В зале распространилось почти благоговейное
настроение, и когда Тайад-Эспинасс поднялся на кафедру для
доклада, воцарилась полная тишина. Он в очередной раз изложил
свою достаточно известную теорию летального земляного флюида,
затем объяснил, какими механическими и диетическими средствами
он удалил флюид из тела демонстрируемого субъекта и заменил его
витальным флюидом, и в заключение призвал всех присутствующих,
как друзей, так и противников, перед лицом столь убедительной
очевидности отказаться от сопротивления новому учению и вместе
с ним, Тайад-Эспинассом, встать на борьбу с дурным флюдом и
признать положительный витальный флиюд. При этом он распростер
руки и возвел глаза к небу, и многие из ученых мужей повторили
за ним этот жест, а женщины заплакали.
Гренуй стоял на помосте и не прислушивался. Он с
величайшим удовлетворением наблюдал за воздействием совершенно
другого, много более реального флюида: своего собственного.
Учитывая размеры актового зала, он надушился очень сильно, и
едва он поднялся на помост, аура его запаха начала мощно
излучаться в зал. Он видел - в самом деле, он видел даже
глазами! - как она захватила сначала первые ряды, затем
переместилась дальше, к центру зала, и накнец достигла
последних рядов и растеклась по галерее. И тот, кого она
захватила - у Гренуя от радости запрыгало сердце, - тот менялся
на глазах. В полосе его аромата люди, сами того не сознавая
изменяли выражение лица, изменяли свое поведение, свои чувства.
Тот, кто сначала глазел на него только со сдержанным
изумлением, теперь смотрел с умилением, тот, кто неподвижно и
прямо сидел на стуле, критически хмуря лоб и многозначительно
кривя рот, теперь свободнее подался вперед, а лицо его приняло
детски доверчивое выражение; и даже на лицах боязливых,
испуганных, самых чувствительных - тех, кто прежде не мог
смотреть на него без ужаса, а потом без подобающего скепсиса,
появился налет дружелюбия, даже симпатии, как только их настиг
его запах.
По окончании доклада все собрание поднялось с мест,
охваченное бурным ликованием. "Да здравствует витальный флюид!
Да здравствует Тайад-Эспинасс! Ура - флюидальной теории! Долой
ортодоксальную медицину! " - кричал ученый народ Монпелье,
самого значительного университетского города на юге Франции, и
маркиз де ла Тайад-Эспинасс пережил самый великий час своей
жизни.
А Гренуй, который спустился с помоста и смешался с толпой,
понял, что эти бешеные овации, собственно говоря,
предназначались ему, ему одному, Жан-Батисту Греную, хотя никто
из ликующих в зале этого не подозревал.
34
Он еще несколько недель оставался в Монпелье. Он приобрел
некоторую известность, и его приглашали в салоны, где
расспрашивали о пещерной жизни и исцелении с помощью маркиза.
Снова и снова ему приходилось повторять историю о похитивших
его разбойниках, о корзине и о лестнице. И каждый раз он
расписывал ее все красочнее и придумывал все новые подробности.
Так он снова натренировался в умении разговаривать - правда, не
очень хорошо, так как с языком у него всю жизнь не ладилось -
и, что было для него важнее, приобрел привычку ко лжи. В
сущности, понял он, он может рассказывать людям что угодно.
Доверившись однажды - а к нему они проникались доверием с
первого вдоха, которым вбирали в себя его запах, - они потом
верили ему. Далее он приобрел некоторую уверенность в светском
обхождении, которой никогда прежде не обладал. Она выражалась
даже физически. Он как бы стал выше ростом. Его горб, казалось,
исчез. Н держался почти прямо. И когда к нему обращались, он
больше не сгибался в поклоне, но оставался стоять, выдерживая
направленные на него взгляды. Конечно, за это время он не стал
ни светским человеком, ни завсегдатаем салонов, ни суверенным
членом общества. Но угрюмая неуклюжесть сошла с него, уступив
место манере, которую можно было истолковать как естественную
скромность или в всяком случае врожденную робость и которая
производила трогательное впечатление на некоторых господ и
некоторых дам - в ту эпоху в светских кругах питали слабость к
"естественному" и к чему-то вроде неотесанного шарма.
В начале марта он собрал свои вещи и ушел, тайно, ранним
утром, едва открылись ворота, одетый в неброский коричневый
сюртук, приобретенный накануне у старьевщика, и потрепанную
шляпу, которая наполовину скрывала его лицо. Никто его не
узнал, никто его не увидел, не заметил, потому что он намеренно
в этот день отказался от духов. И когда маркиз около полудня
приказал начать розыски, сторожа клялись и божились, что хоть
они и видели разных людей, выходящих из города, но никак не
того всем известного пещерного человека, который наверняка
бросился бы им в глаза. Тогда маркиз распустил слух, что Гренуй
покинул Монпелье с его согласия, чтобы съездить в Париж по
семейным делам. Однако втайне он ужасно разозлился, ибо
намеревался предпринять с Гренуем турне по всему королевству,
чтобы завербовать сторонников своей флюидальной теории.
Спустя некоторое время он успокоился, поскольку его слава
распространилась и без турне, почти без усилий с его стороны. В
"Журналь де саван" и даже в "Курьер де л'Эрон" появились
длинные статьи о fluidum letale Taillade, и со всех концов
страны начали приезжать страдающие летальным отравлением
пациенты в надежде обрести у него исцеление. Летом 1764 года он
основал первую "Ложу витального флюида", которая в Монпелье
насчитывала 12 членов и учредила филиалы в Марселе и Лионе.
Потом он решился рвануть в Париж, чтобы оттуда завоевать для
своей теории весь цивилизованный мир, но еще прежде ради
пропагандистской поддержки своего похода совершить некий
флюидальный подвиг, который бы затмил исцеление пещерного
человека и все прочие эксперименты, а именно в начале декабря
сопроводить группу бесстрашных адептов, отправлявшихся на пик
Канигу. Пик находился на долготе Парижа и считался высочайшей
вершиной Пиренеев. Этот ученый муж, стоявший на пороге
старости, приказал доставить себя на вершину высотой 2800
метров и там в течение трех недель подвергнуть воздействию
самого настоящего, самого свежего витального воздуха, дабы, как
он объявил во всеуслышание, точно к Рождеству снова спуститься
вниз в качестве крепкого двадцатилетнего юноши.
Адепты сдались уже сразу за Верне, последним человеческим
поселением у подножия ужасной горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
настроение, и когда Тайад-Эспинасс поднялся на кафедру для
доклада, воцарилась полная тишина. Он в очередной раз изложил
свою достаточно известную теорию летального земляного флюида,
затем объяснил, какими механическими и диетическими средствами
он удалил флюид из тела демонстрируемого субъекта и заменил его
витальным флюидом, и в заключение призвал всех присутствующих,
как друзей, так и противников, перед лицом столь убедительной
очевидности отказаться от сопротивления новому учению и вместе
с ним, Тайад-Эспинассом, встать на борьбу с дурным флюдом и
признать положительный витальный флиюд. При этом он распростер
руки и возвел глаза к небу, и многие из ученых мужей повторили
за ним этот жест, а женщины заплакали.
Гренуй стоял на помосте и не прислушивался. Он с
величайшим удовлетворением наблюдал за воздействием совершенно
другого, много более реального флюида: своего собственного.
Учитывая размеры актового зала, он надушился очень сильно, и
едва он поднялся на помост, аура его запаха начала мощно
излучаться в зал. Он видел - в самом деле, он видел даже
глазами! - как она захватила сначала первые ряды, затем
переместилась дальше, к центру зала, и накнец достигла
последних рядов и растеклась по галерее. И тот, кого она
захватила - у Гренуя от радости запрыгало сердце, - тот менялся
на глазах. В полосе его аромата люди, сами того не сознавая
изменяли выражение лица, изменяли свое поведение, свои чувства.
Тот, кто сначала глазел на него только со сдержанным
изумлением, теперь смотрел с умилением, тот, кто неподвижно и
прямо сидел на стуле, критически хмуря лоб и многозначительно
кривя рот, теперь свободнее подался вперед, а лицо его приняло
детски доверчивое выражение; и даже на лицах боязливых,
испуганных, самых чувствительных - тех, кто прежде не мог
смотреть на него без ужаса, а потом без подобающего скепсиса,
появился налет дружелюбия, даже симпатии, как только их настиг
его запах.
По окончании доклада все собрание поднялось с мест,
охваченное бурным ликованием. "Да здравствует витальный флюид!
Да здравствует Тайад-Эспинасс! Ура - флюидальной теории! Долой
ортодоксальную медицину! " - кричал ученый народ Монпелье,
самого значительного университетского города на юге Франции, и
маркиз де ла Тайад-Эспинасс пережил самый великий час своей
жизни.
А Гренуй, который спустился с помоста и смешался с толпой,
понял, что эти бешеные овации, собственно говоря,
предназначались ему, ему одному, Жан-Батисту Греную, хотя никто
из ликующих в зале этого не подозревал.
34
Он еще несколько недель оставался в Монпелье. Он приобрел
некоторую известность, и его приглашали в салоны, где
расспрашивали о пещерной жизни и исцелении с помощью маркиза.
Снова и снова ему приходилось повторять историю о похитивших
его разбойниках, о корзине и о лестнице. И каждый раз он
расписывал ее все красочнее и придумывал все новые подробности.
Так он снова натренировался в умении разговаривать - правда, не
очень хорошо, так как с языком у него всю жизнь не ладилось -
и, что было для него важнее, приобрел привычку ко лжи. В
сущности, понял он, он может рассказывать людям что угодно.
Доверившись однажды - а к нему они проникались доверием с
первого вдоха, которым вбирали в себя его запах, - они потом
верили ему. Далее он приобрел некоторую уверенность в светском
обхождении, которой никогда прежде не обладал. Она выражалась
даже физически. Он как бы стал выше ростом. Его горб, казалось,
исчез. Н держался почти прямо. И когда к нему обращались, он
больше не сгибался в поклоне, но оставался стоять, выдерживая
направленные на него взгляды. Конечно, за это время он не стал
ни светским человеком, ни завсегдатаем салонов, ни суверенным
членом общества. Но угрюмая неуклюжесть сошла с него, уступив
место манере, которую можно было истолковать как естественную
скромность или в всяком случае врожденную робость и которая
производила трогательное впечатление на некоторых господ и
некоторых дам - в ту эпоху в светских кругах питали слабость к
"естественному" и к чему-то вроде неотесанного шарма.
В начале марта он собрал свои вещи и ушел, тайно, ранним
утром, едва открылись ворота, одетый в неброский коричневый
сюртук, приобретенный накануне у старьевщика, и потрепанную
шляпу, которая наполовину скрывала его лицо. Никто его не
узнал, никто его не увидел, не заметил, потому что он намеренно
в этот день отказался от духов. И когда маркиз около полудня
приказал начать розыски, сторожа клялись и божились, что хоть
они и видели разных людей, выходящих из города, но никак не
того всем известного пещерного человека, который наверняка
бросился бы им в глаза. Тогда маркиз распустил слух, что Гренуй
покинул Монпелье с его согласия, чтобы съездить в Париж по
семейным делам. Однако втайне он ужасно разозлился, ибо
намеревался предпринять с Гренуем турне по всему королевству,
чтобы завербовать сторонников своей флюидальной теории.
Спустя некоторое время он успокоился, поскольку его слава
распространилась и без турне, почти без усилий с его стороны. В
"Журналь де саван" и даже в "Курьер де л'Эрон" появились
длинные статьи о fluidum letale Taillade, и со всех концов
страны начали приезжать страдающие летальным отравлением
пациенты в надежде обрести у него исцеление. Летом 1764 года он
основал первую "Ложу витального флюида", которая в Монпелье
насчитывала 12 членов и учредила филиалы в Марселе и Лионе.
Потом он решился рвануть в Париж, чтобы оттуда завоевать для
своей теории весь цивилизованный мир, но еще прежде ради
пропагандистской поддержки своего похода совершить некий
флюидальный подвиг, который бы затмил исцеление пещерного
человека и все прочие эксперименты, а именно в начале декабря
сопроводить группу бесстрашных адептов, отправлявшихся на пик
Канигу. Пик находился на долготе Парижа и считался высочайшей
вершиной Пиренеев. Этот ученый муж, стоявший на пороге
старости, приказал доставить себя на вершину высотой 2800
метров и там в течение трех недель подвергнуть воздействию
самого настоящего, самого свежего витального воздуха, дабы, как
он объявил во всеуслышание, точно к Рождеству снова спуститься
вниз в качестве крепкого двадцатилетнего юноши.
Адепты сдались уже сразу за Верне, последним человеческим
поселением у подножия ужасной горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69