— Эсэсовцы знают об этом?
— Нет, конечно. Ведь Юп — немец. Если они узнают, что он тайком пробирается в женский лагерь и «развлекается» там с еврейками и польками, то его, наверное, пошлют в штрафную команду.
Януш вдруг вспомнил, что говорили об Освенциме партизаны, и почти беззвучно спросил:
— А правда ли, что в лагере есть движение Сопротивления? Я слышал, что здесь есть фотоаппараты и кинокамера. Неужели правда, что здесь снимают фильм?
— Да, правда. Но больше я тебе ничего не скажу.
— Не надо. Я помогу тебе. Но ты достань мне фото Рихтера в женском лагере.
— Разве ты не понимаешь, что каждая фотография может стоить жизни сотням людей? Фотографируют наиболее вопиющие факты: массовые убийства, длинные очереди голых женщин с детьми на руках перед газовой камерой, сожжение трупов. Это должен знать весь мир.
— Мне нужна фотография Рихтера, — настаивал Януш. — Он должен быть у меня в руках. Тогда я сумею сделать многое для всех вас.
— Хорошо, постараюсь достать.
— А я выполню твою просьбу, если смогу.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Отец, благословите меня! — попросил Тадеуш.
— С большим удовольствием, сын мой, — проговорил ксендз, благословляя Тадеуша. — Ты не понимаешь, как обрадовал меня. Значит, мое пребывание здесь имеет смысл.
Тишина. Смрад от грязных истощенных тел, изъеденных вшами. Пятна света на окнах. Тяжелое прерывистое дыхание. Громкий бред.
Януш разломил хлеб на четыре равные доли.
— Утром пойдете работать в карьер. Там есть гражданские. Смотрите в оба! — напутствовал он друзей. — Завтра вечером поговорим. Никому не доверяйте, пока не убедитесь в безопасности.
Глава 3. В КАРЬЕРЕ
На следующее утро их подняли в половине пятого. Ночь не принесла избавления от усталости. И во сне их мучили кошмары, лишая возможности хоть немного восстановить силы.
Заключенные, пошатываясь, с трудом раскрывая слипающиеся глаза, становились в строй. Каждый получал по кружке тепловатой и безвкусной темно-коричневой жидкости, именуемой здесь «кофе».
Юп Рихтер передал Янушу пачку замусоленных бумажек с колонками трижды перечеркнутых номеров, над которыми неразборчивыми каракулями было выведено: «похоронная команда», «дорожная команда», «строительство лагеря» и другие. Номера новичков были выписаны отдельно. Их направляли в карьер.
Поверка началась в пять. В лучах прожектора утренний туман был похож на хлопья грязной ваты, пропитанной чадом печей крематория.
На этот раз все окончилось быстрее, чем вчера вечером. В штрафную команду из восемнадцатого блока ушел только один человек — Мариан Влеклинский. В серой утренней мгле штрафники выглядели . еще ужаснее. Они тронулись в путь первыми, затем остальные команды под охраной капо и эсэсовцев с автоматами и собаками.
Играл лагерный оркестр. Звуки медных труб заглушались туманом.
Эсэсовец у ворот, заметив, что Тадеуш хромает, пообещал устроить ему «веселенькую жизнь».
— Эй ты, культяпый! С такой ногой не наработаешь. Шел бы прямо в крематорий.
В насмешливом замечании эсэсовца не слышалось угрозы, но заключенные хорошо знали цену их дружелюбия. В нем таилась наибольшая опасность.
Жизнь Тадеуша повисла на волоске. У него по спине побежали мурашки.
— Нога мне не нужна на работе, господин унтер-офицер, — ответил Тадеуш как можно беззаботнее. — Для работы у меня есть вот эти лапы! — добавил он грубоватым тоном и поднял вверх руки.
Он старался казаться как можно грубее, чтобы эсэсовец не разгадал в нем интеллигента, с которыми немцы были особенно жестоки.
— Ладно, — смилостивился эсэсовец. — Подохнешь по дороге.
В карьере друзей ждало разочарование. Шансов на побег почти не было. Промаршировав несколько километров, они оказались на открытом месте. По одну сторону находился лагерь Биркенау, где в лихорадочном темпе работали тысячи заключенных. Они строили новые бараки, после окончания постройки которых лагерь Биркенау должен вмещать двести тысяч узников.
По другую сторону тянулась совершенно открытая песчаная полоса, з,а ней начинался лес.
Рядом с Биркенау виднелись деревянные бараки, н& похожие на те конюшни, в которых жили заключенные. Там размещались эсэсовцы.
Гравий добывали в двух глубоких карьерах. Заключенные кирками отбивали породу, а потом бросали ее в грузовики, на которых работали гражданские. Карьеры разделялись насыпью высотой в несколько метров. Скаты насыпи поросли бурьяном и чертополохом. Ровная площадка сверху насыпи, шириной метра в два, использовалась заключенными как отхожее место, так как уборных в районе разработок не имелось. От скопившихся нечистот шло такое зловоние, что не только эсэсовцы, но даже их собаки не появлялись вблизи. Но о побеге отсюда мечтать — было нечего. Карабкавшиеся наверх и сидевшие на корточках на насыпи были хорошо видны со всех сторон. Карьеры усиленно охранялись. Здесь были капо, гражданская охрана, солдаты и собаки. Имелось и начальство. Надсмотрщики из гражданских были замкнуты и неприветливы, но. не досаждали заключенным. И только при приближении капо или эсэсовца они начинали орать просто так, по обязанности.
Работа в карьере была изнурительной, непосильной для изможденных людей. Генек и Казимир еще выдерживали темп, но более слабый Тадеуш выдохся сразу. С помощью друзей ему удалось избежать наказания, и все ограничилось лишь бранью.
Когда на голубом небе проглянуло сквозь туман солнышко, они уже взмокли от пота. Перерыва в работе не было. Короткие передышки по пути в «туалет» — не в счет. Отлучаться туда было опасно, так как эсэсовцы подкарауливали с автоматами.
Работали заключенные, не отдыхали и охранники. Не смолкала их брань, свистели кнуты, раздавались вопли избиваемых. Время от времени глухо звучал выстрел, которым добивали упавшего. Никто даже не оглядывался: все уже привыкли. В списки мертвых вносился новый номер с указанием фамилии, даты и часа смерти с припиской: «Убит при попытке к бегству».
В полдень новичкам раздали котелки, которые полагалось иметь при себе. На обед отводилось полчаса, но с жидким варевом из свеклы они расправились мгновенно, выпив его, как чай. Пленные сидели на дне карьера маленькими группками. Капо обедали за карьером, получив пищу посытнее. Для эсэсовцев привезли особый обед из их кухни. Они ели по очереди, чтобы кто-то из немцев постоянно находился на посту. Но все же во время обеда охрана была слабее, и заключенные могли поговорить между собой. Гражданские обедали тоже в карьере. Они сидели там по два-три человека в стороне от пленных. Недалеко от Генека и его друзей сидел один из вольнонаемных рабочих, довольно упитанный парень с большими, немного навыкате глазами и трагическим выражением лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70