– А! – сказала графиня, в волнении вздымая свои пухлые ручки. – Вот и коронное блюдо! Что же это, Му-стафа, что это?
– Мясо дикого кабана, которого прислал Макрояннис, – сказал Деметриос-Мустафа.
– О, дикий кабан! Дикий кабан! – взвизгнула графиня, охватив свои пухленькие щечки столь же пухленькими ладошками. – Какая прелесть! Я совсем о нем забыла! Надеюсь, ты любишь мясо дикого кабана?
Я ответил, ничуть не покривив душою, что это одно из моих любимых блюд, только на сей раз я съел бы совсем чуточку.
– Да, конечно, конечно, – сказала она, склоняясь над огромным бурым, сверкающим под соусом куском мяса, и принялась разрезать его на толстые розовые ломти. Три из них она положила мне на тарелку – очевидно считая, что это по любым меркам крошечная порция, – и принялась украшать всяческими гарнирами. Она укладывала горками меленькие золотистые грибочки лисички с почти винным ароматом; визигу в сметане и с каперсами; запеченные в мундире картошины, нарезанные ломтями и обильно приправленные сливочным маслом; красные, словно солнце морозным утром, морковины и толстые стрелки лука-порея, залитые сливками. Наблюдая за тем, как она колдует над моей тарелкой, я потихоньку расстегнул три верхние пуговки своих шорт.
– Пока был жив Анри, мы частенько едали кабанину! Он, видишь ли, ездил в Албанию и стрелял их там.
А теперь… Так редко удается отведать кабана! Какая жалость! Хочешь еще грибов? Нет? С тебя достаточно? Тоща сделаем небольшой перерыв. Я всегда думала, что перерыв необходим для доброго пищеварения, – сказала графиня и наивно добавила:
– А главное, после этого в тебя больше влезет.
Кабанина, замаринованная в настоянном на травах вине и начиненная зубчиками чеснока, оказалась на удивление ароматной и сочной, но все же я с трудом доел свою порцию. Что же касается графини, то она управилась с двумя равновеликими по размеру порциями, а затем откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба кружевным платочком, явно для того не приспособленным. Теперь ее лицо приобрело бледный красно-коричневый оттенок.
– Передохнем? – спросила она невнятным голосом и улыбнулась. – Перерыв, чтобы собраться с силами.
Я чувствовал, что у меня уже не осталось никаких сил, но вслух этого, естественно, не высказал. Я кивнул и улыбнулся в ответ, а сам незаметно расстегнул оставшиеся пуговицы на шортах.
Во время перерыва графиня курила длинную тонкую сигару и баловалась солеными орешками, не переставая болтать о своем муже. Перерыв пошел мне на пользу – я немного стряхнул с себя дрему, а главное, частично переварил съеденное. Когда графиня сочла, что наши внутренние органы получили достаточное отдохновение, она велела нести следующее блюдо, и Деметриос-Мустафа поставил на стол две – к счастью маленькие! – порции сочного омлета с начинкой из крохотных розовых креветок и с хрустящей коричневой корочкой.
– А что ты приготовил на сладкое? – спросила графиня, набив рот омлетом.
– Я вовсе не готовил сладкого, – сказал Деметриос-Мустафа.
Глаза у графини сделались круглыми.
– Ты не приготовил десерт?! – В ее голосе слышался такой ужас, будто Деметриос-Мустафа сознался в смертном грехе.
– У меня не было времени, – сказал тот. – Вы что же думаете, что я и готовить буду, и всю работу по дому делать?
– Ну как же без сладкого? – с отчаянием произнесла графиня. – Обед же не бывает без сладкого!
– Ну, я купил меренги, – сказал Мустафа. – Обойдетесь ими.
– О, какая прелесть! – воскликнула графиня, снова сияя от счастья. – Это то, что нам нужно.
Как раз мне это было меньше всего нужно. Меренги были крупными, белыми, хрупкими, как кораллы, и сверх всякой меры начинены сливками. О, как бы я хотел, чтобы мой верный Роджер был со мною! Тогда я мог бы скидывать ему под стол половину содержимого моих тарелок, потому что графиня, увлеченная едой и воспоминаниями, почти не обращала на меня внимания.
– Ну как, – наконец сказала она, проглотив последний кусок меренги и стряхнув белые крошки с подбородка, – теперь ты сыт? Или желаешь еще чего-нибудь? Может, каких-нибудь фруктов? Редкая вещь в это время года – фрукты!
– Да нет, спасибо. С меня вполне достаточно. Графиня вздохнула и томно поглядела на меня. Я чувствовал, что ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем скормить мне еще две-три порции чего-нибудь.
– Ты мало ешь, – заметила она. – Такому, как ты, растущему мальчику следовало бы есть побольше. Ты выглядишь слишком худым для своего возраста. Что ж, мама тебя не кормит?
Я представил себе, как бы разгневалась мама, если бы услышала эту инсинуацию. Я сказал, что моя мама превосходно готовит и кормит нас по-королевски.
– Отрадно слышать, – сказала графиня, – но, с моей точки зрения, ты выглядишь несколько изможденным.
Я сам так не считал, и единственным основанием для такого суждения могло послужить то, что мой желудок возмущался количеством ввалившейся в него пищи. Я сказал как можно вежливее, что мне пора домой.
– Конечно, милый, – сказала графиня. – О, уже четверть пятого! Как быстро летит время!
Она вздохнула при этой мысли, но тут же заметно просветлела.
– Однако уже время пить чай. Ты уверен, что не хочешь посидеть еще и чего-нибудь перекусить?
Я отказался, мотивируя тем, что мама будет беспокоиться.
– Итак, – сказала графиня, – напомни-ка, за чем ты пожаловал? Ах да, за совой. Мустафа, принеси-ка мальчику сову, а мне чашечку кофе да каких-нибудь турецких сладостей. Отнесешь наверх, в комнату.
Мустафа вынес перевязанную бечевкой картонную коробку и вручил ее мне.
– Не открывай, пока не доберешься домой. Она дикая. Мысль о том, что, если я не потороплюсь с отъездом, графиня попросит меня откушать еще и восточных сладостей, повергла меня в ужас. Я искренне поблагодарил обоих за сову и направился к выходу.
– Что ж, – сказала графиня, – мне было так приятно посидеть с тобой, несказанно приятно. Приезжай еще. Приезжай весною или летом, когда побогаче выбор фруктов и овощей. Мустафа научился так ловко готовить осьминогов, что они просто тают во рту.
Я ответил, что мне будет очень приятно приехать вновь, а сам подумал, что перед визитом, пожалуй, придется денька три поголодать.
– Вот, – сказала графиня, сунув мне в карман апельсин, – возьми на дорожку. Вдруг проголодаешься в пути.
Когда же я взгромоздился на Салли и выехал на дорогу, графиня крикнула мне вслед:
– Будь осторожнее!
С кислой миной на лице я сидел на ослице, прижимая к груди коробку с совой, пока мы наконец не выехали за ворота усадьбы. Трусить верхом после всего пережитого – нет, это было уже слишком! Я слез с ослицы, зашел за старую оливу и с наслаждением, полновесно извергнул из себя все съеденное.
Добравшись домой, я отнес сову к себе в спальню, развязал коробку, вытащил сову и посадил на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52