ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Конечно, занят он по горло, дела всё, проблемы, теории, мысли опять же, газеты трех наименований, журналов пять, деловые встречи, неделовые. А она одна дома. То у корыта, то на кухне, то с Пиней воюет с этим разбойником. В люди неудобно его вывести: суется во все взрослые разговоры, дурацкие вопросы задает. Сколько раз ставил их в такие положения, из которых один выход – домой. А все жена виновата, ее воспитание женское! Да… Кухней заняться можно будет в другой раз, надо сыном заняться. Кухня подождет, а сыном, пока не поздно, надо заняться вплотную.
– Уроки сделал? – спросил отец, подходя к сыну.
– Какие уроки? – удивился Пиня.
– Твои!
– Мои? Но мамы же нет! Я только с мамой привык уроки делать. Понимаешь, у нас новая программа. Это вы по старой учились, там у вас каждый дурак все поймет, а у нас надо с родителями заниматься.
– Садись и делай. Сам делай! Что это еще за фокусы?
– Ты на собрания не ходишь, на родительские, ты не в курсе, – сказал Пиня, доставая тетради.
Раскрыл Пиня тетрадь и стал писать упражнение про Яшу, который дразнил гусей. Он писал, а рука дрожала под грозным отцовским взглядом. Она забыла про Яшу и писала про Лену, улетевшую в неизвестность, всегда куда-нибудь летящую. И Пиня подумал, что не повезло ему в жизни, не у тех родителей он родился, в глаза самолетов не видел. Не повезло. Стало ему грустно в окружающей действительности, и он вообразил себя Леной и написал: "Лена Травкина улетела!" И наставил целую строчку вопросительных и восклицательных знаков. А затем написал тот самый грамматический разбор.
Когда он закончил, отец взялся проверять. Лицо у отца было важное, всепонимающее лицо, а вот как дошел он до предложения о Лене, так как будто споткнулся и упал тут же на тетрадке. Лежал его взгляд на предложении, лежал, наконец он его допустил до себя, осмыслил и спросил:
– Что за муть?
– Где? – спросил Пиня, ясными глазами глядя в его светлые холодноватые глаза.
– Вот это! – И отец положил палец на слово "Лена".
Пиня отодвинул палец, словно могло быть больно слову, и ответил:
– Новая программа. Надо от себя что-нибудь, ну, самостоятельное. Написал я от себя! Я же говорил, что у вас такого не было, а нас заставляют!
– Ну ладно, ладно! – сказал отец, чувствуя, однако, что Пиня что-то здесь преувеличивает.
"Не было у нас столько знаков препинания подряд", – подумал он про себя, но вслух свое сомнение не высказал: все так меняется, может, и правда современная школа стала оперировать знаками препинания в таком обильном количестве – современная педагогика вполне этого заслуживает.
Не найдя у Пини ошибок, он с облегчением вздохнул и сказал торжественно:
– Приступим к математике! Уж здесь-то мы кое-что кумекаем, не боимся новой программы. – Он представил себя на кафедре, элегантного, не боящегося никаких вопросов со стороны любопытного студенчества, и приказал:
– Читай задачу! Надеюсь, задачи у вас остались!
– Остались, – грустно подтвердил Пиня, не решивший еще ни одной задачи самостоятельно, всё мама помогала.
Он смотрел в задачник, на задачу 25, но ничего в той задаче не видел для себя хорошего, заранее ничего не понимал.
– "Для ремонта квартиры купили четырнадцать кусков зеленых обоев и шесть кусков желтых. После ремонта осталось три куска. Сколько кусков обоев израсходовали? – прочитал Пиня слабым голосом. – Решите задачу тремя способами".
– Очень интересно! – сказал отец, не на шутку взволнованный. – Так какой же первый способ? Ну?!
– Первый? – переспросил Пиня дрожащим голо сом в надежде оттянуть время, мало ли что может случиться вдруг. Однажды, например, на него вдруг упала сосулька с крыши, на его меховую шапку. Он со страху схватился за голову, а мама на него не могла надышаться: как да что? Сосулька стояла на шапке, как серебряный луч, а Пиня причитал: "Больно, ой как больно!" Хорошо, что поблизости случился игрушечный магазин и мама догадалась его туда повести.
Там он заплакал еще сильнее, но мама купила ему та кой огромный зеленый танк, что у него вся боль куда-то пропала. Когда они шли домой, мама все сжимала его руку и радовалась, что беда их миновала, что шапка оказалась очень меховая, не пожалела на неё меха наша отечественная промышленность…
– Ну?! – повторил отец.
– Я забыл задачу, – сказал Пиня правдиво и стал с выражением читать ее снова. И пока читал, успел додумать и о маме, и о Лене, и о Феде Гончарове, который в первый день своего возвращения в школу простоял у него на ноге всю перемену, испытывая Пинину солдатскую выдержку.
Отец, перебив его, стал объяснять ему задачу весьма раздраженно, отчего Пиня еще дальше ушел от нее, от ее сути. "Для чего три способа? – подумал дан. – Хватит и одного, подумаешь, какие жадности!"
– Я жду!
Пиня поднял на отца многострадальные добрые глаза и сказал:
– А четвертого способа нет? Мне бы он пригодился.
– Тупица! – воскликнул темпераментный математик Глазов. – Тупица ты и к тому же еще и бестолочь, и вдобавок хитрый человек!
Он встряхнул сына, как градусник, и проскандировал слово "бестолочь" много раз подряд.
Пиня, убитый отцовским криком, встряхнулся сам, как котенок, лег головой на стол, погрузил глаза в ладони и всхлипнул, вспоминая маму, которая на него тоже кричала, редко кричала, совсем почти не кричала, никогда на него не кричала…
– Мама… – прошептал одинокий Пиня.
Отец, услышав его шепот, вздрогнул и, заложив руки в карманы, принялся бегать по комнате, сгорая от стыда. На работе, в институте, он никогда не выходил из себя, какие бы фантастически трудно соображающие студенты ни попадались ему. Он гордился, что мог любому студенту прямо-таки внушить свои знания. Выходило так, будто он вооружался одному ему ведомым оружием и чертил в памяти подвластных ему людей то, что хотел, что любил. А любил он математику – королеву всех наук, и то его черчение на всю жизнь врезалось студентам в память, и они, зараженные его любовью, шли за ним и выходили тоже в математики. Но Пиня был недосягаем для его способов воздействия – дитя стихии и свободный индеец, – он тер кулаками глаза и выглядывал из-под ладоней, как птенчик из гнезда.
Взгляд сына прострелил охотника до человеческих душ, до математических душ. Он быстро рассказал, как решается задача, продиктовал ее по всем правилам искусства, и когда Пиня занялся своими играми, отец задумался над тем, почему не хватило ему терпения и выдержки выудить у Пини эти три способа решения, почему узок оказался вход в его сознание, в сознание сына. И подумал он тогда, что люди, которые проникают, просачиваются, как солнце в зеленый лист, в сознание маленьких детей, воистину великие педагоги, воистину учителя.
– Двойка! – оценил он свой первый урок с Пиней. – Двойка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54