— Нет.
— Пойдем ко мне, посидим, чаю попьем. А хочешь вина? Мне прислали несколько бутылок настоящего сагианского. Еще же не очень поздно.
Не пойду я к тебе, папочка, пить чай или вино по той уважительной причине, что не хочется мне.
«Собрался братец Кролик в гости, проведать тетушку Мидоус и ее дочек».
— К сожалению, я должен быть дома. Ко мне будут звонить. Он пригладил хорошо знакомым мне жестом волосы на голове, даже в полумраке площади было видно, как они поседели. «Оседлал братец Кролик свою лошадь и поскакал…»
— Я рассчитывал, что нам удается посидеть сегодня вместе, жаль, что не получилось. — Он поежился, видно, ветер с моря и впрямь был прохладным.
«И невдомек было братцу Кролику, что у тетушки Мидоус с дочерьми в это время сидел и курил свою трубку братец Лис…»
— Ну что ж. Спасибо, что пришел на открытие. Всего доброго. Звони. — Он повернулся и пошел.
С кухни доносится запах ванили, мама что-то готовит нам вкусное на ужин. Хорошо сидеть на отцовском колене, чувствовать на плече его руку и слушать, как он читает своим неторопливым добрым голосом сказки дядюшки Римуса. И комната кажется такой уютной в теплом свете зеленого абажура.
Откуда ты, чудное душистое видение, вызывающее сладкую щемящую грусть по давно безвозвратно минувшим счастливым дням? Из каких неведомых складов, кладовых памяти появилось ты и когда в следующий раз ждать твоего прихода?
Он шел неторопливо, не оборачиваясь, думая о чем-то своем.
— Папа! — я услышал свой голос и подумал, что крикнул слишком громко.
Давно я его так не называл, даже и вспомнить нельзя, когда в последний раз я сказал ему «папа».
Он остановился и медленно повернулся ко мне.
— Хочешь, я к тебе завтра зайду? Вечером.
Кажется, он хотел что-то сказать, потом раздумал и молча кивнул.
Я вдруг обратил внимание, что набираю цифры ее телефона необычайно медленно и плавно, не сразу отпуская диск в обратный, невыносимый в этой тишине своим скрипом путь, словно от меня зависело, чтобы звонки на другом конце провода прозвучали бы без пугающей громкости, как можно тише и мягче, деликатным стуком ночного гостя в дверь друга, который тщетно прождал его весь вечер с семьей к ужину и перестал ждать к полуночи, а он, задержавшись на ненужной и утомительной вечеринке в кругу случайно встретившихся подвыпивших однокашников, все же пришел, несмотря на поздний час, при этом нещадно ругая себя только для того, чтобы попрощаться перед бесконечно долгой разлукой.
Она взяла трубку сразу, и голос ее не был сонным.
— Пожалуйста, извини, — сказал я. — Видишь ли, я очутился в ситуации…
— Вижу, — сказала она и засмеялась. — Я уже думала, что ты не позвонишь.
Я сказал, что очень обидно, что пропал последний вечер перед отъездом и что мне удастся ее теперь увидеть только на вокзале. Она засмеялась .
— Почему ты смеешься?
— Ужасно смешно, что ты говоришь шепотом, как будто боишься кого-нибудь разбудить. Мне тоже очень жаль. Ну да бог с ним, что прошло, то прошло. А ты меня все-таки хочешь видеть?
Это был вопрос, требующий только одного ответа, и я немедленно сказал:
— Очень.
— Подними правую руку и торжественно скажи: «Находясь в здравом уме и твердой памяти, хочу тебя видеть. Очень, очень, очень!» Скажи. Это меня утешит.
— …Очень, очень, очень!
— Ну вот, — огорченно сказала она, — так я и знала, что руку ты не поднимешь… Не поднял ведь?
— Ну не поднял, — испытывая досаду из-за того, что не могу найтись и в шутливом тоне соврать, сказал я. Как будто она и впрямь могла знать, поднял я руку или нет!
— Вот видишь, — сказала она. — Значит, не очень хочешь.
— Если бы я знал, что от этого что-то зависит, то я поднял бы сразу обе руки и простоял бы в этом положении до той самой минуты, пока не увижу тебя, — очень серьезно и медленно сказал я, с удовольствием ощущая в своем голосе такое количество высококачественной убежденности и правды, что его с избытком хватило бы на то, чтобы немедленно отправить на вечер устного рассказа с фрагментами «Илиады» и «Одиссеи» в исполнении Сурена Кочаряна трех благополучных пайщиков, в тот самый момент, когда уже полностью собраны взносы и успешно завершены хлопоты с сервировкой, состоящей из двух граненых стаканов и чистой баночки из-под майонеза, — и между жаждущими и мигом блаженства остается лишь один легко преодолимый этап в виде свободных от очереди кассы и прилавка
— Не надо, — сказала она. — Конечно, если тебе очень хочется, подними их, но не держи поднятыми очень уж долго. Ладно?
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы от этого они онемели и стали неловкими, потому что я не хочу, чтобы руки у тебя были холодными, когда я приду. Мне очень нужно, чтобы сегодня ночью они были очень теплыми и ласковыми…
Это было очень неожиданно, и я чуть было не спросил у нее, как она сумеет уйти незамеченной, а также — не отразится ли на состоянии здоровья маман-с и на впечатлениях приезжей тетки внезапный и немотивированный уход среди ночи благонравной и примерной дочери и племянницы, но вовремя спохватился.
— Спасибо, — проникновенно сказал. — Я даже надеяться не мог…
Она сразу же перебила меня:
— Ты хочешь, чтобы я пришла? — Голос ее вдруг стал нервным и напряженным. — Скажи.
— Как ты можешь сомневаться? Можешь быть уверена, что ничего в жизни я так не хотел!
— Я не сомневаюсь.
— Я очень хочу тебя видеть.
— Если ты очень хочешь, если я очень хочу этого, то ничто на свете нам не помешает, — теперь ее голос звучал так же легко, как в начале разговора. — Я иду.
— Я сейчас же выйду и пойду к тебе навстречу, — сказал я.
— Не надо. Мы можем разминуться, а это — время, которого у нас уже очень мало. Жди меня дома.
Те двадцать пять минут, что оставались до Последнего Прихода, я использовал очень четко и предельно плодотворно, слегка прибрав, комнату и доведя свою внешность при помощи в любом другом случае необязательного и преждевременного бритья и свежей рубашки до стадии, вполне достойной увековечения на фотографии, оставляемой на прощание родственникам, близким друзьям и любимой девушке — метеорологом, отбывающим на долгую и опасную вахту с Антарктиду.
Я тихо прикрыл дверь и, осторожно ступая, так, чтобы спокойного, но чуткого сна соседей не коснулись приятные и вместе с тем изнуряющие воображение и посему в это время суток особенно вредные импульсы, исходящие от увлекательнейшего, объединяющего в себе множество неразгаданных тайн быта раздела «Удивительное рядом», вышел на улицу.
Было безлюдно и тихо, впрочем, наверное, не более безлюдно и тихо, чем бывает всегда в три часа ночи в середине обычной рабочей недели. Некоторое время постоял неподвижно у ворот, пока не прибежала собака, у которой этой ночью были какие-то неотложные дела именно в подъезде моего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23