— набросилась на нее Галина Ивановна. — Говори внятно.
— Не давите на девчонку, — рыкнул на нее Артемон. — Не видите — в шоке она. — Потом он почти ласково обратился к Изольде, которая, как мне показалось, уже успокоилась и как-то даже кокетливо уставилась на своего героя. — Ну чего ты там балакала?
— Петя он…В комнате… Мертвый.
— Ты зашла в комнату, где лежит мертвый Петр? — ахнул Суслик.
— Петя умер? — ахнули все.
— Умер! — ахнула Галина Ивановна и бухнулась в обморок.
— А как ты туда попала? — спросила я, когда все ахать перестали.
Изольда полезла в карман и достала из него связку ключей.
— Я нашла это около корпуса, прямо около лавочки. Они лежали в снегу. Я решила, что Петя потерял, и собралась ему вернуть, — ее голос задрожал. — Я сначала в его комнату постучала, но там не открыли. И я…Ах, если бы я послушала своего астролога… Ведь мне говорили, что в субботу мне лучше не проявлять настойчивость, но я забыла, забыла… — Она исступленно застучала кулаками по снежному насту.
— Ну, а дальше что? Постучала и чего?
— Не открыли, и пошла стучать в ту, где инвентарь… Но и там тишина… Я и отперла… А там он… А потом я сама не знаю… Со мной что-то странное произошло. Я ничего не понимал, не чувствовала… Как в бреду… — Она тихонько захныкала. — Сама не знаю, зачем взяла лыжи, палки… и поехала, куда глаза глядят…
— Ну все, хорош причитать… Хватит, — неумело успокаивал ее Артемон.
— А позвольте узнать, что стряслось с Петром? — прокашлявшись, произнес Серега.
— Что, что? Не ясно что ли тебе — убили, — ответил пьяный радист.
— А кто?
— Менты по утру приедут — разберутся, — буркнул Артемон.
— Позвольте, — продолжал настаивать Серега. — Почему мы об убийстве узнаем только сейчас? Мы имеем право…
— Заглохни!
— И почему милиция приедет только по утру? Ведь среди нас убийца! Он может еще кого-нибудь кокнуть!
— Значится так, — нахмурился банкир. — Объясняю один раз и больше ни разу. Витька грохнули — это раз. Кто, не ясно — это два. Телефон не работает — это три. Если кто вякнет другим про убийство — это четыре удара по тыкве. Ясно? — все безмолвствовали. — Молчание знак согласия — значится, ясно. А теперь пошли назад, катания отменяются. Идти сможешь? — спросил он у Изольды.
Та закатила глазки и шмякнулось обратно в снег — типа, несите меня семеро, сама не в состоянии. Я фыркнула, вот уж не ожидала от этого «синего чулка» такой бабской хитрости. Ксюха же презрительно сморщилась и зашептала мне на ухо:
— Глаз на Артемоныча положила, чума болотная.
— Ну и ладно. Авось охмурит алигарха.
— Дура что ли? На кой бес она ему? Ни кожи, ни рожи и попа с кулачек.
Я глянула на копошащуюся в снегу бухгалтершу и мысленно с подругой согласилась — да, у Изольды ни кожи, ни рожи, про попу я вообще молчу… Да и остальное оставляет желать лучшего. Особенно ноги. Я, конечно, понимаю, что не всех природа наградила длинными стройными конечностями (меня, например, не наградила, у меня ноженки так себе), но ведь можно это как-то скрыть. Вот возьмем меня — я ношу только тонкие эластичные колготки и только устойчивый, хоть и высокий каблук, потому что в плотных колготках у меня толстые коленки, а в обуви с шаткими каблуками угловатые икры. Еще я никогда не надену юбку миди, потому что среднюю длину могут себе позволить только женщины с конечностями от ушей, а мои растут, как у всех нормальных людей, от бедер. И белые джинсы я не надену, так как в них задница кажется на 2 размера больше. Так соблюдая несколько простых правил я слыву чуть ли ни Королевой красоты «Нихлора», а о том, что у меня не очень изящные ноги не догадывается даже мой жених Геркулесов…
К чему я все это? Да к тому, что любая женщина может, если постарается, выглядеть если не на 5, то на 4 с плюсом однозначно. И вот смотрю я на Изольду и думаю — эта совсем не старается. Иначе она не напялила на себя гетры в обтяжку (девушка, где вы купили такие кривые гетры?), не стянула бы в куцый хвостик жиденькие волосенки, не накрасила бы губы морковной помадой (не иначе у подружки Ниночки позаимствовала)…
— Кто научил ее делать такой макияж? — словно прочитала мои мысли Ксюша. — Кто ей сказал, что к серому цвету лица идет морковная помада?
— У них, наверное, она одна на троих…
— И если у тебя такие кривые ноги, зачем обтягивать их гетрами? Я не понимаю… Я, например, никогда такие не надену…
— Тебе-то можно. У тебя ножки, как у модели!
— Ты чего, Леля, совсем? — Ксюша хихикнула и покрутила пальцем у виска. — У меня ноги «иксом». Ты разве не замечала?
— Да ты что! — ахнула я. — Никогда бы не подумала!
— Вот именно! И никто не думает! Потому что одеваться надо уметь. Мы же не в каменном веке, где все носили один фасон — накидку из шкуры мамонта!
Я согласно закивала. Одеваться надо уметь. И надо уметь одеваться со вкусом. Это каждая знает. Но не каждой дано! Что ж поделаешь?
— А уши? — продолжала измываться над несчастной бухгалтершей Ксюша. — Они же у нее как у слоника Дамбо. Их надо скрывать под волосами… Хотя под такими разве скроешь… — она горделиво отбросила от лица свои белокурые кудри. — И вообще, Лель, мне этих «серых мышек» не понять…
Мне, честно говоря, тоже. Я никогда не была ни тихой, ни скромной, ни робкой, ни серой. И подруги мои мне подстать. Помню, в 8 классе мы втроем сделали одинаковые стрижки («Взрыв на макаронной фабрике»), выкрасили несколько прядей фиолетовым (осветлили, потом оттенили синькой) и так пришли на урок. Это сейчас можно ходить в школу как угодно — хоть лысой, хоть с пирсингом, хоть с татуировкой на лбу, а в наше время… Нас таскали на все педсоветы, советы, заседания, собрания. Нас клеймили, осуждали, ругали, даже проклинали. Родители более скромных девочек просили директора исключить нас из школы, потому что мы подаем дурной пример их чадам (к слову, чада эти начали потихоньку начесывать челки и тонировать их в щадящий каштановый). Конечно, нас не исключили, но строго настрого запретили появляться в школе в таком виде.
Мы послушались и на следующий день явились на занятия стриженными «под ноль». С той поры директор к нам больше не приставал. К слову, обрились мы не столько из чувства протеста, сколько из-за того, что после пергидроля и синьки наши волосы начали отваливаться от самых корней. И мы стали похожи на лишайных кошек.
Еще нас ругали за то, что мы ходили в школе в рваных на коленях джинсах, что красили ногти зеленым (в бесцветный лак добавляли зеленые чернила), что вместо занятий «Этика и психология семейной жизни» мы посещали подвал, где в компании с парнями из школьной рок-группы слушали Цоя и Бутусова. Кстати, об «Этике…». Предмет этот, и без того бестолковый, преподавала нам недалекая пожилая женщина. Любительница сплетен и пустой болтовни за жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Не давите на девчонку, — рыкнул на нее Артемон. — Не видите — в шоке она. — Потом он почти ласково обратился к Изольде, которая, как мне показалось, уже успокоилась и как-то даже кокетливо уставилась на своего героя. — Ну чего ты там балакала?
— Петя он…В комнате… Мертвый.
— Ты зашла в комнату, где лежит мертвый Петр? — ахнул Суслик.
— Петя умер? — ахнули все.
— Умер! — ахнула Галина Ивановна и бухнулась в обморок.
— А как ты туда попала? — спросила я, когда все ахать перестали.
Изольда полезла в карман и достала из него связку ключей.
— Я нашла это около корпуса, прямо около лавочки. Они лежали в снегу. Я решила, что Петя потерял, и собралась ему вернуть, — ее голос задрожал. — Я сначала в его комнату постучала, но там не открыли. И я…Ах, если бы я послушала своего астролога… Ведь мне говорили, что в субботу мне лучше не проявлять настойчивость, но я забыла, забыла… — Она исступленно застучала кулаками по снежному насту.
— Ну, а дальше что? Постучала и чего?
— Не открыли, и пошла стучать в ту, где инвентарь… Но и там тишина… Я и отперла… А там он… А потом я сама не знаю… Со мной что-то странное произошло. Я ничего не понимал, не чувствовала… Как в бреду… — Она тихонько захныкала. — Сама не знаю, зачем взяла лыжи, палки… и поехала, куда глаза глядят…
— Ну все, хорош причитать… Хватит, — неумело успокаивал ее Артемон.
— А позвольте узнать, что стряслось с Петром? — прокашлявшись, произнес Серега.
— Что, что? Не ясно что ли тебе — убили, — ответил пьяный радист.
— А кто?
— Менты по утру приедут — разберутся, — буркнул Артемон.
— Позвольте, — продолжал настаивать Серега. — Почему мы об убийстве узнаем только сейчас? Мы имеем право…
— Заглохни!
— И почему милиция приедет только по утру? Ведь среди нас убийца! Он может еще кого-нибудь кокнуть!
— Значится так, — нахмурился банкир. — Объясняю один раз и больше ни разу. Витька грохнули — это раз. Кто, не ясно — это два. Телефон не работает — это три. Если кто вякнет другим про убийство — это четыре удара по тыкве. Ясно? — все безмолвствовали. — Молчание знак согласия — значится, ясно. А теперь пошли назад, катания отменяются. Идти сможешь? — спросил он у Изольды.
Та закатила глазки и шмякнулось обратно в снег — типа, несите меня семеро, сама не в состоянии. Я фыркнула, вот уж не ожидала от этого «синего чулка» такой бабской хитрости. Ксюха же презрительно сморщилась и зашептала мне на ухо:
— Глаз на Артемоныча положила, чума болотная.
— Ну и ладно. Авось охмурит алигарха.
— Дура что ли? На кой бес она ему? Ни кожи, ни рожи и попа с кулачек.
Я глянула на копошащуюся в снегу бухгалтершу и мысленно с подругой согласилась — да, у Изольды ни кожи, ни рожи, про попу я вообще молчу… Да и остальное оставляет желать лучшего. Особенно ноги. Я, конечно, понимаю, что не всех природа наградила длинными стройными конечностями (меня, например, не наградила, у меня ноженки так себе), но ведь можно это как-то скрыть. Вот возьмем меня — я ношу только тонкие эластичные колготки и только устойчивый, хоть и высокий каблук, потому что в плотных колготках у меня толстые коленки, а в обуви с шаткими каблуками угловатые икры. Еще я никогда не надену юбку миди, потому что среднюю длину могут себе позволить только женщины с конечностями от ушей, а мои растут, как у всех нормальных людей, от бедер. И белые джинсы я не надену, так как в них задница кажется на 2 размера больше. Так соблюдая несколько простых правил я слыву чуть ли ни Королевой красоты «Нихлора», а о том, что у меня не очень изящные ноги не догадывается даже мой жених Геркулесов…
К чему я все это? Да к тому, что любая женщина может, если постарается, выглядеть если не на 5, то на 4 с плюсом однозначно. И вот смотрю я на Изольду и думаю — эта совсем не старается. Иначе она не напялила на себя гетры в обтяжку (девушка, где вы купили такие кривые гетры?), не стянула бы в куцый хвостик жиденькие волосенки, не накрасила бы губы морковной помадой (не иначе у подружки Ниночки позаимствовала)…
— Кто научил ее делать такой макияж? — словно прочитала мои мысли Ксюша. — Кто ей сказал, что к серому цвету лица идет морковная помада?
— У них, наверное, она одна на троих…
— И если у тебя такие кривые ноги, зачем обтягивать их гетрами? Я не понимаю… Я, например, никогда такие не надену…
— Тебе-то можно. У тебя ножки, как у модели!
— Ты чего, Леля, совсем? — Ксюша хихикнула и покрутила пальцем у виска. — У меня ноги «иксом». Ты разве не замечала?
— Да ты что! — ахнула я. — Никогда бы не подумала!
— Вот именно! И никто не думает! Потому что одеваться надо уметь. Мы же не в каменном веке, где все носили один фасон — накидку из шкуры мамонта!
Я согласно закивала. Одеваться надо уметь. И надо уметь одеваться со вкусом. Это каждая знает. Но не каждой дано! Что ж поделаешь?
— А уши? — продолжала измываться над несчастной бухгалтершей Ксюша. — Они же у нее как у слоника Дамбо. Их надо скрывать под волосами… Хотя под такими разве скроешь… — она горделиво отбросила от лица свои белокурые кудри. — И вообще, Лель, мне этих «серых мышек» не понять…
Мне, честно говоря, тоже. Я никогда не была ни тихой, ни скромной, ни робкой, ни серой. И подруги мои мне подстать. Помню, в 8 классе мы втроем сделали одинаковые стрижки («Взрыв на макаронной фабрике»), выкрасили несколько прядей фиолетовым (осветлили, потом оттенили синькой) и так пришли на урок. Это сейчас можно ходить в школу как угодно — хоть лысой, хоть с пирсингом, хоть с татуировкой на лбу, а в наше время… Нас таскали на все педсоветы, советы, заседания, собрания. Нас клеймили, осуждали, ругали, даже проклинали. Родители более скромных девочек просили директора исключить нас из школы, потому что мы подаем дурной пример их чадам (к слову, чада эти начали потихоньку начесывать челки и тонировать их в щадящий каштановый). Конечно, нас не исключили, но строго настрого запретили появляться в школе в таком виде.
Мы послушались и на следующий день явились на занятия стриженными «под ноль». С той поры директор к нам больше не приставал. К слову, обрились мы не столько из чувства протеста, сколько из-за того, что после пергидроля и синьки наши волосы начали отваливаться от самых корней. И мы стали похожи на лишайных кошек.
Еще нас ругали за то, что мы ходили в школе в рваных на коленях джинсах, что красили ногти зеленым (в бесцветный лак добавляли зеленые чернила), что вместо занятий «Этика и психология семейной жизни» мы посещали подвал, где в компании с парнями из школьной рок-группы слушали Цоя и Бутусова. Кстати, об «Этике…». Предмет этот, и без того бестолковый, преподавала нам недалекая пожилая женщина. Любительница сплетен и пустой болтовни за жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50