«Зачем ты, говорю, сюда?» — «Да у меня, говорит, сердце болит». — «Сердце? — кричу на него. — А как хлопнет тебя здесь, так что только мокро останется?» — «Что же делать, говорит, хлопнуть и на квартире могут, а тут я все-таки вижу своими глазами, что вы живы-здоровы, вот мне и радость…» Какой народ! А вот снарядов мало делают… Один луганский завод, — что же он может? А без снарядов самый раззолотой народ все равно не выдержит…
Хлапонин, слушая Лесли-младшего, представлял на его месте, рядом с собою на смолистом сосновом бревне Лесли-старшего, — так ли бы он говорил теперь?
Тот был более рослый и плотный, но ведь чего-нибудь да стоит выдержать десять с половиной месяцев осады! Ведь каждые сутки недосыпал этот юный командир батареи два-три, а когда и четыре часа, не говоря уже о том, что каждый день глядела на него смерть.
Он старался держаться бодро, но вид у него был очень усталый, лицо хотя и загорелое, но худощекое, нос острый, глаза впалые, и загорались они, только когда он возмущался, потом как-то сразу потухали… Усталость прозвучала и в словах его, сказанных с некоторым подъемом:
— Эх, кабы вздумали все эти мерзавцы убираться от нас ко всем чертям, сам бы пошел помогать им грузить на суда их мортиры проклятые! Так они мне надоели!..
Хлапонин знал, что Лесли, на короткое время оставивший свою батарею, чтобы немного встряхнуться, проветриться, скоро должен будет опять вернуться туда же, а потом — ночь, когда нужно будет чиниться под навесным огнем мортир; и у него уже навертывался вопрос, долго ли еще может выдержать такое нечеловеческое напряжение он, тонкий, с узкими кистями рук, и, как бы угадывая этот зарождавшийся в нем вопрос, Лесли продолжал горячо:
— Если бы не такой начальник отделения, как наш Керн Федор Сергеич, который относится ко всем нам, флотским, вообще и ко мне в частности как отец родной, тут бы и не вынести всего… Очень добрый человек и веселый и кормит нас на убой, хотя по мне это и не видно, — совершенно на убой!
— Да уже порядочно и убито, — заметил Витя, а Лесли отозвался на это:
— Типун вам на язык! — но тут же добавил, повеселев:
— А вот и Прасковья Ивановна вылезает из берлоги!
И Хлапонин увидел матерую, как двадцатилетняя медведица, совершенно несокрушимого облика сестру милосердия Малахова кургана, в линялом коричневом платье, в белом легком шерстяном лопухе вместо чепца. Ее ноги совершенно необыкновенной толщины в щиколотках были без чулок и в парусиновых туфлях, а голые до локтей руки висели, как плахи, из которых, постаравшись, мог бы вылепить скульптор обычные женские руки, много отбросив лишнего.
Хлапонин, хотя и слышал уже о ней, не ожидал все-таки таких мощных форм: это особенно бросалось в глаза, когда он сравнивал ее, подходившую к ним, с лейтенантом Лесли. Она же, подойдя, протянула неторопливо всем по очереди свою совершенно медвежью лапу и прогудела:
— А что вы такое чавкаете, голуби сизые?
— Угадай что, — отозвался ей Витя.
— Шиколад, по губам твоим вижу… Кто угощатель из вас? Давай-ка и мне тоже… Мущинское это дело разве — шиколад жевать?
Витя протянул ей половину плитки.
— Ага, — сказала она довольно, оглядев и понюхав плитку, — еще и сорт неплохой… Где же это здесь продают такой?
— На Северной все есть — у Серебрякова в ресторации, — ответил Витя; она же, оглядевшись, села не рядом с ними на бревно, а против них, на другие бревна: она хотела видеть их всех трех, чтобы поговорить со всеми.
Она была общительного характера и любила поговорить о разных разностях, когда не находилось ей работы по части перевязок.
— Вот погоди, война кончится, приезжай тогда в Петербург, невесту тебе найду, — говорила она, обращаясь к Вите. — Мальчишка хотя еще, ну авось до того времени подрастешь на вершочек.
— Постой-ка, Прасковья Ивановна, так нельзя, — притворно-обиженно сказал Лесли. — Ведь это ты мне обещалась невесту хорошую найти, — и красавицу и чтобы с приданым!
— Что ты испугался так! Одна, что ли, у меня невеста на примете? — укорила его Прасковья Ивановна. — Эх, голова! Голова! А еще батареей командует!.. В Петербурге невест на всех на вас хватит, не бойся!
— Я не боюсь, что не хватит, да ведь не всех же ты знаешь, Прасковья Ивановна, — продолжал шутливо спорить Лесли.
— Всех не всех, а порядочно знаю… И этому тоже невесту найду, — показала пальцем Прасковья Ивановна на Хлапонина, сидевшего в середине.
— Нет, нет, мне не нужно, я женат, — засмеялся Хлапонин, с недоумением глядевший на старуху, которая, впрочем, казалась не такой уж старой, да ей и действительно не было еще и пятидесяти, — старили ее только чрезмерная мощь всего ее тела да очень крупные черты лица, загорелого притом до черноты.
— Вот и хорошо, что женат, мне, значит, хлопот-забот поменьше будет, ну, а с этими-то двумя уж управлюсь — женю… Столько народу пропадает что ни день, подумать надо, как это теперь прорехи такие залатать! Все люди молодые стараться об этом должны… У тебя-то ребятишек много ли? — обратилась Прасковья Ивановна к Хлапонину, жуя шоколад.
Хлапонин хотя и слышал о ней раньше, но представлял ее все-таки не настолько внушительно мощной, а теперь здесь, на Корниловском бастионе, основной твердыне Севастополя, сидела прямо против него на смолистых краснокорых сосновых русских бревнах как будто вся целиком простонародная Россия, грубоватая, правда, но не зря же старавшаяся на протяжении многих веков пошире и покрепче удержаться на земле в роды и роды, и забота этой Прасковьи Ивановны не только о раненых, но еще и о женитьбе молодых людей по окончании войны, а также и о приплоде от них, показалась ему не шуткой ради препровождения времени, не зубоскальством от нечего делать, а чем-то вполне необходимым и законным с ее стороны; он только затруднялся подобрать подходящий ответ на ее вопрос, обращенный прямо к нему, но… ему и не пришлось высказать этот ответ.
— На-ша-а! Береги-и-ись! — завопил где-то за башней сигнальный матрос, и не успели еще все трое, сидевшие у входа в блиндаж Буссау, вскочить с места, как большой гаубичный снаряд, пущенный, конечно, в башню, плавно обогнул ее и оглушительно разорвался в воздухе как раз над Прасковьей Ивановной, не выше чем в четырех метрах над ее головой.
Хлапонин увидел после разрыва только густые клубы дыма и невольно зажмурил глаза… Что-то пронеслось над ним жужжа и шипя, где-то вблизи ударилось оземь… Взбросив руки в стороны, он наткнулся на чьи-то колени или локти, мгновенно вспомнил о Вите и Лесли, испуганно открыл глаза — и также испуганно глядели на него с одной стороны Лесли, с другой Зарубин, и Лесли спросил придушенно:
— Ну?
Это «ну» значило: «Что? Не задело? Живы? Ноги? Руки?.. Все в целости?» Это был короткий вопрос человека, привыкшего уже и к разрывам гранат и бомб около себя и даже к мысли, что он-то уцелеет и представленный к анне 2-й степени, хотя эту анну принято давать только штаб-офицерам, непременно ее получит, а вот как другие на его батарее, — главное, комендоры, которых заменить трудно…
— Ничего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
Хлапонин, слушая Лесли-младшего, представлял на его месте, рядом с собою на смолистом сосновом бревне Лесли-старшего, — так ли бы он говорил теперь?
Тот был более рослый и плотный, но ведь чего-нибудь да стоит выдержать десять с половиной месяцев осады! Ведь каждые сутки недосыпал этот юный командир батареи два-три, а когда и четыре часа, не говоря уже о том, что каждый день глядела на него смерть.
Он старался держаться бодро, но вид у него был очень усталый, лицо хотя и загорелое, но худощекое, нос острый, глаза впалые, и загорались они, только когда он возмущался, потом как-то сразу потухали… Усталость прозвучала и в словах его, сказанных с некоторым подъемом:
— Эх, кабы вздумали все эти мерзавцы убираться от нас ко всем чертям, сам бы пошел помогать им грузить на суда их мортиры проклятые! Так они мне надоели!..
Хлапонин знал, что Лесли, на короткое время оставивший свою батарею, чтобы немного встряхнуться, проветриться, скоро должен будет опять вернуться туда же, а потом — ночь, когда нужно будет чиниться под навесным огнем мортир; и у него уже навертывался вопрос, долго ли еще может выдержать такое нечеловеческое напряжение он, тонкий, с узкими кистями рук, и, как бы угадывая этот зарождавшийся в нем вопрос, Лесли продолжал горячо:
— Если бы не такой начальник отделения, как наш Керн Федор Сергеич, который относится ко всем нам, флотским, вообще и ко мне в частности как отец родной, тут бы и не вынести всего… Очень добрый человек и веселый и кормит нас на убой, хотя по мне это и не видно, — совершенно на убой!
— Да уже порядочно и убито, — заметил Витя, а Лесли отозвался на это:
— Типун вам на язык! — но тут же добавил, повеселев:
— А вот и Прасковья Ивановна вылезает из берлоги!
И Хлапонин увидел матерую, как двадцатилетняя медведица, совершенно несокрушимого облика сестру милосердия Малахова кургана, в линялом коричневом платье, в белом легком шерстяном лопухе вместо чепца. Ее ноги совершенно необыкновенной толщины в щиколотках были без чулок и в парусиновых туфлях, а голые до локтей руки висели, как плахи, из которых, постаравшись, мог бы вылепить скульптор обычные женские руки, много отбросив лишнего.
Хлапонин, хотя и слышал уже о ней, не ожидал все-таки таких мощных форм: это особенно бросалось в глаза, когда он сравнивал ее, подходившую к ним, с лейтенантом Лесли. Она же, подойдя, протянула неторопливо всем по очереди свою совершенно медвежью лапу и прогудела:
— А что вы такое чавкаете, голуби сизые?
— Угадай что, — отозвался ей Витя.
— Шиколад, по губам твоим вижу… Кто угощатель из вас? Давай-ка и мне тоже… Мущинское это дело разве — шиколад жевать?
Витя протянул ей половину плитки.
— Ага, — сказала она довольно, оглядев и понюхав плитку, — еще и сорт неплохой… Где же это здесь продают такой?
— На Северной все есть — у Серебрякова в ресторации, — ответил Витя; она же, оглядевшись, села не рядом с ними на бревно, а против них, на другие бревна: она хотела видеть их всех трех, чтобы поговорить со всеми.
Она была общительного характера и любила поговорить о разных разностях, когда не находилось ей работы по части перевязок.
— Вот погоди, война кончится, приезжай тогда в Петербург, невесту тебе найду, — говорила она, обращаясь к Вите. — Мальчишка хотя еще, ну авось до того времени подрастешь на вершочек.
— Постой-ка, Прасковья Ивановна, так нельзя, — притворно-обиженно сказал Лесли. — Ведь это ты мне обещалась невесту хорошую найти, — и красавицу и чтобы с приданым!
— Что ты испугался так! Одна, что ли, у меня невеста на примете? — укорила его Прасковья Ивановна. — Эх, голова! Голова! А еще батареей командует!.. В Петербурге невест на всех на вас хватит, не бойся!
— Я не боюсь, что не хватит, да ведь не всех же ты знаешь, Прасковья Ивановна, — продолжал шутливо спорить Лесли.
— Всех не всех, а порядочно знаю… И этому тоже невесту найду, — показала пальцем Прасковья Ивановна на Хлапонина, сидевшего в середине.
— Нет, нет, мне не нужно, я женат, — засмеялся Хлапонин, с недоумением глядевший на старуху, которая, впрочем, казалась не такой уж старой, да ей и действительно не было еще и пятидесяти, — старили ее только чрезмерная мощь всего ее тела да очень крупные черты лица, загорелого притом до черноты.
— Вот и хорошо, что женат, мне, значит, хлопот-забот поменьше будет, ну, а с этими-то двумя уж управлюсь — женю… Столько народу пропадает что ни день, подумать надо, как это теперь прорехи такие залатать! Все люди молодые стараться об этом должны… У тебя-то ребятишек много ли? — обратилась Прасковья Ивановна к Хлапонину, жуя шоколад.
Хлапонин хотя и слышал о ней раньше, но представлял ее все-таки не настолько внушительно мощной, а теперь здесь, на Корниловском бастионе, основной твердыне Севастополя, сидела прямо против него на смолистых краснокорых сосновых русских бревнах как будто вся целиком простонародная Россия, грубоватая, правда, но не зря же старавшаяся на протяжении многих веков пошире и покрепче удержаться на земле в роды и роды, и забота этой Прасковьи Ивановны не только о раненых, но еще и о женитьбе молодых людей по окончании войны, а также и о приплоде от них, показалась ему не шуткой ради препровождения времени, не зубоскальством от нечего делать, а чем-то вполне необходимым и законным с ее стороны; он только затруднялся подобрать подходящий ответ на ее вопрос, обращенный прямо к нему, но… ему и не пришлось высказать этот ответ.
— На-ша-а! Береги-и-ись! — завопил где-то за башней сигнальный матрос, и не успели еще все трое, сидевшие у входа в блиндаж Буссау, вскочить с места, как большой гаубичный снаряд, пущенный, конечно, в башню, плавно обогнул ее и оглушительно разорвался в воздухе как раз над Прасковьей Ивановной, не выше чем в четырех метрах над ее головой.
Хлапонин увидел после разрыва только густые клубы дыма и невольно зажмурил глаза… Что-то пронеслось над ним жужжа и шипя, где-то вблизи ударилось оземь… Взбросив руки в стороны, он наткнулся на чьи-то колени или локти, мгновенно вспомнил о Вите и Лесли, испуганно открыл глаза — и также испуганно глядели на него с одной стороны Лесли, с другой Зарубин, и Лесли спросил придушенно:
— Ну?
Это «ну» значило: «Что? Не задело? Живы? Ноги? Руки?.. Все в целости?» Это был короткий вопрос человека, привыкшего уже и к разрывам гранат и бомб около себя и даже к мысли, что он-то уцелеет и представленный к анне 2-й степени, хотя эту анну принято давать только штаб-офицерам, непременно ее получит, а вот как другие на его батарее, — главное, комендоры, которых заменить трудно…
— Ничего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193