— Так скоро? — удивилась Сесилия.
И почему Энтони все молчит!
— Охотничий сезон, — объяснила Николь.
Череда экипажей двинулась вперед, увозя Фарнуэдеров. На прощание Сесилия крикнула:
— Надеюсь, ты будешь счастлива!
Николь вдруг сделалось тошно от этого слова.
Тем не менее пока череда экипажей медленно двигалась к Вестминстерскому аббатству, поздравления сыпались одно за другим. Николь с благодарностью их принимала. Уоллингфорд, похоже, был целиком сосредоточен на том, чтобы править упряжкой, что, по ее мнению, было делом хорошим. Наконец они доехали до ворот, и к ним подбежал мальчик, чтобы взять повод. Ее жених обошел экипаж, чтобы помочь Николь сойти, и возник ставший обычным неловкий момент, когда она должна была принять его помощь и в то же время не раздавить его своим весом. Уоллингфорд слегка крякнул, и Николь поняла, что на сей раз она проделала все не слишком удачно.
Джон Фарнуэдер снял с экипажа, находящегося впереди, свою миниатюрную сестру настолько легко и эффектно, что у нее разлетелись юбки, и она, покраснев, бросила взгляд на экипаж Уоллингфорда и сделала выговор брату.
Уоллингфорд крепко взял Николь за руку.
— Пойдем? — проговорил он, как ей показалось, мрачновато. Очевидно, проявленная лихость Фарнуэдера по отношению к сестре его несколько покоробила. Он весьма строгих правил, подумала Николь. Даже вчера вечером, когда вопрос об их помолвке решился, он не позволил себе ничего, кроме нескольких поцелуев и прикосновений к ее груди. Интересно, как он занимается любовью? У Николь вдруг появилось предчувствие, что это будет чем-то напоминать то, как он помогает ей сойти с экипажа, что ей всегда нужно помнить об их разнице в росте. С Брайаном она никогда об этом не думала.
Николь опустила пальцы в святую воду у портала и осенила себя крестом, отгоняя крамольные мысли.
Они заняли места на скамье. Уоллингфорд настаивал на том, чтобы приехать пораньше, и они оказались впереди, вероятно, не далее двенадцатого ряда. Лорд и леди Хестер, их соседи, тут же поздравили их, то же самое сделали граф и графиня Сомерли, занявшие скамью позади них. Николь сидела, положив руки на колени, разглядывая величественный интерьер аббатства — приделы для хоров, вознесшийся ввысь потолок, изящных ангелов с кадильницами в нише слева от нее. Она встрепенулась, когда звуки труб. и гомон толпы возвестили о появлении принца-регента. Николь встала вместе со всеми и поклонилась, когда он проходил мимо них, глядя на него из-под опущенных ресниц. Вот он — мужчина, который заставит любую женщину почувствовать себя маленькой. Он казался мясистым и рыхлым, хотя нес себя с большим достоинством. Николь несколько раз была представлена ему, и его блуждающие чувственные взгляды заставляли ее быть всегда настороже. Из Брайана получился бы правитель получше, мелькнула у нее мысль.
— Почему у тебя такой сердитый взгляд? — спросил Уоллингфорд.
— В самом деле? — шепотом ответила она. — Я… я не выспалась.
— Я тоже, — подмигнул он. — Размышлял о будущем.
Принц сел на свое место возле алтаря, рядом с архиепископом кентерберийским, целое воинство следовавших за ним прелатов также заняли свои места. Где-то ударил колокол, и на хорах зазвучал хорал. Звонкие мальчишеские голоса вели мелодию несказанной красоты столь вдохновенно, что по коже подирал мороз. Николь опустила голову, внимая древним умиротворяющим словам с надеждой на то, что они исцелят и утешат ее ноющее сердце. По проходу торжественно прошли три кандидата на орден Подвязки. С одним из них, лордом Уиннерли, Николь была знакома. Он был другом Уоллингфорда, и, насколько ей удалось понять из застольных разговоров, он удостаивался этой чести за то, что произнес речь в палате лордов, убедив пэров увеличить годовое жалованье регенту. Что касается двух других — лорда Столлингса и лорда Калпа, ходили разговоры, что первый из них купил звание кавалера ордена Подвязки, внеся значительную сумму в казну, второй заслужил сию честь тем, что держал язык за зубами после того, как принц сделал его жене ребенка. Что и говорить, весьма странная компания для Бору. Вполне возможно, кисло подумала она, его включили в эту компанию для того, чтобы придать всей процедуре хотя бы немного весомости.
Три новообращенных кавалера получили ордена Подвязки, цепь, ленты и звезды из рук принца, затем повернулись и отдали честь присутствующим. Вновь зазвучали голоса мальчиков. Кавалеры отошли в сторону, при этом Уиннерли и Столлингс улыбались широкой улыбкой. Когда замерли последние звуки гимна, до Николь долетели с задней части нефа другие звуки. Она не удержалась от искушения оглянуться. По проходу на костылях медленно шел лорд Бору.
Господи, он был великолепен. Одетый весь в черное — разительный контраст по сравнению с безвкусно одетыми кавалерами ордена Подвязки, он шел с обнаженной головой; рыжевато-золотистые волосы его поблескивали, когда на них падал свет светильников. Николь с трудом подавила в себе дрожь, когда вспомнила, как эта красивая голова касалась ее грудей. Его подбородок был приподнят, глаза устремлены на алтарь. Чего стоило ему сейчас показать себя в таком виде, подумала Николь. Почему он согласился прий-ти? Что заставило его согласиться участвовать в этом фарсе?
Бору миновал ее скамью. Она разглядела его широкое лицо, немигающие голубые глаза и почувствовала, что он преисполнен такой гордости, что она вынуждена была закусить губу, дабы не разрыдаться. Затем поверх голов притихших наблюдателей на скамьях перед ней она увидела еще одно рыжевато-золотистое пятно — леди Бору, которая также была в благородном черном наряде. На ее лице светилась улыбка. Он пришел ради нее, вдруг поняла Николь, и у нее перехватило в горле. Он пришел, потому что этого хотела его мать. Потому что она попросила его об этом. И от осознания того, что этот великий, грубый вояка Брайан Бору способен согласиться на участие в этом спектакле ради своей матери, у нее брызнули из глаз слезы. Стоявший рядом Уоллингфорд нахмурился и подал ей платочек.
Николь машинально взяла его и приложила к глазам. Брайан Бору стоял перед принцем и архиепископом, балансируя на костылях.
— Давайте помолимся, — произнес нараспев архиепископ, и лорд Бору, приложив нечеловеческие усилия, сумел опуститься на колени. Николь прижала кулак к горлу. О Господи! Как ему удастся подняться?
Архиепископ возложил руку на голову Бору и стал монотонно говорить. Николь с ужасом наблюдала за процедурой, ожидая и боясь того момента, когда лорду Бору будет велено подняться. Архиепископ нарисовал впечатляющую картину героического поведения кандидата в бою, рассказал о том, сколько жизней он спас своим подвигом, и у Николь появилась надежда, что позеры, удостоенные ордена Подвязки, по меньшей мере испытали чувство стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78