рядом с маленьким самолетом.
Пять дней отлеживался Павел в поселке под Ростовом. От армейского дома отдыха, с помпой открытого специально для летчиков, отказался, дремал на своем топчане, как сурок, то пропуская завтрак, то забывая обед, то не ходя на ужин. В боевой расчет его не назначали, на аэродром не брали – «Солдат погрузился в спячку». Из Р., от полковника Челюскина, пришла докладная об участии в перелете младшего лейтенанта Бахаревой. Павла дважды вызывали в особый отдел. Отвечать на вопросы, выявлявшие «моральное лицо» Лены, объяснять кому бы то ни было ее поведение было для него мукой. «Они ее не знают, – утешал он себя. – Это их служба». Восстанавливал в памяти, вновь и вновь перебирал минуты, приведшие «маленьких» в Таганрог. В остальном им владело безразличие. Новости с аэродрома словно бы его не касались.
Какая-то заезжая труппа ставила в поселковом клубе «Чужого ребенка»; зрелища развлекают, выводят из апатии, он отправился на спектакль. Пробрался в клуб, занял место на лавке. Вспомнил завод, получение «ЯКов», танцы… Сидел, не видя сцены, не слыша актеров, не понимая, что они представляют, зачем. С первого действия ушел, снова залег. «Бахарева не планировалась в группу Горова, вам это известно?» – спрашивали его в особом отделе. «Да». – «В группу Горова она вошла, по сути, явочным порядком. Причина?» Не явочным порядком. Ее направил к Горову полковник Челюскин.
Но действительно Лена к этому стремилась, а добиться своего она умела. Причина – Дралкин. Григорий Дралкин, бывший ее инструктор. В аэроклубе что-то между ними наметилось, что – не поняли, «вошли в туман» – война… Три года не виделись, и вдруг, на перепутье фронтовых дорог, – Дралкин. Да еще не собственной персоной, не лично, а возможностью встречи, обещанием свидания, что всегда волнует, а в условиях войны и говорить нечего. Поднял, всколыхнул все прошлое, прекрасное тем, что освещено миром, и Лена подумала… решила, что встреча с Дралкиным после гибели Баранова – ее судьба. Награда ей, утешение. Что он ей ближе, дороже, чем Павел Гранищев, который всегда под рукой. Усердие, выказанное ею на маршруте, разве не тому свидетельство? Самозабвенное, безропотное женское усердие, способное у камня вызвать отклик… А Дралкин ее не разглядел… Вот вся причина. Ничего другого нет и быть не может. «Дралкин», – отвечал Павел в особом отделе. «Дралкин», – говорил он себе, вспоминая Лену, исполненную рвения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111