— Вам удобно? — спросил доктор Карлтон Саммервилл.
— Да, спасибо. — Лаки помешивала соломинкой из сахарного тростника лед в холодном напитке и разглядывала безлюдный пляж с обращенными к морю пляжными креслами. Посетить роскошное жилище доктора она согласилась без всякой охоты. — Может быть, начнем? Скажите наконец, чем я могу помочь другим больным с синдромом Хойта — Мелленберга.
Реплика была грубоватой, но Саммервилл не обратил внимания на ее тон.
— Я изучил вашу историю болезни и ознакомился с выводами специалистов. Но мне хочется прийти к самостоятельному заключению.
— Я больше не собираюсь подвергаться гипнозу. Можете воспользоваться данными доктора Форенски. Лаки не хотела заново переживать этот ужас.
— Ее заключение я еще не получил. Не могли бы вы ознакомить меня с подробностями?
Лаки рассказала о сеансе гипноза, стараясь, чтобы голос ее звучал бесстрастно. История со стенным шкафом осталась в далеком прошлом — в жизни, которую она уже не помнила. Так что у нее было полное право считать, что этого не происходило вовсе. Если бы только не просыпаться по ночам со слезами на глазах...
«Помни, я тебя люблю»... Где этот человек, кто он? Ясно, что не мать — сеанс гипноза исчерпывающе это доказал. Но Лаки очень хотелось вспомнить, кто произнес эти обнадеживающие слова. Слишком уж часто ее обуревала острая жажда любить и быть любимой.
— Вам тяжело от сознания, что родная мать жестоко с вами обращалась?
— Да, — призналась она и отвернулась от щеголеватого доктора, переключив внимание на серфингиста, с поразительным проворством скользившего по гребню волны.
Ей меньше всего хотелось говорить на эту тему.
— Постгипнотические состояния длятся недолго, — обнадежил ее Саммервилл. — Иначе гипнотизеры могли бы с легкостью излечивать хронических обжор и заядлых курильщиков.
Лаки передернула плечами. Она сомневалась, что причиной ее ночных пробуждений являлось тяжкое прошлое. Какая нормальная женщина могла бы спать спокойно, когда дверь ее комнаты открыта, а неподалеку коротает ночь такой неотразимый мужчина, как Грег Бракстон? От одной мысли об его объятиях сон снимало как рукой.
— Я ни на что не жалуюсь, — заявила Лаки, нахмурившись. И когда она наконец отучится думать о Греге? — Лучше скажите, что вы хотели бы узнать.
Саммервилл извлек из сияющего, словно только что с магазинной полки, портфеля дорогой блокнот. Все на нем было новенькое, с иголочки: и начищенные до блеска башмаки, и платочек, высовывающийся из нагрудного кармана.
Лаки набралась терпения и подтвердила, что действительно сохранила обоняние, что не смогла узнать себя в зеркале и не помнит собственного имени, а также множество других фактов, давно ей наскучивших.
Саммервилл закрыл блокнот и достал пачку фотографий.
— А теперь назовите мне этих людей. Если вы не будете знать имени, но лицо покажется знакомым, так и скажите. — Он помолчал. — Знаете, что такое плацебо?
Плацебо, плацебо... Лаки судорожно напрягала свою никчемную память, и ответ вдруг выскочил из потемок, как пробка из бутылки.
— Кажется, это муляж таблетки. Если после его приема больному становится лучше, значит, болезнь — игра его воображения.
Врач широко улыбнулся.
— Совершенно верно. Видимо, вы получили хорошее образование. Обычно такие тонкости знают только те, кто посещал колледж.
Колледж! Эта мысль очень ей польстила. Лаки знала, что Грег — обладатель докторской степени, и не хотела совсем уж от него отставать. Она и так слишком часто путалась, терялась и ощущала себя умственно отсталой.
— Так вот, некоторые из этих фотографий — те же плацебо. Людей на них вы просто не можете знать. Мы прибегаем к ним, чтобы сделать тест максимально достоверным. — Он разложил фотографии на столике. — Не торопитесь. Рассмотрите их как следует. Знаете кого-нибудь из них?
Лаки тут же ткнула пальцем в одну из фотографий.
— Это доктор Хималаэ. Он осматривал меня в здешней клинике. Очень приятный человек.
— А остальные?
Она взяла фотографию интересной молодой дамы со светло-голубыми глазами и темно-русыми волосами.
— Очень знакомое лицо, но имени я не помню. Оно вертится на языке, но... — Лаки запнулась. — Так со мной уже бывало. Я уверена, что знаю эту женщину, но назвать вам ее имя не смогу.
— Почему?
— Потому же, почему не помню собственное. Оно сидит где-то в голове, но, как я ни стараюсь, отказывается всплывать.
— Пусть это вас не тревожит. Подобные симптомы типичны для синдрома Хойта — Мелленберга.
— Неужели? — Впервые Лаки почувствовала к нему симпатию. — Значит, я не одна такая?
— Разумеется, нет. Многие больные узнают лица, но не могут вспомнить, как этих людей зовут. А на фотографии — Диана, принцесса Уэльская, — подсказал врач.
— Знаю-знаю! Она замужем за Верзилой Чаком, сыном британской королевы. Или они уже в разводе?
— Верзила Чак? — Саммервилл усмехнулся. — Это что-то новенькое! Но вы правы.
— Как объяснить, что я знаю прозвище ее мужа, а саму Диану узнать не могу?
— Если вы часто произносили кличку Верзила Чак, то должны были ее запомнить, как таблицу умножения. Тут главное — частота повтора.
— Почему же тогда я не могу вспомнить собственное имя?
Этот вопрос не давал Лаки покоя, повергал в отчаяние и ярость. День ото дня у нее оставалось все меньше терпения. И она боялась, что ярость в конце концов вырвется наружу.
— То, что вы не помните собственного имени, — уникальное явление. Для этого у меня пока объяснения нет.
Лаки мысленно поблагодарила его за то, что он не выдвигает версий о проститутке, запутавшейся в своих многочисленных именах, или о преступнице, еженедельно менявшей кличку.
Она снова взялась за фотографии и узнала Грега и Номо, зато не сумела опознать несколько знаменитостей, в том числе президента США и Элвиса Пресли.
— Как странно! Когда я слышу от вас имена, я знаю, кто такие эти люди. Почему же я не узнаю их лица?
— Не волнуйтесь. Это еще одна особенность синдрома Хойта — Мелленберга. Не исключено, что вы и родную мать не узнаете.
Лаки сомневалась, что ей захотелось бы знакомиться с родной матерью, но не стала говорить об этом вслух.
— Видите ли, наш мозг хранит информацию в разных местах. То, что мы слышали, — в одном, то, что читали, — совсем в другом. Вы смотрите на изображения, не располагая словесным ключом к их расшифровке. При синдроме Хойта — Мелленберга одного визуального стимула недостаточно.
Этот врач с каждой мийутой нравился Лаки все больше. Ведь он объяснял, почему столько всего вокруг кажется ей знакомым, но она не в состоянии все это опознать. К тому же у нее отлегло от сердца, когда она узнала, что не одна такая. Ей не хотелось быть уродом; гораздо предпочтительнее походить на других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97