Ли не почувствовал ничего, кроме удивления. Вероятно, кто-то из санитаров не дал ему кинуться на брата; как бы то ни было, вскоре он очутился в приемном покое — диктовал имя и адрес Аннабель медсестре. Он дважды громко произнес по буквам это имя — «Аннабель», а потом понял, что не в силах остановиться и продолжает повторять буквы, пока не зажал себе рот ладонью. Аннабель нигде не было видно. На лавке лежал мужик с рожей, разбитой бутылкой, и матерился. Какой-то бледный ребенок сунул шестипенсовик в автомат и вытащил картонный стаканчик кофе. Другая медсестра (или, возможно, одна из двух первых, или просто зевака, или вообще просто какая-то совсем другая медсестра) предложила Баззу успокоительного. Ли по-прежнему не испытывал ничего, кроме шока. Аннабель на носилках, закутанная в одеяла, исчезла за двойной дверью. Баззу кто-то пытался что-то вколоть. Что здесь делает этот ребенок? Девочке всего лет двенадцать, сидит на лавке, болтает ногами и хихикает. Оказавшись в ночном приемном покое да еще без цветов, Аннабель проснется в худшем из своих кошмаров, решит, что она по-прежнему мертва. То есть если проснется вообще.
Едва оказавшись на больничном дворе — а из здания его выпихивали бог знает сколько медсестер, санитаров и служителей, — Базз снова кинулся на брата, но Ли вырвался и задал стрекача. Больница располагалась в полутора милях от их жилища, и Ли понесся в гору, срезая углы по задним дворам, то и дело оглядываясь, но вскоре стряхнул Базза и в конце концов оказался перед домом Каролины, когда на церковной башне в городе, где-то внизу, пробило три. Ли нажал звонок, и она открыла ему. Рыжеватые волосы разметались на спине по малиновому атласу кимоно, но желтый свет уличных фонарей лишил ее всех красок. В его лице Каролина увидела такую муку, что у нее перехватило дыхание, — все время после его ухода она лежала на своей узенькой кровати, глядела в темноту и воображала рядом с собой его.
— Я знала, что ты вернешься, — сказала она. — Просто знала.
— Ох, любимая, дело не в этом, — пристыженно ответил он. — Впусти меня ненадолго, я не могу вернуться домой.
— Что случилось?
— Это очень мелодраматично, — сказал Ли. — Боюсь, ты не поверишь.
Они поднялись в ее комнату, и свет за ними автоматически погас. Внутри она поразилась его нелепому виду — весь перемазанный гримом Базза, грязный после гонки по улицам. Он сбросил куртку на пол и рухнул на ее постель. Она не знала, что делать, и принялась нервно шагать из угла в угол; для дурных известий она совершенно неподобающе одета. Ли нашел сигарету и закурил, неприятно осознавая: что бы он ни сделал, что бы ни сказал, все будет отдавать затхлыми клише — он столько подобных сцен видел в посредственных фильмах, что в реальности такая сцена вторична. И как же в таком случае придать кошмару толику достоинства?
— Она…
— Прошу прощения? — перебила она.
— Она попыталась со всем этим покончить, любимая, и ей это почти удалось. Моя Аннабель, то есть Аннабель, на которой я женат то есть.
Каролина прилегла к нему, и он принялся гладить ее по волосам. У нее тоже не хватало словарного запаса, чтобы справиться с таким известием; а кроме того, она всегда думала о себе просто как о Другой Женщине — но никак не о Роковой Женщине. «Господи боже мой, — думала она. — Я, наверное, опасна».
— Можно мне здесь переночевать? Мне нужно держаться подальше от брата, он готов меня убить.
— Да. Да, конечно. — Она поймала себя на том, что немножко плачет, и подумала, что Ли, должно быть, плачет тоже, хотя на самом деле это просто саднило его лживые глаза. Как только они оказались вместе в постели, он сделал то, чего впоследствии ни объяснить себе, ни оправдать не мог; совершил акт в полнейшем смысле слова неуместный. Поскольку она была женщиной, нагой и доступной, он выеб ее, пока она плакала, выеб, сознавая грубую непристойность этого акта, но не в силах устоять. Казалось, он ведет себя совершенно непроизвольно — только чтобы доказать самому себе, что он в самом деле подонок, которого не коснулись нормальные человеческие чувства, — и тем самым он исторг из себя фальшивую исповедь, убеждаясь, когда впоследствии оглядывался назад, в собственной аморальности, хотя в то время он вообще ни о чем не думал. После чего провалился в глубокий сон, из которого его подняли настойчивые звонки в дверь.
— Это, видимо, почта, — сказала Каролина. — Я быстро.
Ли едва мог продрать глаза, но ощутил, как в постель дунуло холодом, когда она встала, затем услышал шелест ее кимоно и шлеп-шлеп-шлеп босых ног. Все его реакции были крайне замедленны, и он произнес: «Не ходи, там мой брат», когда она уже вышла из комнаты. А через секунду услышал ее визг.
Прихожую внизу заливал свет раннего утра, потому что передняя дверь была распахнута настежь, а Каролина привалилась к столбику крыльца, зажав лицо ладонями. Между пальцев сочилась кровь. Базз со странно пристыженным лицом стоял на ступеньках, руки вяло болтались по бокам, и хотя на его шее висела камера, он не фотографировал.
— Я ее ударил, — сказал он. — Кажется, сломал ей нос.
— Ей нужно в больницу, — сказал Ли и захохотал.
— Если бы первым спустился ты, я бы тебя убил. — Базз показал ему приготовленный нож. При этом часть его жуткого самообладания вернулась: он стоял под покровом плаща, мрачный, угрожающий, вооруженный до зубов. Из дверей торчали прочие жильцы — таращились на поразительную сцену, и Ли вдруг все это надоело до чертиков.
— А-а, кончай уже, — сказал он.
При этих словах Базз метнул нож ему в ноги, как в старом разводе на слабо; так они забавлялись еще в младших классах. Нож вонзился, подрагивая, в деревянный косяк. Ли, в чем мать родила, обернулся и представил шпионам на лестнице омерзительное великолепие самой своей натянутой улыбки, после чего выдернул нож, рукояткой протянул его Баззу и захлопнул парадную дверь у него перед носом. Каролина, роняя тяжелые капли крови, прошлепала перед ним вверх по лестнице.
— Пожалуйста, не нужно вызывать полицию, — сказал Ли женщине в ночном халате. — Это дело семейное.
Каролина дернулась, когда он прикоснулся к ней, но оделась сама, а он пошел вызывать по телефону такси. Привез ее в тот же приемный покой, где ею занялись без промедлений. Мужика с разбитой харей и девочки на лавках уже не было, но медсестры оставались теми же.
— Я вижу, на этот раз вы одни, без брата, — произнесла сестра, неодобрительно поджав губы. Суровая посеревшая женщина, лет примерно пятидесяти.
— Аннабель, — сказал он. — Прошу вас?
— Ваши личные моральные принципы меня совершенно не касаются, — ответила сестра.
— Что за херню вы мелете? — разозлился Ли. — Пропустите меня к моей жене, будьте любезны.
— Она пришла в себя, — сообщила медсестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38