– А сколько следует назначить за уроки, Александр Иванович?
Директор сказал, сколько.
Ширинкины были в нашем городе люди знатные: отец моего будущего ученика состоял по выборам уездным предводителем дворянства и считался крупным землевладельцем. Дом их на главной улице города был каждому известен. Я даже бывал в нем и раньше. Отец не раз поручал мне относить к Ширинкиным аккуратно завернутые в черный коленкор отглаженные брюки, визитки или пиджаки – «да только не изомни смотри». Но тогда я заходил со двора через черный ход, а сейчас звонил с парадного крыльца.
Открыла дверь горничная в белом фартуке и белой наколке и провела меня по комнатам к барыне. В покоях мадам Ширинкиной стоял крепкий аромат «Сердца Жанетты», излюбленных духов у дам нашего бомонда. На голубых обоях по стенам висело множество фотографий в рамочках – все военные и дамы – и большая репродукция в широкой плюшевой раме с «Демона и Тамары» Зичи. Вместо иконы – в переднем углу мадонна Каульбаха с заплаканными глазами. На столиках и этажерках – флакончики, морские раковины, шкатулочки из перламутра и цветной соломки, всякие безделушки, среди которых неизбежные фарфоровые слоники от большого до крошечного: известно было, что они приносят счастье.

Барыня в летах, но нарядная и авантажная, смуглая, в родинках, с коричневыми веками и черными цыганскими глазами, с большим бюстом, подтянутым корсетом к самому носу, сидела на диване синего плюша с ногами, каблуками вперед, среди вороха пестрых вышитых подушечек. Меня пригласили сесть, и я, стараясь не обнаружить свою робость, опустился на голубой пуф.
Барыня сказала, что все ее дети очень способные и талантливые: Люлю кончила институт с шифром, Вольдемар в полку на отличном счету и даже получил приз за верховую езду. Только бедняжке Пьеру не повезло. Он по слабости здоровья запустил уроки, и его пришлось взять из кадетского корпуса домой.
– Мы не жалеем для него средств. Его скоро призовут на военную службу – не идти же ему в полк простым солдатом. К нему ходят лучшие педагоги из реального училища. Математику ему преподает сам Александр Иванович. Он так хвалил ваши успехи, мсье Кузьмин. Вы еще ученик, но Пьер дал мне слово, что будет вас слушаться. Маргарита Юрьевна тоже рекомендовала вас с самой лучшей стороны. Помогите бедняжке Пьеру – он очень, очень способный, только ужасно рассеянный.
Появился бедняжка Пьер – юноша могучего роста и отличной упитанности. Мяса из него так и выпирали повсюду. Штаны чуть не лопались на его толстых ляжках, шея жирной складкой лежала на крахмальном воротничке. Тужурка была ему тесна, рукава коротки. Было очевидно до жалости, что он из своего костюма сильно вырос.
Белый, румяный, с заметными усиками, с рассеянным телячьим взглядом, он был, пожалуй, даже недурен, только подбородок был у него тяжеловат да мясистый язычище не укладывался в своем вместилище, а покоился на нижней губе всегда полуоткрытого рта. Иногда Пьер, спохватываясь, захлопывал рот, но стоило ему зазеваться, как непокорный язык вылезал на волю и снова занимал свое место на губе.
Мы поднялись с Пьером в его комнату в мезонине дома. Пока я не сел, ученик мой стоял навытяжку, демонстрируя свой гвардейский рост и ироническую почтительность к новому учителю. Он был на добрый вершок выше меня ростом и смотрел своим блуждающим взором куда-то вдаль поверх моей головы.
Он явно злился, был не в духе и не скрывал, что презирает и педагога, и науки, и весь этот балаган. Ну что ж, дело понятное: сколько ни топырься, а все же обидно для самолюбия – детине призывного возраста и роста иметь в наставниках школьника, мальчишку! С грустным достоинством хрипловатым кадетским баском отвечал он на мои вопросы, покорно и уныло блуждал по карте в напрасных поисках рек и гор, островов и проливов: ничего, мол, не поделаешь, надо терпеть.
Он не знал, куда впадает Обь, где находится Денежкин Камень, как звали коня Александра Македонского, что сказали древляне Ольге из ямы, куда их бросили прямо в лодках, зачем сняла Софья Витовтовна пояс с Василия Косого, какую эстафету послал Суворов после взятия Варшавы и что ответила Екатерина.

Однако он не говорил просто: «Этого я не знаю», а отвечал на заданный вопрос первой подвернувшейся на язык бессмыслицей. Так, о коне Александра Македонского он сказал, что его звали «Крепыш». А древляне будто бы закричали Ольге: «Ура, с нами бог!» Я не удивлялся этой странной манере, потому что уже раньше знал, что по кадетским традициям полагалось лучше пороть ахинею, чем молчать. Ахинеи набралось столько, что мне стало жутковато: где же такого оболтуса натаскать к экзаменам за оставшиеся три месяца? Наше собеседование походило на диалог глухих или сумасшедших; на каждый вопрос я получал нелепый ответ, и порой мне начинало казаться, уж не валяет ли мой ученик просто-напросто дурака?
Да нет: вот про эпоху Петра Великого он отвечал почему-то весьма порядочно и даже неожиданно блеснул кое-какими сведениями сверх учебника.
– Кабы вы всю историю так знали! – сказал я.
Пьер самодовольно хмыкнул:
– Я знаю кое-что, чему в школе не учат. Ведь мой предок – стрелецкий старшина Федор Ширинкин – участвовал в заговоре Цыклера против царя Петра Великого, за что и был казнен в Москве на Красной площади. И вообще наш род очень древний и знаменитый в истории. Герб Ширинкиных: в голубом поле – лестница и три гранаты, намёт акантовый золотой, подложенный красным. Вы знаете, что такое намет?
– Нет, признаться, гербами я мало интересовался.
Пьер презрительно умолк, надувшись от спеси. Он был доволен, что «осадил» меня с моей школьной премудростью. Его язык, воспользовавшись рассеянностью хозяина, вылез и разлегся на губе.
«Нет, шалишь, не будет твоего верха надо мной», – подумал я и сказал:
– Запишите небольшой отрывок.
У меня за три года педагогической практики в памяти скопилась куча диктантов, которые я знал наизусть. В сущности, не мое дело было проверять его познания в правописании – на то у него был словесник, но я выбрал нарочно диктант географического содержания, чтобы он не заподозрил подвоха. Я начал диктовать отрывок из «Фрегата „Паллады“ о встрече со смерчем:
– «Зарядить пушку ядром!» – кричит вахтенный…»
Отрывок был невелик, но Пьер наделал в нем кучу орфографических ошибок. Я подчеркнул их красным карандашом и вернул листок с бесстрастным лицом неподкупной педагогической Фемиды. Демонстрация была убедительной: Давид победил Голиафа.
Постучавшись, вошел слуга с зажженной лампой и пригласил меня вниз:
– Барин просит вас к себе.
Кабинет Ширинкина-отца был похож больше на моленную. В углу в три ряда стояли иконы в богатых ризах. Перед некоторыми горели цветные лампадки, хотя день был будний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40