Казалось, она впервые в жизни встретила красивого аристократа, хотя на самом деле повидала их немало, и за одного даже вышла замуж. Внезапно она потеряла себя и превратилась в кого-то… она и сама не знала, в кого. Да, впрочем, какая разница?
Она долго стояла, безуспешно пытаясь переключить внимание с неожиданного видения на мумии и не замечая, как проходит время; А в эти самые минуты Оливия едва не воплотила в жизнь самые душераздирающие сцены из Апокалипсиса.
Да и вообще, стоя вот так, словно в ловушке, с отчаянно бьющимся сердцем и срывающимся дыханием, Батшеба совсем забыла, что у нее есть дочь.
Вот потому-то она заметила неприятность, когда было уже слишком поздно.
Стук, отчаянный вопль, а потом крик до боли знакомого голоса:
– Дурак! Идиот!
Все звуки свидетельствовали о том, что произошло нечто крайне нежелательное. Но шум разрушил опасные чары. Батшеба поспешила на крик и, к счастью, выхватила блокнот из рук Оливии еще до того, как тот успел улететь в другой конец зала и по пути разбить какую-нибудь бесценную реликвию.
– Оливия Уингейт, – тихо произнесла Батшеба, надеясь ограничить круг свидетелей, – я поражена, потрясена!
На самом деле слова не содержали ни капли правды. Батшеба была бы поражена лишь в том случае, если бы дочери удалось провести полчаса в цивилизованном обществе и при этом не устроить впечатляющего спектакля.
Она повернулась к мальчику со светлыми льняными волосами – невольной жертве Оливии. Тот неподвижно сидел на полу возле опрокинутой табуретки и смотрел на мать и дочь настороженными серыми глазами.
– Я сказала, что, когда вырасту, обязательно стану рыцарем. А он ответил, что девочки рыцарями не бывают, – срывающимся от гнева и обиды голосом пояснила Оливия.
– Лайл, такое вопиющее пренебрежение основополагающим жизненным правилом вызывает искреннее изумление, – раздался неподалеку спокойный, удивительно глубокий голос. Казалось, звук его покатился по позвоночнику вниз, а потом снова поднялся к чувствительному узелку на шее. – А ведь я уже неоднократно предупреждал, – продолжал звучать голос, – что джентльмен ни в коем случае не должен противоречить леди.
Батшеба взглянула в направлении голоса. Ах, ну конечно.
Из всех мальчиков мира Оливия выбрала своей мишенью именно того, который пришел с этим человеком.
Она относилась к числу тех женщин, которые провоцировали несчастные случаи даже тогда, когда просто переходили улицу.
Она относилась к числу тех женщин, появлению которых должен предшествовать предупредительный знак.
На расстоянии она выглядела просто умопомрачительно.
Сейчас она стояла совсем близко.
И…
Однажды, во время одной из юношеских проделок, Бенедикт упал с крыши и на некоторое время потерял сознание.
Сейчас он упал прямо в темно-синие, словно морская пучина, глаза и потерял разум. Мир куда-то улетел, мысли тоже куда-то испарились, осталось лишь видение: жемчужная кожа, пухлые яркие губы, бездонная синева, в которую он неумолимо погружался… а потом розовый отсвет, словно рассвет окрасил изысканно очерченные скулы и нежные щеки.
Румянец. Она покраснела.
Усилием воли виконт заставил себя вернуться к действительности.
Вежливо поклонился.
– Прошу прощения, мадам, – заговорил он. – Вынужден признать, что этот юный зверь, к сожалению, еще не полностью поддался воздействию цивилизации. Поднимитесь с пола, сэр, и немедленно попросите у дам прощения за причиненные волнения.
С видом крайнего возмущения Перегрин встал на ноги.
– Но…
– Извинения абсолютно излишни, – возразила красавица. – Я уже тысячу раз объясняла Оливии, что физическое нападение – отнюдь не достойная реакция в случае разногласий, если, конечно, не существует непосредственной угрозы для жизни.
Она повернулась к девочке, веснушчатому рыжеволосому созданию, лишь глазами напоминающему мать – если, конечно, это была мать.
– Твоя жизнь оказалась под угрозой, Оливия?
– Нет, мама, – сверкнув глазами, ответила девочка, – но он сказал…
– Этот молодой человек выглядел крайне опасным? – спокойно продолжала мать.
– Нет, мама, – повторила упрямица, – но…
– Вы просто разошлись во мнениях? – настаивала красавица.
– Да, мама, но…
– Ты потеряла самообладание. Что я говорила насчет утраты самообладания?
– Что в подобных случаях необходимо сосчитать до двадцати, – послушно ответила дочка. – А если после этого не удастся взять себя в руки, то надо сосчитать снова.
– Ты это сделала?
– Нет, мама. – За честным ответом последовал тяжкий вздох.
– Извинись, пожалуйста, Оливия. Как можно вежливее.
Оливия угрюмо насупилась. Потом глубоко вздохнула, медленно выдохнула и повернулась к Перегрину.
– Сэр, нижайше прошу простить, – заговорила она. – Я поступила отвратительно, низко и мерзко. Надеюсь, что неожиданное падение с табуретки не причинило вам большого вреда. Я глубоко раскаиваюсь, потому что не только напала на невинного человека, угрожая его здоровью, но и опозорила собственную мать. Все дело в моей безумной вспыльчивости – недостатке, который преследует меня с самого рождения.
Она упала на колени и двумя руками сжала ладонь Перегрина.
– Умоляю, благородный сэр, проявите милосердие и простите!
Молодой граф Лайл растерянно слушал страстный монолог. Пожалуй, впервые в жизни он от удивления утратил дар речи.
Мать страдальчески закатила невероятно синие глаза.
– Встань же, Оливия!
Склонив голову, Оливия крепко сжимала руку Перегрина. Тот в панике взглянул на Бенедикта.
– Возможно, теперь, граф Лайл, вы поймете, насколько глупо противоречить даме, – невозмутимо заметил Бенедикт. – Так что не ищите у меня помощи. Надеюсь, сегодня вы получили хороший урок.
Бессловесность была абсолютно чужда характеру Перегрина, а потому он довольно скоро пришел в себя.
– О, встаньте, пожалуйста, – строго обратился, он к Оливии. – Это был всего лишь блокнот.
Оливия не пошевелилась. Немного понизив голос, он добавил:
– Дядя прав. Я тоже должен извиниться. Ведь мне давно известно, что нельзя противоречить женщинам и старшим. Правда, не понимаю, с какой стати. Никто ни разу не потрудился объяснить логику этого странного правила. Как бы там ни было, а вы ударили совсем не больно. Упал я потому, что потерял равновесие, когда резко наклонился. Ничего страшного. Вряд ли девочка способна причинить мне серьезный вред.
Оливия мгновенно подняла голову. В глазах вспыхнули опасные искры.
Перегрин продолжал, как обычно, не замечая, что происходит вокруг.
– Видите ли, все дело в практике, в тренировке, ау девочек с этим проблема. Если бы вы регулярно тренировались, то хотя бы напрягли руку, когда ударили меня. Вот потому-то драка так хорошо получается у учителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Она долго стояла, безуспешно пытаясь переключить внимание с неожиданного видения на мумии и не замечая, как проходит время; А в эти самые минуты Оливия едва не воплотила в жизнь самые душераздирающие сцены из Апокалипсиса.
Да и вообще, стоя вот так, словно в ловушке, с отчаянно бьющимся сердцем и срывающимся дыханием, Батшеба совсем забыла, что у нее есть дочь.
Вот потому-то она заметила неприятность, когда было уже слишком поздно.
Стук, отчаянный вопль, а потом крик до боли знакомого голоса:
– Дурак! Идиот!
Все звуки свидетельствовали о том, что произошло нечто крайне нежелательное. Но шум разрушил опасные чары. Батшеба поспешила на крик и, к счастью, выхватила блокнот из рук Оливии еще до того, как тот успел улететь в другой конец зала и по пути разбить какую-нибудь бесценную реликвию.
– Оливия Уингейт, – тихо произнесла Батшеба, надеясь ограничить круг свидетелей, – я поражена, потрясена!
На самом деле слова не содержали ни капли правды. Батшеба была бы поражена лишь в том случае, если бы дочери удалось провести полчаса в цивилизованном обществе и при этом не устроить впечатляющего спектакля.
Она повернулась к мальчику со светлыми льняными волосами – невольной жертве Оливии. Тот неподвижно сидел на полу возле опрокинутой табуретки и смотрел на мать и дочь настороженными серыми глазами.
– Я сказала, что, когда вырасту, обязательно стану рыцарем. А он ответил, что девочки рыцарями не бывают, – срывающимся от гнева и обиды голосом пояснила Оливия.
– Лайл, такое вопиющее пренебрежение основополагающим жизненным правилом вызывает искреннее изумление, – раздался неподалеку спокойный, удивительно глубокий голос. Казалось, звук его покатился по позвоночнику вниз, а потом снова поднялся к чувствительному узелку на шее. – А ведь я уже неоднократно предупреждал, – продолжал звучать голос, – что джентльмен ни в коем случае не должен противоречить леди.
Батшеба взглянула в направлении голоса. Ах, ну конечно.
Из всех мальчиков мира Оливия выбрала своей мишенью именно того, который пришел с этим человеком.
Она относилась к числу тех женщин, которые провоцировали несчастные случаи даже тогда, когда просто переходили улицу.
Она относилась к числу тех женщин, появлению которых должен предшествовать предупредительный знак.
На расстоянии она выглядела просто умопомрачительно.
Сейчас она стояла совсем близко.
И…
Однажды, во время одной из юношеских проделок, Бенедикт упал с крыши и на некоторое время потерял сознание.
Сейчас он упал прямо в темно-синие, словно морская пучина, глаза и потерял разум. Мир куда-то улетел, мысли тоже куда-то испарились, осталось лишь видение: жемчужная кожа, пухлые яркие губы, бездонная синева, в которую он неумолимо погружался… а потом розовый отсвет, словно рассвет окрасил изысканно очерченные скулы и нежные щеки.
Румянец. Она покраснела.
Усилием воли виконт заставил себя вернуться к действительности.
Вежливо поклонился.
– Прошу прощения, мадам, – заговорил он. – Вынужден признать, что этот юный зверь, к сожалению, еще не полностью поддался воздействию цивилизации. Поднимитесь с пола, сэр, и немедленно попросите у дам прощения за причиненные волнения.
С видом крайнего возмущения Перегрин встал на ноги.
– Но…
– Извинения абсолютно излишни, – возразила красавица. – Я уже тысячу раз объясняла Оливии, что физическое нападение – отнюдь не достойная реакция в случае разногласий, если, конечно, не существует непосредственной угрозы для жизни.
Она повернулась к девочке, веснушчатому рыжеволосому созданию, лишь глазами напоминающему мать – если, конечно, это была мать.
– Твоя жизнь оказалась под угрозой, Оливия?
– Нет, мама, – сверкнув глазами, ответила девочка, – но он сказал…
– Этот молодой человек выглядел крайне опасным? – спокойно продолжала мать.
– Нет, мама, – повторила упрямица, – но…
– Вы просто разошлись во мнениях? – настаивала красавица.
– Да, мама, но…
– Ты потеряла самообладание. Что я говорила насчет утраты самообладания?
– Что в подобных случаях необходимо сосчитать до двадцати, – послушно ответила дочка. – А если после этого не удастся взять себя в руки, то надо сосчитать снова.
– Ты это сделала?
– Нет, мама. – За честным ответом последовал тяжкий вздох.
– Извинись, пожалуйста, Оливия. Как можно вежливее.
Оливия угрюмо насупилась. Потом глубоко вздохнула, медленно выдохнула и повернулась к Перегрину.
– Сэр, нижайше прошу простить, – заговорила она. – Я поступила отвратительно, низко и мерзко. Надеюсь, что неожиданное падение с табуретки не причинило вам большого вреда. Я глубоко раскаиваюсь, потому что не только напала на невинного человека, угрожая его здоровью, но и опозорила собственную мать. Все дело в моей безумной вспыльчивости – недостатке, который преследует меня с самого рождения.
Она упала на колени и двумя руками сжала ладонь Перегрина.
– Умоляю, благородный сэр, проявите милосердие и простите!
Молодой граф Лайл растерянно слушал страстный монолог. Пожалуй, впервые в жизни он от удивления утратил дар речи.
Мать страдальчески закатила невероятно синие глаза.
– Встань же, Оливия!
Склонив голову, Оливия крепко сжимала руку Перегрина. Тот в панике взглянул на Бенедикта.
– Возможно, теперь, граф Лайл, вы поймете, насколько глупо противоречить даме, – невозмутимо заметил Бенедикт. – Так что не ищите у меня помощи. Надеюсь, сегодня вы получили хороший урок.
Бессловесность была абсолютно чужда характеру Перегрина, а потому он довольно скоро пришел в себя.
– О, встаньте, пожалуйста, – строго обратился, он к Оливии. – Это был всего лишь блокнот.
Оливия не пошевелилась. Немного понизив голос, он добавил:
– Дядя прав. Я тоже должен извиниться. Ведь мне давно известно, что нельзя противоречить женщинам и старшим. Правда, не понимаю, с какой стати. Никто ни разу не потрудился объяснить логику этого странного правила. Как бы там ни было, а вы ударили совсем не больно. Упал я потому, что потерял равновесие, когда резко наклонился. Ничего страшного. Вряд ли девочка способна причинить мне серьезный вред.
Оливия мгновенно подняла голову. В глазах вспыхнули опасные искры.
Перегрин продолжал, как обычно, не замечая, что происходит вокруг.
– Видите ли, все дело в практике, в тренировке, ау девочек с этим проблема. Если бы вы регулярно тренировались, то хотя бы напрягли руку, когда ударили меня. Вот потому-то драка так хорошо получается у учителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86