– Леона, – сказала она взволнованным и укоризненным тоном, – он здесь.
– Кто, дорогая Беатриса?
– Ты сама знаешь… Я не знаю, что делать… Он говорит, что ему нужно повидаться с тобой. Я просила его обождать внизу, в передней, из-за… э-э… наших друзей.
– Господи Боже мой, Беатриса, неужели я еще недостаточно страдала из-за него?
Мама опустилась в передней на скамейку под оленьими рогами, служившими вешалкой для шляп. Дик и Генри удивленно смотрели на бледные лица женщин. Тетя Беатриса поджала губы и сказала неприязненно:
– Дети, пойдите-ка пройдитесь по улице. Прямо невозможно – два взрослых лодыря весь день бродят по дому. Ровно в половине второго будет обед и вы вернетесь… А теперь марш.
– Что случилось с тетей Беатрисой? – спросил Дик, когда они вышли на улицу.
– Спятила, должно быть… Терпеть ее не могу, – сказал Генри высокомерно.
Дик шел, ударяя носками по панели.
– Послушай-ка, сходим выпьем содовой… У Драйера замечательная содовая.
– Деньги есть?
Дик покачал головой.
– Не воображай, пожалуйста, что я тебя стану угощать… Черт возьми, до чего поганая дыра этот Трентон… Я видел в Филадельфии одно заведение минеральных вод, так там содовый сифон был длиной в полквартала.
– Да что ты!
– Держу пари, Дик, что ты не помнишь, как мы жили в Оук-парке… Да, Чикаго – это город!
– Конечно, помню… Мы с тобой еще ходили в детский сад, и папа там был, и вообще.
– Фу черт, как курить хочется!
– Мама заметит.
– А мне плевать, пускай замечает.
Когда они пришли домой, тетя Беатриса встретила их У парадной с кислой, как лимон, миной, и сказала, чтобы они спустились в нижний этаж. Мама хочет поговорить с ними. На черной лестнице пахло воскресным обедом и куриным фаршем. Они ползли вниз как можно медленнее – должно быть, опять скандал из-за того, что Генри курит. Мама сидела в темной передней нижнего этажа. При свете стенного газового рожка Дик не мог разглядеть лицо мужчины. Мама пошла им навстречу, и тут они увидели, что у нее красные глаза.
– Дети, это ваш отец, – сказала она слабым голосом. Слезы потекли по ее лицу.
У мужчины была седая, бесформенная голова, волосы коротко острижены, веки красные и без ресниц, глаза того же цвета, что и лицо. Дик испугался. Он видел этого человека, когда был маленьким, только это не папа.
– Ради Бога, перестань реветь, Леона, – сказал мужчина слезливым голосом. Стоя и разглядывая мальчиков в упор, он слегка пошатывался, словно у него подгибались колени. – Славные ребятишки, Леона… Должно быть, они не часто вспоминают о своем бедном, старом папе.
Все четверо стояли, не говоря ни слова, в темной передней, среди жирных, душных запахов воскресного обеда, доносившихся из кухни. Дик почувствовал, что ему нужно заговорить, но в глотке застрял ком. Он пролепетал:
– В-в-вы были больны?
Мужчина повернулся к маме.
– Ты им лучше все расскажи, когда я уйду… Не щади меня. Меня никто никогда не щадил… Не глядите на меня, как на привидение, мальчики, я вас не обижу. – Нижнюю часть его лица передернула нервная судорога. – Меня самого всю жизнь все обижали… Да, от Оук-парка досюда – далекий путь… Я только хотел поглядеть на вас, будьте здоровы… Я думаю, людям, подобным мне, лучше уходить черным ходом… Ровно в одиннадцать жду тебя в банке, Леона, больше я уже никогда ни о чем тебя не попрошу.
Когда открылась дверь и отраженный солнечный свет затопил переднюю, газовый рожок побагровел. Дик трясся от страха, что мужчина поцелует его, но тот лишь потрепал их дрожащей рукой по плечу. Одежда висела на нем мешком, и он, по-видимому, с трудом волочил ноги в широких ботинках по ступенькам, ведущим на улицу. Мама захлопнула дверь.
– Он едет на Кубу, – сказала она. – Больше мы его не увидим. Надеюсь, Бог простит ему все, а ваша бедная мать простить не может. По крайней мере он вырвался из этого ада.
– Где он был? – спросил Генри деловым тоном.
– В Атланте.
Дик убежал наверх, на чердак, в свою комнату, и, всхлипывая, повалился на кровать.
Ни тот ни другой не сошли вниз к обеду, хоть они и были голодны и на лестнице вкусно пахло жареными цыплятами. Когда Перл мыла посуду, Дик спустился на цыпочках в кухню и выклянчил у нее целую тарелку с жареным цыпленком, фаршем и картошкой; она сказала, чтобы он шел на задний двор и ел поскорее, потому что у нее сегодня выходной день и ей нужно еще перемыть всю посуду. Он сел на пыльную стремянку в буфетной и стал есть. Он с трудом глотал куски, его горло как-то странно окостенело. Когда он кончил есть, Перл заставила его вытереть вместе с ней тарелки.
Летом его устроили мальчиком на побегушках в небольшую гостиницу в Бей-Хеде, которую содержала одна дама, прихожанка доктора Этвуда. Перед отъездом майор Глен и его супруга, самые почетные тетины постояльцы, дали ему бумажку в пять долларов на карманные расходы и «Маленького пастуха грядущего царства» для вагонного чтения. Доктор Этвуд попросил его остаться в воскресенье после урока закона Божьего и рассказал ему притчу о талантах, которую Дик и так знал назубок, потому что доктор Этвуд четыре раза в год произносил проповедь на эту тему, и показал ему письмо от директора Кентской школы о том, что в будущем году он будет принят стипендиатом, и сказал, что он должен усердно учиться, ибо Господу угодно, чтобы каждый из нас трудился сообразно своим способностям. Затем он рассказал ему то немногое, что следует знать подрастающему мальчику, и сказал, что он должен избегать соблазнов и оставаться чистым душой и телом, дабы достойно служить Господу и блюсти себя для той прелестной чистой девушки, которая некогда будет его женой, все же прочее неизбежно приводит к помешательству и болезням. Дик ушел с горящими щеками.
В «Бейвью» все складывалось, в общем, недурно, только все жильцы и прислуга были старики; лишь Скинни Меррей, второй мальчик на побегушках, был почти одних лет с ним – высокий, светловолосый парнишка, ни о чем не умевший толком поговорить. Он был года на два старше Дика. Они спали на двух койках в тесной, душной каморке под самой крышей, которая к вечеру так накалялась, что к ней больно было прикоснуться. Через тонкую перегородку они слышали, как в соседней комнате возятся и хихикают, ложась спать, служанки. Дику были омерзительны эти звуки, и бабий дух, и запах дешевой пудры, проникавший сквозь щели в стене. В особенно жаркие ночи он и Скинни вынимали оконную раму и ползли вдоль кровельного желоба на плоскую крышу верхней веранды. Там их терзали москиты, но все-таки это было лучше, чем лежать без сна на койках. Однажды служанки выглянули из окна и увидели, как они ползут вдоль желоба, и подняли страшный крик, будто мальчишки подглядывают, и пригрозили пожаловаться хозяйке, и они перепугались до смерти и всю ночь строили планы, что они будут делать, если их выгонят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122