Так и есть — подзывает к себе. Кажется, с кем-то познакомить меня собирается.
Не может быть! Где? Где вы сейчас находитесь, вместо того чтобы быть здесь и видеть все своими глазами? Где вы — директор школы и классный руководитель, восторженные и озабоченные, то делающие на заседаниях роно и гороно заявления о моей одаренности, граничащей с гениальностью, то выражающие серьезные сомнения в реальности осуществления индивидуального прекрасного будущего в силу сумбурной сложности моего характера; где ректор, декан и его два заместителя, унаследовавшие по каким-то таинственным, неизученным законам телепатии своих коллег, трудящихся на ниве среднего образования, ту же точку зрения на своего подопечного; где раздираемый сомнениями директор нашего НИИ, не знающий, не пора ли начать ему готовить речь для выступления на Большом ученом совете, в полной мере способную продемонстрировать его академическую эрудицию и с поздравлениями по поводу присуждения мне ученой степени, или краткое, полное сдержанной горечи сообщение на судебном процессе о том, что ни он, ни коллектив института не имеют отношения к взрыву, последовавшему в результате моих безответственных действий во вверенной мне лаборатории, вызвавшему порчу имущества и увечья сотрудников? Где вы, управдомы и все бывшие и теперешние соседи?!
— Я тебе хочу своего сына представить! Ай да папочка! Это он с Великим Человеком на «ты» разговаривает. Нет, конечно, мой папочка удивительный человек.
— По-моему, мы знакомы. Я вас помню совсем маленьким, когда приходил к вам в гости, вам было тогда лет пять, — он внимательно оглядел меня, словно сверяя свои нынешние впечатления с теми, что остались в его памяти с того времени, , когда на дверях квартиры, где состоялась наша первая встреча, была прикреплена таблица с инициалами отца.
— Он с тех пор здорово изменился, — папочка улыбнулся сдержанной и вместе с тем исполненной достоинства улыбкой отца, представляющего своего взрослого сына, соратника и единомышленника, плечом к плечу с которым ему еще долго придется странствовать по дорогам Жизни.
Зря ты так улыбнулся, папочка. Не идет тебе эта улыбка. Остановись. Прощу тебя.
— Самостоятельный человек. Ведет интересную работу в области полимерной химии, — вот уж не думал, что папочка название области знает. — Впрочем, я думаю, он сам лучше расскажет, что это за работа.
«Скажи дядям и тетям стишок. Ты же ещё днем говорил его. Ну, скажи, не стесняйся…» Не будет стишков, папочка. И не потому ведь, что ребенок стесняется. Ребенок у тебя не по возрасту смышленый. Он многое уже может. И стишок дядям и тетям наизусть, даже на двух иностранных языках, прочитать, и восемнадцать на четыре в уме помножить может, это еще не говоря о таблице умножения, которую для своего дошкольного возраста знает удивительно хорошо. Он такое им может сказать своим трогательным голоском, что дяди и тети в один голос закричат, что надо этого изумительного вундеркинда, не медля ни одной минуты, отправить в школу для особо одаренных детей.. Настроение у ребенка не подходящее для данной ситуации. "от ведь в чем дело. А дядям и тетям он как-нибудь в следующий раз понравится. Не за стишки. И без помощи своего папочки. И на это у ребенка свои основания веские есть.
— Рассказывать нечего, — я постарался улыбнуться как можно естественней, — для неспециалиста это такая скука разговоры об эксперименте. Работа химика становится интересной только тогда, когда заканчивается. И то, если получается в результате что-нибудь путное.
Великий Человек смотрит на меня, не переставая благожелательно улыбаться. Хотя что-то новое в выражении глаз появилось. Теперь это был взгляд водителя, выехавшего круто из-за поворота и заметившего на светофоре желтый свет, но не знающего еще — предвещает он красный или зеленый, и опытный шофер почти неощутимо надавил на тормоз.
— А как вам понравился новый порт?
— Очень понравился. По-моему, давно его надо было построить.
— Очень рад, что наши мнения абсолютно сошлись, — можно было подумать, что он этим совпадением чрезвычайно польщен. — А теперь пойдем в соседний зал, посмотрим концерт. — Он взял нас, меня и папочку, под руки и повел к входу. — Обещали, что будет интересно.
Мы сидели в первом ряду импровизированного партера и слушали концерт, даваемый мастерами искусств в честь создателей нового порта. Назывались имена лучших рабочих, бригадиров и инженеров, и известные артисты пели и играли в их честь, для услады их глаз и слуха. А потом и до тебя дошла очередь, папочка, и весь зал приветствовал тебя аплодисментами… Ты встал, и раскланялся, и снова сел рядом, между мною и Великим Человеком. И я аплодировал тебе, папочка, потому что я ведь против тебя ничего плохого в душе не имею, уважаю тебя и даже восхищаюсь, но уж прости ты меня за то, что люблю во много раз меньше, чем полагалось бы хорошему сыну. Я тебе, папочка, не судья, и судить тебя не за что. Сказал же ты как-то раз, хоть в сердцах, но справедливо, в одну из наших считанных встреч: «Я не с тобой развелся, а с твоей матерью, и никто не дал тебе права вмешиваться в наши отношения». Я и не вмешиваюсь. Но вспоминаю, и тут уже ничего с собой сделать не могу. Каждый раз, как с тобой встречаюсь, вспоминаю, что в нашем доме, после того как мама во второй раз вышла замуж, появилось Животное и село на то место за столом, где всегда сидел ты. Животное, сопящее, хрюкающее, и чавкающее, и высказывающее свое не подлежащее обсуждению мнение в течение долгих лет. А потом Животное подняло руку на человека. Я как раз в этот момент вошел в комнату и увидел лицо мамы. Я, папочка, конечно, преувеличиваю, утверждая, что все помню. Конечно, не все — помню только, как закричала мама, оттаскивая меня от него. И еще я никак не могу вспомнить — выступал ли ты в тот день в телевизионной передаче «В мире прекрасного», в которой ты выступал часто, говорил убедительно о вещах возвышенных и полностью названию передачи соответствующих. Потом они уехали — не пожелавшая с ним расстаться мама и отчим — переехали в Кировабад, где ему предложили новое, более удобное стойло и больше средств на ежемесячный прокорм, а я перевелся в московский институт… Ты писал мне…
Что это? Почему все встали? А… Окончился концерт. Все расходятся. Великий Человек сказал мне на прощание, что ждет меня в гости вместе с отцом. А потом мы остались одни. Мы стояли перед огромным, ярко подсвеченным зданием на безлюдной площади.
— Вечером оно еще красивей, — сказал я. — Поздравляю.
Он улыбнулся:
— Спасибо. Честно говоря, мне оно и самому нравится. Ну пойдем? Машину я отпустил, думал, приятно будет прогуляться пешком Тебе не холодно, с моря прохладой потянуло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Не может быть! Где? Где вы сейчас находитесь, вместо того чтобы быть здесь и видеть все своими глазами? Где вы — директор школы и классный руководитель, восторженные и озабоченные, то делающие на заседаниях роно и гороно заявления о моей одаренности, граничащей с гениальностью, то выражающие серьезные сомнения в реальности осуществления индивидуального прекрасного будущего в силу сумбурной сложности моего характера; где ректор, декан и его два заместителя, унаследовавшие по каким-то таинственным, неизученным законам телепатии своих коллег, трудящихся на ниве среднего образования, ту же точку зрения на своего подопечного; где раздираемый сомнениями директор нашего НИИ, не знающий, не пора ли начать ему готовить речь для выступления на Большом ученом совете, в полной мере способную продемонстрировать его академическую эрудицию и с поздравлениями по поводу присуждения мне ученой степени, или краткое, полное сдержанной горечи сообщение на судебном процессе о том, что ни он, ни коллектив института не имеют отношения к взрыву, последовавшему в результате моих безответственных действий во вверенной мне лаборатории, вызвавшему порчу имущества и увечья сотрудников? Где вы, управдомы и все бывшие и теперешние соседи?!
— Я тебе хочу своего сына представить! Ай да папочка! Это он с Великим Человеком на «ты» разговаривает. Нет, конечно, мой папочка удивительный человек.
— По-моему, мы знакомы. Я вас помню совсем маленьким, когда приходил к вам в гости, вам было тогда лет пять, — он внимательно оглядел меня, словно сверяя свои нынешние впечатления с теми, что остались в его памяти с того времени, , когда на дверях квартиры, где состоялась наша первая встреча, была прикреплена таблица с инициалами отца.
— Он с тех пор здорово изменился, — папочка улыбнулся сдержанной и вместе с тем исполненной достоинства улыбкой отца, представляющего своего взрослого сына, соратника и единомышленника, плечом к плечу с которым ему еще долго придется странствовать по дорогам Жизни.
Зря ты так улыбнулся, папочка. Не идет тебе эта улыбка. Остановись. Прощу тебя.
— Самостоятельный человек. Ведет интересную работу в области полимерной химии, — вот уж не думал, что папочка название области знает. — Впрочем, я думаю, он сам лучше расскажет, что это за работа.
«Скажи дядям и тетям стишок. Ты же ещё днем говорил его. Ну, скажи, не стесняйся…» Не будет стишков, папочка. И не потому ведь, что ребенок стесняется. Ребенок у тебя не по возрасту смышленый. Он многое уже может. И стишок дядям и тетям наизусть, даже на двух иностранных языках, прочитать, и восемнадцать на четыре в уме помножить может, это еще не говоря о таблице умножения, которую для своего дошкольного возраста знает удивительно хорошо. Он такое им может сказать своим трогательным голоском, что дяди и тети в один голос закричат, что надо этого изумительного вундеркинда, не медля ни одной минуты, отправить в школу для особо одаренных детей.. Настроение у ребенка не подходящее для данной ситуации. "от ведь в чем дело. А дядям и тетям он как-нибудь в следующий раз понравится. Не за стишки. И без помощи своего папочки. И на это у ребенка свои основания веские есть.
— Рассказывать нечего, — я постарался улыбнуться как можно естественней, — для неспециалиста это такая скука разговоры об эксперименте. Работа химика становится интересной только тогда, когда заканчивается. И то, если получается в результате что-нибудь путное.
Великий Человек смотрит на меня, не переставая благожелательно улыбаться. Хотя что-то новое в выражении глаз появилось. Теперь это был взгляд водителя, выехавшего круто из-за поворота и заметившего на светофоре желтый свет, но не знающего еще — предвещает он красный или зеленый, и опытный шофер почти неощутимо надавил на тормоз.
— А как вам понравился новый порт?
— Очень понравился. По-моему, давно его надо было построить.
— Очень рад, что наши мнения абсолютно сошлись, — можно было подумать, что он этим совпадением чрезвычайно польщен. — А теперь пойдем в соседний зал, посмотрим концерт. — Он взял нас, меня и папочку, под руки и повел к входу. — Обещали, что будет интересно.
Мы сидели в первом ряду импровизированного партера и слушали концерт, даваемый мастерами искусств в честь создателей нового порта. Назывались имена лучших рабочих, бригадиров и инженеров, и известные артисты пели и играли в их честь, для услады их глаз и слуха. А потом и до тебя дошла очередь, папочка, и весь зал приветствовал тебя аплодисментами… Ты встал, и раскланялся, и снова сел рядом, между мною и Великим Человеком. И я аплодировал тебе, папочка, потому что я ведь против тебя ничего плохого в душе не имею, уважаю тебя и даже восхищаюсь, но уж прости ты меня за то, что люблю во много раз меньше, чем полагалось бы хорошему сыну. Я тебе, папочка, не судья, и судить тебя не за что. Сказал же ты как-то раз, хоть в сердцах, но справедливо, в одну из наших считанных встреч: «Я не с тобой развелся, а с твоей матерью, и никто не дал тебе права вмешиваться в наши отношения». Я и не вмешиваюсь. Но вспоминаю, и тут уже ничего с собой сделать не могу. Каждый раз, как с тобой встречаюсь, вспоминаю, что в нашем доме, после того как мама во второй раз вышла замуж, появилось Животное и село на то место за столом, где всегда сидел ты. Животное, сопящее, хрюкающее, и чавкающее, и высказывающее свое не подлежащее обсуждению мнение в течение долгих лет. А потом Животное подняло руку на человека. Я как раз в этот момент вошел в комнату и увидел лицо мамы. Я, папочка, конечно, преувеличиваю, утверждая, что все помню. Конечно, не все — помню только, как закричала мама, оттаскивая меня от него. И еще я никак не могу вспомнить — выступал ли ты в тот день в телевизионной передаче «В мире прекрасного», в которой ты выступал часто, говорил убедительно о вещах возвышенных и полностью названию передачи соответствующих. Потом они уехали — не пожелавшая с ним расстаться мама и отчим — переехали в Кировабад, где ему предложили новое, более удобное стойло и больше средств на ежемесячный прокорм, а я перевелся в московский институт… Ты писал мне…
Что это? Почему все встали? А… Окончился концерт. Все расходятся. Великий Человек сказал мне на прощание, что ждет меня в гости вместе с отцом. А потом мы остались одни. Мы стояли перед огромным, ярко подсвеченным зданием на безлюдной площади.
— Вечером оно еще красивей, — сказал я. — Поздравляю.
Он улыбнулся:
— Спасибо. Честно говоря, мне оно и самому нравится. Ну пойдем? Машину я отпустил, думал, приятно будет прогуляться пешком Тебе не холодно, с моря прохладой потянуло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23