Глаза карие, нос прямой. Усы коротко подстрижены. Немного рисует, хотя и дальтоник. Пишет стихи. Откликается на кличку "Лирик". Работает специалистом русского быта, преподает взрывное устройство и радиотехнику". Правда ли, что здесь не хватает: "характер нордический"? Со стороны пресс-центра мой "документальный" список не получил ни поправки, ни одного замечания: мои "кадры" прошли, как по маслу. Надеюсь, дело не в "деловом" цинизме ведомства, которое мало чем отличалось от моего "творческого". Буду благороден: в описании "реальности" тех времен пресс-центровцы исходили, как кажется мне, не из охраны настоящей секретности, сколь заботились о сохранности ауры, атмосферы, типичности. Воистину: только градусами разнятся наши методы, то есть крепостью алкогольного напитка, но суть одна: сокрыть истину. Правда, их список по сравнению с моим мал, да и красками чуть бледнее. Впрочем, кому как покажется; не мы ценители описанного и былого, и не нам знать, что устойчиво в человеческой памяти, а что мимолетно.
Мечты, мечты, где ваша сладость...
* * *
Продолжим перечисление загадок, которые осторожно называю "странными", поскольку я сам их сконструировал, надев на себя собственное представление о жизни и коллизиях настоящих нелегалов. Представить себя не в своей, а в чужой шкуре (или маске) - можно, но: не дай Бог! В повести действует человек, которого я долго называл "полковником А.". Если не забыл мой читатель, кратко напомню: первая встреча с ним произошла в ту пору, когда я еще был в составе Багряка, а он сидел в свите Конона Молодыя под именем Варлама Афанасьевича и давал по ходу беседы фактические справки о внешности и деталях какого-то здания в Германии (в ответ на нашу просьбу познакомить нас с кем-то из крупных разведчиков), а затем со странным кульбитом вдруг из "полковника А." превратился в Рудольфа Ивановича Абеля. На сей раз Конон был уже сбоку от нас, как прежде сиживал Варлаам, а тот - в центре стола: точно визави. Томить читателя секретами полишинеля смысла уже нет: и повесть прочитана, тем более что не в этой "конфигурации" Комитета суть дела. Суть в том, что когда я, уже сочиняя сюжеты повести, ощутил необъяснимую потребность (может быть, чутье) осуществить возникшую идею: соединить трех человек в одно лицо, имя которого придумывать не стал. Назвал его ясно и просто: немецкий абверовец, в руки которого в Гродно попал молоденький партизанчик Конон Молодый с грубо сделанными фальшивыми документами. А что? - легкомысленно подумал я, не могло ли такое случиться в реальной жизни, которая и не такие невероятности преподносит людям. И еще несколько слов, чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона, сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная собачонка, увидев "чужого", начинал ныть, возвращая память к эпизоду в Гродно.
Так вот: через многие годы Конон Трофимович увиделся, наконец, при первой встрече в Вашингтоне со своим резидентом по США и Северной Америке. Не обессудьте, читатель, я вновь верну вас к цитате, а уж затем во всем признаюсь, чтобы дать себе и вам пищу для размышлений. Итак:
"... Было точно указанное время. Несмотря на то, что то наш век не каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения оставалась у разведчиков на примитивном, но как говорится, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицах смокингов воткнули булавки один с красной, другой с зеленой головками... Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с онемевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя заныл копчик..."
Прерываю цитату, чтобы перейти к финалу эпизода, вам известному, если вы читали повесть, если помните ключевую сентенцию: "Мне остается добавить к сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом в США и Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый вам советский полковник А., он же "Варлам Афанасьевич" из свиты Лонгсдейла и, наконец - да, вы совершенно правы, читатель - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути Господни... Вот и теперь круг замкнулся".
Нет, не замкнулся круг. Дело в том, что к вашему безмерному удивлению и даже потрясению, вся эта фантастическая ситуация, изложенная в повести и, тщательно проверенная специальной комиссией пресс-центра, а затем благополучно опубликованная, многократно переизданная и дома и за рубежом, - я сам в недоумении и в растерянности, - от начала и до конца придумана лично мною. Теперь поставьте себя на место - нет, не разведчиков - а именно на место автора: неужто вам, уже вкусившим невероятия странной профессии - иностранец, не захочется не только увидеть в своем американском коллеге - абверовца, а в нем еще и Варлама Афанасьевича, "сделав" его (гулять, так гулять!) еще Рудольфом Абелем?
Соблазн у меня был невероятный: триада; я сам их всех объединил в одном лице, не моргнув глазом. А сейчас с той же решительностью признаюсь вам, своему читателю: грешен. Как все складно тогда получилось, да еще было без запинки пропущено через тотальную проверку пресс-центром. Добавлю: в документальном повествовании?! У меня рождаются три варианта ответа на загадку. Вариант 1-й: я гениально провидел то, что воистину было, о чем герой мой Конон Трофимович никогда не смел рассказывать мне, ни о встрече в Вашингтонском парке с абверовцем, оказавшемся Абелем. Вариант 2-й: им все до лампочки, и вообще - был ли мальчик? Какая им разница: как бы ни говорили, сколько бы о них ни врали - одна польза , кроме одного вреда , если рассказывали правду. Впрочем, даже если и не было никакой встречи с Абелем-абверовцем, им и это нужно , чтобы вы думали, будто встреча такая была; беспроигрышная профессиональная лотерея. Наконец, вариант 3-й: вопиющая ведомственная халатность, пропустившая подобное смешение соленого со сладким и с перцем, как гремучая смесь яда с противоядием в одной колбе, как кровосмесительное и грешное соитие родных братьев и сестер. Если так, то закономерен осторожный и страшный вопрос: где мораль и вообще возможна ли нравственность там, где речь идет о разведработе, где плетут одновременно кружева и лапти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Мечты, мечты, где ваша сладость...
* * *
Продолжим перечисление загадок, которые осторожно называю "странными", поскольку я сам их сконструировал, надев на себя собственное представление о жизни и коллизиях настоящих нелегалов. Представить себя не в своей, а в чужой шкуре (или маске) - можно, но: не дай Бог! В повести действует человек, которого я долго называл "полковником А.". Если не забыл мой читатель, кратко напомню: первая встреча с ним произошла в ту пору, когда я еще был в составе Багряка, а он сидел в свите Конона Молодыя под именем Варлама Афанасьевича и давал по ходу беседы фактические справки о внешности и деталях какого-то здания в Германии (в ответ на нашу просьбу познакомить нас с кем-то из крупных разведчиков), а затем со странным кульбитом вдруг из "полковника А." превратился в Рудольфа Ивановича Абеля. На сей раз Конон был уже сбоку от нас, как прежде сиживал Варлаам, а тот - в центре стола: точно визави. Томить читателя секретами полишинеля смысла уже нет: и повесть прочитана, тем более что не в этой "конфигурации" Комитета суть дела. Суть в том, что когда я, уже сочиняя сюжеты повести, ощутил необъяснимую потребность (может быть, чутье) осуществить возникшую идею: соединить трех человек в одно лицо, имя которого придумывать не стал. Назвал его ясно и просто: немецкий абверовец, в руки которого в Гродно попал молоденький партизанчик Конон Молодый с грубо сделанными фальшивыми документами. А что? - легкомысленно подумал я, не могло ли такое случиться в реальной жизни, которая и не такие невероятности преподносит людям. И еще несколько слов, чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона, сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная собачонка, увидев "чужого", начинал ныть, возвращая память к эпизоду в Гродно.
Так вот: через многие годы Конон Трофимович увиделся, наконец, при первой встрече в Вашингтоне со своим резидентом по США и Северной Америке. Не обессудьте, читатель, я вновь верну вас к цитате, а уж затем во всем признаюсь, чтобы дать себе и вам пищу для размышлений. Итак:
"... Было точно указанное время. Несмотря на то, что то наш век не каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения оставалась у разведчиков на примитивном, но как говорится, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицах смокингов воткнули булавки один с красной, другой с зеленой головками... Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с онемевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя заныл копчик..."
Прерываю цитату, чтобы перейти к финалу эпизода, вам известному, если вы читали повесть, если помните ключевую сентенцию: "Мне остается добавить к сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом в США и Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый вам советский полковник А., он же "Варлам Афанасьевич" из свиты Лонгсдейла и, наконец - да, вы совершенно правы, читатель - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути Господни... Вот и теперь круг замкнулся".
Нет, не замкнулся круг. Дело в том, что к вашему безмерному удивлению и даже потрясению, вся эта фантастическая ситуация, изложенная в повести и, тщательно проверенная специальной комиссией пресс-центра, а затем благополучно опубликованная, многократно переизданная и дома и за рубежом, - я сам в недоумении и в растерянности, - от начала и до конца придумана лично мною. Теперь поставьте себя на место - нет, не разведчиков - а именно на место автора: неужто вам, уже вкусившим невероятия странной профессии - иностранец, не захочется не только увидеть в своем американском коллеге - абверовца, а в нем еще и Варлама Афанасьевича, "сделав" его (гулять, так гулять!) еще Рудольфом Абелем?
Соблазн у меня был невероятный: триада; я сам их всех объединил в одном лице, не моргнув глазом. А сейчас с той же решительностью признаюсь вам, своему читателю: грешен. Как все складно тогда получилось, да еще было без запинки пропущено через тотальную проверку пресс-центром. Добавлю: в документальном повествовании?! У меня рождаются три варианта ответа на загадку. Вариант 1-й: я гениально провидел то, что воистину было, о чем герой мой Конон Трофимович никогда не смел рассказывать мне, ни о встрече в Вашингтонском парке с абверовцем, оказавшемся Абелем. Вариант 2-й: им все до лампочки, и вообще - был ли мальчик? Какая им разница: как бы ни говорили, сколько бы о них ни врали - одна польза , кроме одного вреда , если рассказывали правду. Впрочем, даже если и не было никакой встречи с Абелем-абверовцем, им и это нужно , чтобы вы думали, будто встреча такая была; беспроигрышная профессиональная лотерея. Наконец, вариант 3-й: вопиющая ведомственная халатность, пропустившая подобное смешение соленого со сладким и с перцем, как гремучая смесь яда с противоядием в одной колбе, как кровосмесительное и грешное соитие родных братьев и сестер. Если так, то закономерен осторожный и страшный вопрос: где мораль и вообще возможна ли нравственность там, где речь идет о разведработе, где плетут одновременно кружева и лапти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50