В результате бег его напоминал превосходно отлаженную машину, передвигающуюся с такой быстротой, словно двигаться ей приходилось по раскаленным углям, ноги его в стремлении к новому рекорду едва прикасались к земле.
Во время обучения Оуэнс побил несколько рекордов университета и конференции, так же как юниорский рекорд ААЮ по прыжкам в длину. Однако самый великий день его был еще впереди: соревнования Западной конференции (читай, Большой десятки) в Энн-Арборе, Мичиган, суббота, 25 мая 1935 года.
Этот день мог и не наступить. Чуть более чем за неделю до соревнований Оуэнс оказался замешанным в какую-то ссору со своими приятелями по меблированным комнатам. Удирая с места драки, он поскользнулся и упал на спину, пролетев в таком положении целый пролет. На следующий день в разминочной встрече с Северо-западным университетом Оуэнс ударился ногой о предпоследний барьер и ощутил, как острая боль полоснула «вдоль самого позвоночника».
Надо было лечить спину, и, услышав совет залечь, чтобы не получить постоянную травму спины, Джесси провел неделю перед встречей Большой десятки под одеялом – с химическими грелками на спине и животе, ощущая себя слабым и выдохшимся, как вчерашний имбирный эль.
В день встречи Джесси сумел с трудом погрузить свое измученное болью тело в древнюю колымагу, которой предстояло отвезти его плоть на Ферри Филд, Энн-Арбор. Старый автомобиль плюхал по ухабам, и Оуэнс ощущал всю дорогу колющую боль в спине, бедрах, коленях и почти во всех прочих частях тела. Наконец машина добралась до места назначения, и Оуэнс со значительными усилиями распрямился и похромал к беговой дорожке. Однако боль была настолько сильна, что он не сумел как следует размяться и усомнился не только в том, что сможет показать хороший результат, но и в том, что вообще сумеет участвовать в соревнованиях.
Однако дух одержал победу над плотью, и Оуэнс заставил себя забыть обо всех болячках, сконцентрировавшись на том, что было действительно важно: на соревнованиях. «Я сгибался на старте, преодолевая боль, – вспоминал он годы спустя, – но когда стартер сказал: "Приготовиться", вся боль исчезла». И он принял участие в спринте, барьерном беге и прыжках, установив пять-шесть мировых рекордов менее чем за час.
Возможно, величайшим его достижением стал прыжок в длину. Когда боль в спине сделалась непереносимой, Оуэнс и его тренер Снайдер согласно решили, что чрезвычайность ситуации диктует свои собственные правила и что Оуэнс совершит всего лишь один прыжок – без разминки, без приготовлений, без ничего – всего лишь один прыжок. А потому, сняв повязку, поместили ее в яме для прыжков – на 26-футовой отметке. Полагая, что если уж делать, так делать сразу, Оуэнс помчался по дорожке, взлетел над толчковой доской и взмыл в воздух – едва ли не к синему небу Энн-Арбор и облачку в нем, а потом опустился в восьми с половиной дюймах позади повязки. Так был установлен новый мировой рекорд, продержавшийся четверть столетия, дольше, чем любой другой мировой рекорд в легкой атлетике.
Героическая борьба Оуэнса с болью и лучшими атлетами своего времени немедленно сделала его знаменитым, национальным героем. Теперь ему оставалось подождать всего один год, до Олимпийских игр в Берлине, чтобы стать героем интернациональным.
Ненависть утратила свою невинность задолго до 1936 года. Тем не менее полностью и во всей своей уродливой красе она расцвела лишь на Берлинской Олимпиаде того года. С тех пор как барон де Кубертен возродил современные Игры в 1896-м, Олимпиады стали витриной любительской атлетики. Теперь им предстояло стать средством демонстрации превосходства арийцев и коричневорубашечников Адольфа Гитлера над всеми остальными. Фюрер вещал о расе господ, чередуя свои высказывания со снисходительными улыбками в адрес обделенных подобными достоинствами смертных и пренебрежительными репликами в адрес американских, так называемых черных вспомогательных сил.
Однако всего за шесть дней Джесси Оуэнс полностью опроверг подобное мнение. Для начала он выступил в четырнадцати предварительных соревнованиях, проведя по четыре забега на дистанциях 100 и 200 метров и совершив шесть предварительных прыжков, при этом девять раз побив и два раза повторив олимпийские рекорды. Потом в соревновании за олимпийское золото Оуэнс победил на дистанциях 100 и 200 метров и в прыжках в длину и разделил еще одно золото, пробежав первый этап в 400-метровой эстафете. Подобных успехов на Олимпиадах до него добивались только Джим Торп и Пааво Нурми.
Стотысячная толпа, заполнившая имперскую спортивную арену в Берлине, была сперва ошеломлена подобными выступлениями человека, принадлежавшего к низшей расе. А потом, после некоторой странной неловкости, она разразилась громогласными криками, которые можно приблизительно передать следующим образом: «Йес-сей, йес-сей, йес-сей… Ов-еннс». Не принял участия в приветствиях только Адольф Гитлер, соблюдая вежливость, но, тем не менее якобы не заметив существования «чернокожего подручного», он оставил ложу перед церемонией награждения.
«Черт, я совсем не думал о Гитлере, – вспоминал позже Оуэнс в этот момент. – Ты соревнуешься с самыми быстрыми парнями в мире. И даже после забега ты не обращаешь внимания на трибуны. Хочется бежать и бежать».
Но знатоки спорта и в Берлине, и во всем мире теперь видели в Оуэнсе выдающегося атлета. И как участник четырех Олимпиад он мог смотреть свысока на весь спортивный мир.
УИЛТ ЧЕМБЕРЛЕН
(1936–1999)
Еще не доросший до корзины молокосос ростом шесть футов одиннадцать дюймов, известный под кличками «Большой Ковш» и «Уилт Ходуля», которые он ненавидел, набрал 2250 очков за три года выступлений за среднюю школу «Филадельфия Овербрук», имея в среднем за игру феноменальные 37 очков. И в течение этих лет он стал видной персоной – как на спортивной площадке, так и вне ее.
Когда две сотни колледжей прислали ему предложения поступить в них, а команда Национальной баскетбольной ассоциации «Филадельфия Уорриорс» поторопилась заявить на него территориальные права, будущее было открыто перед ним словно перед младенцем. Еще до того как газеты, объявившие о его поступлении в Канзасский университет, пошли на обертку для купленной в магазине селедки, люди с пророческими способностями принялись устанавливать его статую в пантеоне великих спортсменов всех времен.
Обозреватели ожидали, что этот еще растущий Голиаф, который, казалось, мог есть яблоки с дерева без помощи рук, будет доминировать в студенческом баскетболе даже в большей степени, чем Билл Рассел, только что приведший свою Сан-Францисскую команду к двум победам в первенстве НКАА, перенеся чемпионство в Канзас на обозримый период времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Во время обучения Оуэнс побил несколько рекордов университета и конференции, так же как юниорский рекорд ААЮ по прыжкам в длину. Однако самый великий день его был еще впереди: соревнования Западной конференции (читай, Большой десятки) в Энн-Арборе, Мичиган, суббота, 25 мая 1935 года.
Этот день мог и не наступить. Чуть более чем за неделю до соревнований Оуэнс оказался замешанным в какую-то ссору со своими приятелями по меблированным комнатам. Удирая с места драки, он поскользнулся и упал на спину, пролетев в таком положении целый пролет. На следующий день в разминочной встрече с Северо-западным университетом Оуэнс ударился ногой о предпоследний барьер и ощутил, как острая боль полоснула «вдоль самого позвоночника».
Надо было лечить спину, и, услышав совет залечь, чтобы не получить постоянную травму спины, Джесси провел неделю перед встречей Большой десятки под одеялом – с химическими грелками на спине и животе, ощущая себя слабым и выдохшимся, как вчерашний имбирный эль.
В день встречи Джесси сумел с трудом погрузить свое измученное болью тело в древнюю колымагу, которой предстояло отвезти его плоть на Ферри Филд, Энн-Арбор. Старый автомобиль плюхал по ухабам, и Оуэнс ощущал всю дорогу колющую боль в спине, бедрах, коленях и почти во всех прочих частях тела. Наконец машина добралась до места назначения, и Оуэнс со значительными усилиями распрямился и похромал к беговой дорожке. Однако боль была настолько сильна, что он не сумел как следует размяться и усомнился не только в том, что сможет показать хороший результат, но и в том, что вообще сумеет участвовать в соревнованиях.
Однако дух одержал победу над плотью, и Оуэнс заставил себя забыть обо всех болячках, сконцентрировавшись на том, что было действительно важно: на соревнованиях. «Я сгибался на старте, преодолевая боль, – вспоминал он годы спустя, – но когда стартер сказал: "Приготовиться", вся боль исчезла». И он принял участие в спринте, барьерном беге и прыжках, установив пять-шесть мировых рекордов менее чем за час.
Возможно, величайшим его достижением стал прыжок в длину. Когда боль в спине сделалась непереносимой, Оуэнс и его тренер Снайдер согласно решили, что чрезвычайность ситуации диктует свои собственные правила и что Оуэнс совершит всего лишь один прыжок – без разминки, без приготовлений, без ничего – всего лишь один прыжок. А потому, сняв повязку, поместили ее в яме для прыжков – на 26-футовой отметке. Полагая, что если уж делать, так делать сразу, Оуэнс помчался по дорожке, взлетел над толчковой доской и взмыл в воздух – едва ли не к синему небу Энн-Арбор и облачку в нем, а потом опустился в восьми с половиной дюймах позади повязки. Так был установлен новый мировой рекорд, продержавшийся четверть столетия, дольше, чем любой другой мировой рекорд в легкой атлетике.
Героическая борьба Оуэнса с болью и лучшими атлетами своего времени немедленно сделала его знаменитым, национальным героем. Теперь ему оставалось подождать всего один год, до Олимпийских игр в Берлине, чтобы стать героем интернациональным.
Ненависть утратила свою невинность задолго до 1936 года. Тем не менее полностью и во всей своей уродливой красе она расцвела лишь на Берлинской Олимпиаде того года. С тех пор как барон де Кубертен возродил современные Игры в 1896-м, Олимпиады стали витриной любительской атлетики. Теперь им предстояло стать средством демонстрации превосходства арийцев и коричневорубашечников Адольфа Гитлера над всеми остальными. Фюрер вещал о расе господ, чередуя свои высказывания со снисходительными улыбками в адрес обделенных подобными достоинствами смертных и пренебрежительными репликами в адрес американских, так называемых черных вспомогательных сил.
Однако всего за шесть дней Джесси Оуэнс полностью опроверг подобное мнение. Для начала он выступил в четырнадцати предварительных соревнованиях, проведя по четыре забега на дистанциях 100 и 200 метров и совершив шесть предварительных прыжков, при этом девять раз побив и два раза повторив олимпийские рекорды. Потом в соревновании за олимпийское золото Оуэнс победил на дистанциях 100 и 200 метров и в прыжках в длину и разделил еще одно золото, пробежав первый этап в 400-метровой эстафете. Подобных успехов на Олимпиадах до него добивались только Джим Торп и Пааво Нурми.
Стотысячная толпа, заполнившая имперскую спортивную арену в Берлине, была сперва ошеломлена подобными выступлениями человека, принадлежавшего к низшей расе. А потом, после некоторой странной неловкости, она разразилась громогласными криками, которые можно приблизительно передать следующим образом: «Йес-сей, йес-сей, йес-сей… Ов-еннс». Не принял участия в приветствиях только Адольф Гитлер, соблюдая вежливость, но, тем не менее якобы не заметив существования «чернокожего подручного», он оставил ложу перед церемонией награждения.
«Черт, я совсем не думал о Гитлере, – вспоминал позже Оуэнс в этот момент. – Ты соревнуешься с самыми быстрыми парнями в мире. И даже после забега ты не обращаешь внимания на трибуны. Хочется бежать и бежать».
Но знатоки спорта и в Берлине, и во всем мире теперь видели в Оуэнсе выдающегося атлета. И как участник четырех Олимпиад он мог смотреть свысока на весь спортивный мир.
УИЛТ ЧЕМБЕРЛЕН
(1936–1999)
Еще не доросший до корзины молокосос ростом шесть футов одиннадцать дюймов, известный под кличками «Большой Ковш» и «Уилт Ходуля», которые он ненавидел, набрал 2250 очков за три года выступлений за среднюю школу «Филадельфия Овербрук», имея в среднем за игру феноменальные 37 очков. И в течение этих лет он стал видной персоной – как на спортивной площадке, так и вне ее.
Когда две сотни колледжей прислали ему предложения поступить в них, а команда Национальной баскетбольной ассоциации «Филадельфия Уорриорс» поторопилась заявить на него территориальные права, будущее было открыто перед ним словно перед младенцем. Еще до того как газеты, объявившие о его поступлении в Канзасский университет, пошли на обертку для купленной в магазине селедки, люди с пророческими способностями принялись устанавливать его статую в пантеоне великих спортсменов всех времен.
Обозреватели ожидали, что этот еще растущий Голиаф, который, казалось, мог есть яблоки с дерева без помощи рук, будет доминировать в студенческом баскетболе даже в большей степени, чем Билл Рассел, только что приведший свою Сан-Францисскую команду к двум победам в первенстве НКАА, перенеся чемпионство в Канзас на обозримый период времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126