— Что-нибудь случилось?
— Да нет, так просто…
— Я в воскресенье тебе звонил, несколько раз.
— Правда? А я в Оливос ездила, к Тамарцевым. У них такое делается! Получили аффидэйвит из Штатов и теперь не знают, как быть. Серж говорит — из Аргентины надо уезжать, скоро здесь будет революция, а Мари не хочет. Здесь, говорит, я хоть за детей спокойна, а там из них сделают гангстеров. Показывала «Новое русское слово» — действительно, один страх! Убивают «прямо среди бела дня. В общем, расстроилась я ужасно. И вообще все как-то плохо. Осень вот, видишь…
— Ну и что? Отличный день, можно куда-нибудь поехать.
— Да, но в Париже сейчас весна, — сказала она с упреком, словно он нес за это личную ответственность. — Я осень люблю, но мне от нее грустно. И потом я имею два неосуществимых желания.
— Каких?
— Во-первых, плюнуть на голову мадам Глокнэр…
— За что? — спросил он озадаченно.
— Просто так. Уверена, она там у себя в Германии была содержательницей борделя. Ненавижу!
— Но что она тебе сделала?
— Что сделала, что сделала! — Дуняша пожала плечиками. — Как будто обязательно нужно, чтобы тебе что-то сделали. Она смотрит на меня такими глазами… словно подозревает в семи смертных грехах.
— На меня она посмотрела так же, — успокоил Полунин.
— Вот видишь! И ты не плюнул ей на голову? Ну конечно, где тебе, ты слишком рациональный!
— Вероятно. А второе желание?
— Второе… да нет, ты будешь смеяться. Ты ведь просто не поймешь, я знаю! Ты хоть когда-нибудь меня понимал?
— Нет, но все-таки?
— Ну, хорошо, пожалуйста, могу сказать. Я бы хотела сделаться обезьяной, voila.
Полунин немного помолчал, — Дуняшины желания иной раз и в самом деле было трудно предвидеть, и на человека неподготовленного они действовали сильно.
— Но почему именно обезьяной? — спросил он наконец.
— Понимаешь, собакой — это не очень-то эстетично, а обезьяны, они живут на деревьях, и вообще…
— Думаешь, они очень эстетичны?
— Ну, я не говорю про тех, у кого фиолетовые попки. Есть же приличные меховые обезьяны, у которых все прикрыто? Просто, понимаешь, животные гораздо лучше людей. Я в то воскресенье с батюшкой ужасно поругалась — специально после обедни к нему подошла, чтобы поговорить насчет бессмертной души у животных. Он мне потом говорит: «Недаром вас в алтарь не пускают». Тоже логика, правда? Все-таки попы ужасными бывают обскурантами, Вольтер был прав.
— А что, у животных есть бессмертная душа?
— Именно это я и хотела выяснить! Сент-Огюстен считал, что есть — коллективная. Не представляю, как они устраиваются на том свете. Что-нибудь вроде колхоза? А может; это и не Огюстен говорил, а Тертюллиан или Орижен, их было столько, этих отцов церкви, разве упомнишь. В коллеже для меня уроки религии были не обязательны, я числилась как схизматичка…
— Схизматичка?
— Ну да, православные для них все схизматики. Очень было удобно. Dis-donc , а что ты там делаешь, в этом Уругвае?
— А я, видишь ли, поступил работать в одну экспедицию. Сейчас она перебазируется в Парагвай, а я вот сюда вырвался… купить кое-какое оборудование.
— Они ищут каучук?
— Да нет, это этнографы, изучают жизнь индейских племен.
Дуняша изумленно выгнула брови.
— Но при чем тут ты?
— У них много звукозаписывающей аппаратуры, довольно сложной.
— А-а. Кстати, ты и меня мог бы когда-нибудь записать, все-таки интересно. Ты уже позавтракал?
— Да, мне нужно было встретиться с одним типом. Между прочим, Дуня…
— Да?
Полунин подумал.
— Слушай, тут одно довольно деликатное дело. Среди твоих знакомых в колонии есть сплетницы?
— Ба! Все решительно. Особенно княгиня. А что?
— Ты знаешь Кривенко, адъютанта Хольмстона?
— Еще бы! — Дуняша сделала гримаску. — Абсолютно отвратный тип. По-русски так говорится?
— Как?
— Отвратный!
— Лучше сказать — отвратительный. Так вот, понимаешь, этот Кривенко связан с аргентинской политической полицией…
— О! В каком смысле — связан? Он что, мушар?
— Он просто доносчик и шпион.
— Ну да, я ж и говорю. Но какая сволочь, а? И что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Об этом надо намекнуть двум-трем сплетницам, и люди начнут его сторониться.
— Его и так сторонятся, — пренебрежительно сказала Дуняша. — Но я могу намекнуть, мне-то что.
— Только учти — это не должно исходить от меня.
— Почему?
— А иначе Кривенко перестанет мне доверять. Сейчас-то он не догадывается, что я знаю о его работе в полиции.
— Тебе так нужно доверие этого salaud ?
— Конечно, — сказал Полунин. — Неужели не понимаешь? Он думает, что за всеми следит, а на самом деле я буду следить за ним, — ловко? Ты бы хоть причесалась, Евдокия.
— Тебе не нравится? — Она откинулась назад вместе со стулом, балансируя на задних ножках, и, повернув голову, посмотрелась в туалетное зеркало. — Да, верно, я совсем ведьма, ужасно хлопотно с этими волосами. Хорошо бы остричься, сейчас некоторые начинают носить совсем коротко — прямо одна зависть…
Дуняша вздохнула, поднялась из-за стола и направилась к зеркалу. Полунин взял ее за плечи, повернул к себе.
— Скучала?
— Немножко. Глупый, как ты можешь спрашивать такие вещи? Обними меня по-настоящему…
Полунин так и сделал. Волною жара окатило его, когда он ощутил в ладонях ее гибкое литое тело, когда почувствовал, как под пальцами скользнула по коже тонкая ткань халатика.
— А ты скучал по мне?
— Еще как…
— Всегда, всегда? Очень-очень?
— Очень, но не всегда. У меня не всегда было время скучать, даже по тебе…
Он прижал ее крепче, ее треугольное большеглазое личико запрокинулось, стало бледнеть. Рука его отстегнула пуговку, другую, нетерпеливо смяла легкую ткань. Дуняша зябко поежилась и дрогнула, когда его пальцы медленно спустились по ложбинке вдоль позвоночника, щекотной лаской тронули выгнувшуюся под их прикосновением поясницу.
— Опомнись, что ты делаешь, — шепнула она с закрытыми глазами. — Вдруг кто-нибудь в окно… Ужасно у тебя ладони приятные, холодные такие… ох, милый…
— А ты вся словно отполированная и теплая. Только местами вдруг прохладная… Настоящая репка.
— Что, что?
— Я говорю, совсем как свежая репка, понимаешь, круглая и прохладная…
— Бесстыдник, — нараспев сказала она с нежным упреком. — Слушай, я тогда ответила «немножко, но это неправда, я по тебе ужасно-ужасно соскучилась — мы ведь так давно не были вместе! Ты вот меня сейчас только погладил, и у меня уже в голове все кружится, а послушай, что с сердцем…
— Дуня… — шепнул он.
— Да, милый…
— Я запру дверь, хорошо?
— Нет! — испуганно закричала Дуняша. — Нет-нет, ради бога, не нужно меня сейчас соблазнять, здесь нам нельзя ни в коем случае, абсолютно исключено…
— Но почему?
— Ах, это все эта ужасная мадам Глокнэр — я ведь непременно вспомню о ней в самый неподходящий момент!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120