— пять «Тетрис». Плотно ты, гляжу, за него взялся. Короткое замыкание и пожар — часом не твоя работа? Сначала, понимаешь, он сжег офис, теперь хочет извести под корень их авторов. С размахом действуешь. А я, выходит, соучастник… — В трубке послышалось довольное хихиканье.
— Властислав! — громовым голосом сказал я. — Дело серьезное, мне не до шуток. — Я нарочно назвал Славу его полным именем, которое сам Родин с детства терпеть не мог.
— Не называй меня так! — моментально взвился Слава. — Я не отвечаю за бзик моих родителей.
— И не надо, — согласился я. — Отвечай-ка лучше на мои вопросы.
Давай-давай, Родин, я уже конспектирую.
Минуть десять Слава фонтанировал информацией, я еле-еле успевал записывать. Вот кого бы генерал-полковнику следовало заполучить, а не меня.
Родин слегка затруднился только с личностью К. Вишнякова и теперешним адресом Жилина — и то пообещал уже к вечеру добыть сведения. В потоке родинской информации был, пожалуй, только один фактик, который я решил уточнить. О Новицком.
— С чего это ты взял, дорогой Слава, — спросил я, — что он так просто пригласит меня в гости? Я ведь — не Пугачева и не председатель ПЕН-клуба…
— Пригласит, еще как пригласит, — заверил меня Родин. — Ты, главное, ему скажи, что ты — большой почитатель его творчества и что твоя фамилия-Штерн.
— Он что, меня знает? — удивился я. Моя популярность в книжном мире не распространялась на поэтов. Меня в основном знали бандиты и бизнесмены. И, разумеется, бандиты-бизнесмены, типа Тараса или Бати.
— Сомневаюсь, — фыркнул Родин. — Но не в этом дело. У него, старичок, есть комплекс. Тоже бзик, если угодно. В пятьдесят третьем он напечатал в «Правде» стишок, что-то там про коварных космополитов. И до сих пор его совесть мучает.
— Сколько же ему лет-то было в пятьдесят третьем? — полюбопытствовал я. — Лет двадцать?
— Восемнадцать, — уточнил всезнающий Родин. —Совсем еще пацан был. Но комплекс вины у него обострился лет десять назад. Так что для него теперь любой поклонник-почитатель с неарийской фамилией — как манна небесная. Непременно зовет к себе в Переделкино и поит водкой. Помнишь Фиму Эрлиха? Он, пока был в отказе, два года почти ездил к Владлену опохмеляться. Приедет, прочтет вслух его «Листопад» — и тот уже наливает. Я думал, ты знаешь…
Самого Фиму Эрлиха я знал. И всегда подозревал, что земля обетованная не слишком выиграла, получив от России такой рыжий подарочек. Рассказ Родина только укрепил меня в этих подозрениях.
— Фима — мечта антисемита, — вздохнул я. — Раз уж Новицкий был таким мазохистом, что терпел Эрлиха, то авось и Штерна вытерпит.
— Вытерпит, — обнадежил Слава. — Счастлив будет, слово даю…
И действительно: все вышло так, как предсказал Родин. В первый момент нашего телефонного разговора Владлен Алексеевич был суров и официален. Однако узнав, что его собеседник — Штерн, да еще и Яков и к тому же Семенович, старик Новицкий сразу помягчел и согласился принять меня в тот же день на своей переделкинской даче. Никогда бы раньше не подумал, будто мои скромные фамилия, имя и отчество могут еще кого-то обрадовать, тем более популярного поэта.
Воистину, к живи — век учись. Или, как сказано в моем любимом «Фаусте», теория суха, но жизнь другое дерево…
— …Вот оно, это дерево!
Голос таксиста вывел меня из состояния задумчивости. Я ошалело завертел головой.
— Да не туда смотришь! Во-он, справа… Во-он, кора ободрана!
Наконец-то я увидел То Самое Дерево, в которое однажды врезался «Ягуар» народного поэта-песенника и по совместительству друга всех евреев. Дерево оказалось здоровенным дубом, на котором до полного литературного совершенства не хватало только сидящих кота и русалки. Ржавая цепь на дубе том уже была. На цепь здесь был почему-то посажен детский трехколесный велосипед.
— Дуб что надо, — оценил я. — Впечатляет. — Свое собственное авто я расколошматил о препятствие, куда менее поэтическое. О бетонную стену завода резинотехнических изделий на улице Элеваторной. И в причины аварии лично я предпочитаю не углубляться.
От того исторического места, где Новицкий на «Ягуаре» отважно бодался с дубом, до жилища самого дубоборца было всего километра два. Их наше такси благополучно одолело минуты за две и притормозило у желтенькой ограды из тонких металлических прутьев. Я расплатился, накинув к счетчику еще пятерку за путевые рассказы о достопримечательностях, а потом забарабанил по броне дачных ворот.
Мощные ворота здесь, очевидно, были установлены совсем недавно и, судя по виду, способны были задержать тяжелый танк «тигр». Зато уж старенькие железные прутики забора выглядели пустяковой преградой для любого, пожелавшего форсировать этот хлипкий оборонительный рубеж. То ли у Новицкого денег не хватило для полного превращения дома и участка в неприступный бастион, то ли терпения. То ли бронебойной стали. Кстати сказать, ограждение многих оборонных предприятий в Москве сейчас имело точно такой же недостаток: главный вход был защищен по последнему слову техники, но вот фланги и, в особенности, тыл оголялись самым легкомысленным образом. Очевидно, предполагалось, что потенциальный злоумышленник по-джентльменски станет штурмовать цитадель лишь в специально отведенном для этого месте…
— Кто там? — с трудом пробился ко мне голос из-за брони, Я сложил ладони,рупором и прокричал в ответ:
— Это Штерн! Яков! Семенович!
С диким скрежетом створки начали медленно раздвигаться. Пневмопривод работал, как видно, на совесть, однако смазать петли поэт не позаботился. Не счел. Секунд десять я стоял, как баран, перед новыми воротами, но, как только щель между створками достигла приемлемой ширины, я тотчас шагнул в образовавшийся просвет и сказал:
— Здравствуйте!
Поэт Владлен Новицкий вполне соответствовал фотографии на задней стороне обложки своего шестнадцатого сборника: помятое лицо, остатки седенькой шевелюры на голове, яркий малиновый пиджак. Только вместо шейного платка в крупный синий горошек на нем теперь красовалось еще более стильное кашне с блестками.
По-моему, один такой шарфик должен был стоить не дешевле половины здешних бронебойных ворот. В руке поэт сжимал пультик дистанционного управления.
— Здравствуйте! — произнес Новицкий и, прежде чем закрыть ворота, на всякий случай осведомился:
— Вы точно Штерн?
— Абсолютно точно, — заверил я. — Могу паспорт показать.
— Нет-нет, я вам верю… — поглядев мне в лицо, сразу засмущался поэт. — Я и так уже понял… — Очевидно, мой крупномасштабный нос был самым надежным доказательством, что я — именно Штерн. А не Иванов, не Редькин и уж тем более не Карташов.
Поняв, что невольным намеком на мой неарийский шнобель он допустил случайную бестактность, Новицкий уже совершенно стушевался и надавил не на ту кнопку своего пультика, отчего ворота начали не закрываться, но открываться еще шире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Властислав! — громовым голосом сказал я. — Дело серьезное, мне не до шуток. — Я нарочно назвал Славу его полным именем, которое сам Родин с детства терпеть не мог.
— Не называй меня так! — моментально взвился Слава. — Я не отвечаю за бзик моих родителей.
— И не надо, — согласился я. — Отвечай-ка лучше на мои вопросы.
Давай-давай, Родин, я уже конспектирую.
Минуть десять Слава фонтанировал информацией, я еле-еле успевал записывать. Вот кого бы генерал-полковнику следовало заполучить, а не меня.
Родин слегка затруднился только с личностью К. Вишнякова и теперешним адресом Жилина — и то пообещал уже к вечеру добыть сведения. В потоке родинской информации был, пожалуй, только один фактик, который я решил уточнить. О Новицком.
— С чего это ты взял, дорогой Слава, — спросил я, — что он так просто пригласит меня в гости? Я ведь — не Пугачева и не председатель ПЕН-клуба…
— Пригласит, еще как пригласит, — заверил меня Родин. — Ты, главное, ему скажи, что ты — большой почитатель его творчества и что твоя фамилия-Штерн.
— Он что, меня знает? — удивился я. Моя популярность в книжном мире не распространялась на поэтов. Меня в основном знали бандиты и бизнесмены. И, разумеется, бандиты-бизнесмены, типа Тараса или Бати.
— Сомневаюсь, — фыркнул Родин. — Но не в этом дело. У него, старичок, есть комплекс. Тоже бзик, если угодно. В пятьдесят третьем он напечатал в «Правде» стишок, что-то там про коварных космополитов. И до сих пор его совесть мучает.
— Сколько же ему лет-то было в пятьдесят третьем? — полюбопытствовал я. — Лет двадцать?
— Восемнадцать, — уточнил всезнающий Родин. —Совсем еще пацан был. Но комплекс вины у него обострился лет десять назад. Так что для него теперь любой поклонник-почитатель с неарийской фамилией — как манна небесная. Непременно зовет к себе в Переделкино и поит водкой. Помнишь Фиму Эрлиха? Он, пока был в отказе, два года почти ездил к Владлену опохмеляться. Приедет, прочтет вслух его «Листопад» — и тот уже наливает. Я думал, ты знаешь…
Самого Фиму Эрлиха я знал. И всегда подозревал, что земля обетованная не слишком выиграла, получив от России такой рыжий подарочек. Рассказ Родина только укрепил меня в этих подозрениях.
— Фима — мечта антисемита, — вздохнул я. — Раз уж Новицкий был таким мазохистом, что терпел Эрлиха, то авось и Штерна вытерпит.
— Вытерпит, — обнадежил Слава. — Счастлив будет, слово даю…
И действительно: все вышло так, как предсказал Родин. В первый момент нашего телефонного разговора Владлен Алексеевич был суров и официален. Однако узнав, что его собеседник — Штерн, да еще и Яков и к тому же Семенович, старик Новицкий сразу помягчел и согласился принять меня в тот же день на своей переделкинской даче. Никогда бы раньше не подумал, будто мои скромные фамилия, имя и отчество могут еще кого-то обрадовать, тем более популярного поэта.
Воистину, к живи — век учись. Или, как сказано в моем любимом «Фаусте», теория суха, но жизнь другое дерево…
— …Вот оно, это дерево!
Голос таксиста вывел меня из состояния задумчивости. Я ошалело завертел головой.
— Да не туда смотришь! Во-он, справа… Во-он, кора ободрана!
Наконец-то я увидел То Самое Дерево, в которое однажды врезался «Ягуар» народного поэта-песенника и по совместительству друга всех евреев. Дерево оказалось здоровенным дубом, на котором до полного литературного совершенства не хватало только сидящих кота и русалки. Ржавая цепь на дубе том уже была. На цепь здесь был почему-то посажен детский трехколесный велосипед.
— Дуб что надо, — оценил я. — Впечатляет. — Свое собственное авто я расколошматил о препятствие, куда менее поэтическое. О бетонную стену завода резинотехнических изделий на улице Элеваторной. И в причины аварии лично я предпочитаю не углубляться.
От того исторического места, где Новицкий на «Ягуаре» отважно бодался с дубом, до жилища самого дубоборца было всего километра два. Их наше такси благополучно одолело минуты за две и притормозило у желтенькой ограды из тонких металлических прутьев. Я расплатился, накинув к счетчику еще пятерку за путевые рассказы о достопримечательностях, а потом забарабанил по броне дачных ворот.
Мощные ворота здесь, очевидно, были установлены совсем недавно и, судя по виду, способны были задержать тяжелый танк «тигр». Зато уж старенькие железные прутики забора выглядели пустяковой преградой для любого, пожелавшего форсировать этот хлипкий оборонительный рубеж. То ли у Новицкого денег не хватило для полного превращения дома и участка в неприступный бастион, то ли терпения. То ли бронебойной стали. Кстати сказать, ограждение многих оборонных предприятий в Москве сейчас имело точно такой же недостаток: главный вход был защищен по последнему слову техники, но вот фланги и, в особенности, тыл оголялись самым легкомысленным образом. Очевидно, предполагалось, что потенциальный злоумышленник по-джентльменски станет штурмовать цитадель лишь в специально отведенном для этого месте…
— Кто там? — с трудом пробился ко мне голос из-за брони, Я сложил ладони,рупором и прокричал в ответ:
— Это Штерн! Яков! Семенович!
С диким скрежетом створки начали медленно раздвигаться. Пневмопривод работал, как видно, на совесть, однако смазать петли поэт не позаботился. Не счел. Секунд десять я стоял, как баран, перед новыми воротами, но, как только щель между створками достигла приемлемой ширины, я тотчас шагнул в образовавшийся просвет и сказал:
— Здравствуйте!
Поэт Владлен Новицкий вполне соответствовал фотографии на задней стороне обложки своего шестнадцатого сборника: помятое лицо, остатки седенькой шевелюры на голове, яркий малиновый пиджак. Только вместо шейного платка в крупный синий горошек на нем теперь красовалось еще более стильное кашне с блестками.
По-моему, один такой шарфик должен был стоить не дешевле половины здешних бронебойных ворот. В руке поэт сжимал пультик дистанционного управления.
— Здравствуйте! — произнес Новицкий и, прежде чем закрыть ворота, на всякий случай осведомился:
— Вы точно Штерн?
— Абсолютно точно, — заверил я. — Могу паспорт показать.
— Нет-нет, я вам верю… — поглядев мне в лицо, сразу засмущался поэт. — Я и так уже понял… — Очевидно, мой крупномасштабный нос был самым надежным доказательством, что я — именно Штерн. А не Иванов, не Редькин и уж тем более не Карташов.
Поняв, что невольным намеком на мой неарийский шнобель он допустил случайную бестактность, Новицкий уже совершенно стушевался и надавил не на ту кнопку своего пультика, отчего ворота начали не закрываться, но открываться еще шире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116