ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В конце концов, и самим конвоирам, как мне показалось, стало не совсем уютно. Однако никому не хотелось сознаваться первому, и все мы мужественно дотерпели до следующий «станции».
Таковой оказался не то ангар, не то пакгауз, куда в конце концов заехал фургон. Судя по всему, место тут было нелюдное, а скорее всего и вовсе заброшенное. Поэтому слить лишнюю жидкость всем четверым никто не мог помешать. Я говорю «четверым», потому что, помимо охранников и меня, та же нужда оказалась и у водителя. Правда, он вышел из машины только после того, как мы в нее влезли, а о том, зачем он выходил, я догадался по характерному журчанию. Я припомнил анекдот про дедушку Ленина со словом «конспирация» и хихикнул. Мордовороты не отреагировали.
Вот тут, видимо, впервые за все время этого пути «с пересадками», что-то не состыковалось. Кто-то опаздывал, потому что мы около десяти минут простояли в душном ангаре. На каменных рожах сопровождающих отразилось отчетливое недоумение, а затем и беспокойство Оно исчезло лишь после того, как послышался шум мощного мотора. Подкатил точно такой же фургон, и мои конвоиры отстегнули от своих запястий браслеты наручников. Два других джентльмена, одетых немного по-другому, но очень похожие на первую пару, пристегнули меня к себе и пересадили в другой фургон. Первым из ангара выехал тот, на котором меня сюда привезли. Та машина, в которую меня пересадили, отправилась спустя десять минут. Однако, как мне представилось, второй фургон пошел совсем в другую сторону.
На сей раз дорога оказалась короткой. Я услышал гул авиационных двигателей и иной, хорошо знакомый аэродромный шум. Фургон задом заехал по аппарели в грузовой салон, и задние дверцы открылись. Я ожидал, что сейчас меня высадят, но просчитался. Конвоиры крепко ухватили меня за правую руку, и один из них прямо через одежду вколол мне в предплечье какой-то препарат из небольшого шприц-тюбика, похожего на те, что имеются в армейских аптечках на случай поражения нервно-паралитическим газом. Я сразу почувствовал слабость и вырубился… Должно быть, на очень долгое время.
Очень дурацкий сон Короткова
Конечно, я вырубился не совсем и даже не наглухо. Впечатление было даже, что я не сплю, — уж очень все, что мне мерещилось, было похоже на явь. Вместе с тем я ни на минуту не забывал, что я сплю. Вот такая ерунда.
Неведомо откуда опять возникла знакомая картинка палаты с приборами и компьютерами, откуда меня увезли несколько часов назад, и появился все тот же дядька в камуфляже, с вязаной маской на лице. Самого себя я, как это ни странно, вовсе не видел. «Главный камуфляжник» — другого названия я ему придумать так и не сумел — опять уставился на меня своими грустно-мрачными глазами и заговорил. На сей раз он заговорил по-русски, хотя до этого я от него ни одного русского слова не слышал. Английский, унаследованный от Брауна, я никуда не потерял, испанский мне тоже сохранили, однако то, что бывший «серый кардинал» заговорил по-русски, должно было иметь какой-то смысл. Смысл этот до меня дошел. Только после того, как я понял: он общается со мной по телепатии.
— Привет! — сказал он. — Ты нормальна себя чувствуешь?
— Да, — ответил я, — по-моему, все в порядке. — Признаков раздвоения не ощущаешь? — Нет. Я один. Брауна нет, только кое-что из его памяти.
— Это хорошо. Теперь слушай и запоминай. Ты возвращаешься в Россию. Как ты сможешь там устроить свою жизнь — твое дело. Если захочешь угодить в сумасшедший дом, можешь рассказывать все, что заблагорассудится. Все равно никто не поверит. В твоих документах — а верить будут только им! — будет отражено совсем другое, выдуманное нами, но куда более правдоподобное. Если будешь придерживаться этого — станешь жить нормально. Так вот, согласно твоим документам, ты отбыл год в дисциплинарном батальоне по статье за неуставные взаимоотношения, затем честно дослужил, сколько положено, и даже вновь был принять в комсомол. Правда, уже не в Германии, а в СССР. Пребывание в дисбате не влечет за собой судимости и связанных с нею ограничений в правах. Все, что ты мог запомнить о дисбате, мы тебе загрузим в память. Оно будет смотреться так же, как то, что ты помнишь о Брауне, — будто кадры из когда-то увиденного фильма. Но ты сможешь достаточно толково пересказать это тогда, когда понадобится.
— Зачем вам все это?
— Узнаешь в свое время. Запомни на всю жизнь: ты — наш. Ты будешь жить под нашим контролем и выполнять наши указания, если нам это понадобится. Сам по себе ты — никто и должен это осознавать. Это нелегко осознать, но придется. Если не захочешь, все равно заставим, отказаться не сможешь. Ты — робот, понял?
Конечно, я понял. То есть не совсем в общем-то, но уловил, что попал в зависимость, от которой не так просто будет отвертеться. Еще во сне понял, но убедился только наяву.
Дело в том, что проснуться я ожидал где угодно, но только не там, где проснулся. Не знаю даже, сразу ли я в это поверил или думал, что сон продолжается.
— Вставай, зема, дембель неизбежен! — услышал я бодренький, хотя и хриплый голос. На меня дохнуло долговременным перегаром, в уши ворвался неразборчивый гомон плацкартного вагона, стук колес на стыках. Глаза с трудом открылись и увидели замызганное окно, за которым пробегали пропыленные древонасаждения, телеграфные столбы эпохи первые пятилеток, свежескошенные луга, приземистые деревеньки с крестами телевизионных антенн над крышами. В отсеке вагона сидела очень бухая и довольная жизнью публика из разных родов войск, наслаждавшаяся волей и приближением родных мест. Меня тормошил за локоть лохматый парень в майке-тельняшке с наколотой на плече вэдэвэшной эмблемой и надписью «Витебск» — должно быть, служил там.
— Вставай, похмеляйся, рабочий народ! — дурашливо запел братан, протягивая мне солидную эмалированную кружку, заныканную, должно быть, в родной части. Кружка, само собой, была не пустая, в ней плескалась то ли плохая водка, то ли хороший самогон.
— Не нюхай, не нюхай, корефан! — подбодрил лохматый. — Залпом — и все ништяк!
Голова у меня действительно побаливала, а во рту было гнусно. Похмельный синдром сделал меня тупым и невосприимчивым.
От выпитого полегчало. Я ощутил даже какую-то легкость и освобождение. Хотя я по-прежнему не понимал, почему не помню, как здесь оказался, волноваться из-за этого мне было лень. Хрен его знает, как они меня перетащили через границу и привезли в Союз — это их проблемы!
— А корешки у тебя, зема, так себе! — заметил витебский. — Принесли, закатили на полку — и пошли. Вроде им выходить на следующей… Ты посмотри по карманам, не свистнули чего-нибудь?
— Какие корешки? — удивился я. — Я один ехал…
— Это ж надо так нажраться? Ты чего, не помнишь, с кем пил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177