А Степа, как заяц, прыг к другому, застекленному окну, и давай греметь защелками да крючками. Хотел первым задать стрекача. Тогда и я бросился к нашей дырке в окне, быстренько просунул наружу руки с книгой и голову.
Держаться было не за что, я задрыгал ногами и руками, как лягушонок, потом швырнул книгу в траву. "Ах, ворюги! Ах, негодники, снова вы тут..." Настуся подбежала, подняла книгу и давай дубасить меня по голове, по плечам. Никогда не думал, что Пушкиным (даже без обложки) можно так оглушить! Я задергался сильнее, перевешиваясь наружу, и нырнул под ноги бабки - лбом в какой-то камень.
Ойкнула бабка с перепугу, а я подхватился и - ходу. Видел, как впереди бежали огородами, только пятки сверкали, Степа и Петрусь. Длинноногий Степа так прыгал через проволоку, словно сдавал на значок ГТО на школьных соревнованиях. А Петрусь бросился под заграждение, прополз на четвереньках. Но, видимо, не рассчитал, зацепился лбом за колючки...
И Степа еще уверяет, что не удирал! Да трус он самый и есть!..
- Вот... Вот... Вот тебе... - уселся наконец на меня верхом Степа.
Что было бы дальше, не знаю. Наверное, Степа хорошенько бы меня поколотил и мы поссорились бы навсегда.
- Ха-ха-ха! - послышалось неожиданно из-за стены гумна. - Ну-ка, еще разок - кто кого? Ха-ха-ха...
Оторопевший Степа соскочил с меня и нырнул под ворота.
Я сел, отряхиваясь, и увидел в щели Танины глаза. Темные-темные... Они глядели дерзко и смело и не были такими грустными, как там, около груши-цукровки.
Мои злые слезы сразу высохли.
Выследила!..
Вдруг глаза пропали. За стенкой послышалась возня, в гумне запрыгали тени.
- Лезь! Ну!.. - послышался минуту спустя грозный голос Степы.
Нам видно, как возле ворот замерли друг против друга две пары босых ног. Те, что поменьше, потоптались, подогнулись. Таня стала на коленки, с интересом заглянула под ворота, и вдруг ловко и быстро, как ящерица, юркнула к нам.
Вслед за ней пролез и Степа, схватил Таню за руку выше локтя и повел прямо в угол. Может, он боялся, что она вспорхнет, как пташка, и улетит?
Подойдя к нам, Таня повела, освобождаясь, плечиком, стыдливо поправила на груди платье. Степа тут же, словно обжегшись, отдернул руку. Чтоб скрыть растерянность, сказал:
- Садись, шпионка! Судить будем...
- Что-о?! Ха-ха-ха! - громко захохотала она. - Это ты меня будешь судить, цапля? - обратилась она к Степе. - А может, ты, воробышек? - к Петрусю. - Или ты, сыч надутый? - это уже ко мне.
Мы растерялись - атака была слишком напористой. Не успели ничего ответить, а девчонка опять подсыпала жару:
- Я все слышала и видела, герои... Чуть не умерла от смеха. А вообще примите и меня в свою компанию. Авось не испугаюсь, если еще куда полезете.
- Мы девчат не принимаем! - отрезал я.
- Не женское дело с немцем воевать... - пропищал Петрусь и шмыгнул носом.
- Ага! И катись отсюда колбасой... Ну! И держи язык за зубами, не то... - Степа потряс возле ее носа кулаком.
Видно, здорово обиделся за "цаплю". Ловко она подметила!
- Ну и черт с вами, вояки желторотые! - выкрикнула Таня и скользнула в подворотню.
- Ух! - аж задохнулся от злобы Степа и бросился было за ней.
А я припал к щели между бревнами. Таня заметила меня, показала язык - и исчезла в конопле.
Дерзкая девчонка...
Я вдруг почувствовал, что уже больше не сержусь на командира.
Меня охватило безразличие ко всем нашим делам. Плохое настроение, наверное, было и у Петруся. Он сидел тихо, морщил лоб и был похож на нахохлившегося воробья.
Степа возвращался от ворот медленно, загребая ногами солому. Видимо, и он думал о том, что мы делаем не то, что надо.
А что надо? Что можно было придумать, чтобы насолить немцам? Да и немца в деревне еще ни одного не было!
- Выкладывайте, что нашли за эти дни... - собрался наконец с духом командир.
Мы вывернули карманы. У Петруся было штук десять патронов к русским винтовкам и кусок пустой пулеметной ленты. Я вынул горсть розовых, толщиной в карандаш, палочек. Взрыватели... Они здорово стреляют, если бросить в костер, и пацаны ни за что не хотели отдавать. Пришлось задобрить их чужими цукровками. А раньше, в самом начале войны, было проще: и винтовки находились, и гранаты, и противогазы.
- У меня припрятан затвор и штык, - сказал Степа, сгребая наши припасы себе в карман.
Передаст все брату Сергею - мы знали это.
Сергею шел уже семнадцатый год, и у него была своя тайна.
II
До войны в нашей деревне никто уже не отмечал религиозных праздников. А теперь, при немцах, вдруг все сделались набожными. Мать тоже где-то достала икону - старика с длинной седой бородой. В одной руке он держал что-то похожее на книгу, три пальца другой руки были подняты и сложены так, будто он набрал ими соли и сейчас высматривает, куда бы сыпануть.
За деревней, с одного и другого конца, вкопали кресты. Высоченные кресты, дубовые. За дубом ездили куда-то в лесные деревни: своего леса у нас поблизости не было. Ставили кресты мужчины постарше, выкрикивая: "Еще раз ... зяли!!!" Больше всех суетился и давал советы беспалый Панас - отец Петруся. Хоть и не было у него пальцев на левой руке - отрезала силосорезка, - с топором и пилой он управлялся ловко: делал прорези в дубовом бревне, выдалбливал долотом гнездо для перекладины, затесывал и прибивал. Руководил и работал за троих. Землю вокруг крестов дядьки утрамбовывали толстенными колами, вгоняли туда и камни. Чтоб крепче стояли...
И кресты стояли - высокие, мрачные, крепкие. Как громоотводы, способные принять на себя, отвести от деревни удары грома войны...
Сегодня тоже какой-то религиозный праздник, и мать не пошла на работу к людям, а погнала в поле овец вместо меня. Оставшись один, я отодвинул в сторону стол в чистой половине хаты, подковырнул вилкой и выдрал короткий кусок доски, которым была надточена половица, и вынул дневник. Это была какая-то учетная книга, подобрал я ее в бывшей колхозной конторе. Она наполовину исписана фамилиями и цифрами - "Барановская Ганна - сгребала сено, 0,75 трудодня... Тарасевич Федора - подносила копны, 1,25 трудодня..."
О чем писать? Погрыз кончик карандаша, написал несколько строк об операции в школе, о появлении в деревне Тани, которая прошла пешком четыреста километров...
Я начал вести дневник с первого дня войны, но тех записей - кот наплакал. Вот некоторые.
За деревней сел наш подбитый самолет. Мы бегали туда смотреть, но из-за огня не могли близко подойти. Я просто так написал - про огонь. В самолете долго что-то взрывалось, лопались патроны, и все прямо липли к земле, боялись подняться. "Кончанские" рассказывали, что из самолета выбрались два летчика, расспросили дорогу к ближайшему лесу и пошли проселками на север. И будто бы остался третий летчик, раненый. Его не смогли вытащить, и он заполз, спасаясь от огня, в хвост самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10