Армия, состоявшая главным образом из крестьян, тогда молчаливо наблюдала конфликт власти с крестьянством, проложивший пропасть между государством и главным сословием страны. Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский писал в июне 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство».
В июне 1906 г. серьезные беспорядки произошли в Преображенском гвардейском полку. Как заметил один генерал, там было полное отчуждение офицеров от солдатской массы — а ведь царь числился одним из батальонных командиров этого полка. В том же году помещики Дона обратились к министру внутренних дел с петицией против репрессий, говоря о карателях:
«Они разъярили всю Россию, заполнили тюрьмы невиновными, арестовали учителей, оставив детей без школьного обучения… Потерпев постыдное поражение в войне с Японией, они сейчас мучают беспомощных крестьян. Каждый полицейский сечет крестьян, и из-за этих ублюдков наша жизнь, жизнь мирных дворян, стала невыносимой».
На какое-то время крестьян обнадежила I Дума: партия кадетов, чтобы предотвратить революцию, пыталась поставить вопрос о земле — из-за этого Думу через 72 дня, в июле 1906 г., разогнали. Были попытки восстаний в армии и на флоте, их подавили. Вспомним, как издевался генерал Адлерберг в 1906 г. при казни восставших матросов в Кронштадте.
Революция 1905-1907 гг. была переломным моментом — в глазах крестьян монархический строй утратил легитимность (авторитет). Восстановить его он уже не мог, идя по пути все более жесткой конфронтации с подавляющим большинством народа, что выразилось в реформе Столыпина. Начиная с завершения революции, с 1907 г. момент выступления против царского строя определялся только балансом сил. Даже правый либерал, кадет Н.А.Гредескул признал, что до революции русский народ был «за абсолютизм», а после нее «он стал против абсолютизма. Это уже не гадание или предположение, а это факт , факт настоящего , а не будущего» [50, c. 251].
В своих наказах и приговорах крестьяне разумно не упоминали самого царя, однако их отношение к монархическому бюрократическому строю выражалось вполне определенно. Вот, например, приговор крестьян деревень Назаровка и Ильинская Юрьевецкого уезда Костромской губ., направленный в Госдуму в июне 1906 г. В нем сказано о царской бюрократии так:
«Эта сытая, разжиревшая на чужой счет часть общества в безумстве своем роет сама себе яму, в которую скоро и впадет. Она, эта ненасытная бюрократия, как все равно утопающий, хочет спастись, хватавшись за соломинку, несмотря на верную свою гибель» (2, с. 236).
А вот наказ крестьян и мещан Новоосколького уезда Курской губ. в Трудовую группу I Госдумы (июнь 1906 г.). По степени холодной ненависти к правительству этот текст можно считать настоящей декларацией гражданской войны — пока еще в холодном состоянии. И поскольку подобные наказы, в огромном количестве поступившие в Государственную думу, были прекрасно известны правительству и не побудили его к поиску компромисса с крестьянством, следует считать, что и со стороны правящих кругов готовность к гражданской войне вполне созрела. Вот формулировки из упомянутого наказа:
«Само правительство хочет поморить крестьян голодной смертью. Просим Государственную думу постараться уничтожить трутней, которые даром едят мед. Это министры и государственный совет запутали весь русский народ, как паук мух в свою паутину; мухи кричат и жужжат, но пока ничего с пауком поделать нельзя» (2, с. 237).
Российские «мужики-рабочие» тоже получили после 1905 г. хороший урок исторической памяти. После Кровавого воскресенья царское правительство, чтобы блокировать развитие революции, попыталось перейти к умеренно патерналистской политике в отношении рабочих. Министр финансов Коковцов подал царю программу мер, которые, по его словам, «убедили бы рабочий люд в попечительном отношении к нему правительства и содействовали бы постепенному отдалению рабочих от революционных элементов, внушающих им, что улучшение быта рабочего может быть достигнуто только с помощью насильственных действий» [8, c. 73].
Но фабриканты и заводчики отнеслись к инициативе правительства «равнодушно-спокойно». Объединения крупных фабрикантов после совещания с ними Коковцова ответили своими записками в правительство. В них они, с одной стороны, категорически отказывались идти на экономические уступки рабочим, а с другой стороны, возлагали вину на правительство, недооценившее политический характер выступлений рабочих.
В этих важных записках было изложено либерально-западническое кредо буржуазии. Она отвергала патерналистскую политику монархии, которая пыталась сохранить в России социальные структуры сословного «общества-семьи», а требовала перехода к «правовому государству» западного типа. Крупная буржуазия уже предпочитала не умиротворение рабочих с помощью государственного и предпринимательского патернализма, а освобождение арены для классовой борьбы .
В середине января крупнейшие заводчики Москвы и Московского района подали записку с требованием такого правового устройства, чтобы рабочее движение «могло бы вылиться в спокойные законные формы борьбы, как это наблюдается в Западной Европе и Америке, где от этого промышленность не только не пострадала, но достигла, наоборот, такого расцвета, которого далеко еще не наблюдается в России».
Таким образом, события 9 января наглядно обнаружили наличие принципиального («цивилизационного») противостояния между монархической государственностью России и новым поколением крупной буржуазии. В обзоре политического положения в России, составленном по распоряжению Витте, говорилось:
«Промышленность, класс у нас, как и везде, консервативный и боящийся всяких резких перемен, на этот раз в лице свои наиболее крупных групп высказался за коренное изменение государственного строя и сделал это, очевидно, потому, что видел в происходящих событиях „грозное предупреждение“ [8, c. 74].
Различение экономической и политической борьбы рабочих, вероятно, имеющее смысл в приложении к классовой борьбе на Западе, для России начала ХХ века имело не много смысла — трудно их было различить. Да и вообще, вряд ли точно выражается понятиями «экономика» и «политика» то, ради чего решались крестьяне и рабочие выступить против власти.
После поражения революции буржуазия повела себя исключительно подло и злобно — как будто она вообще не думала о будущем. Сразу на 10-50% были понижены расценки зарплаты рабочих и увеличен рабочий день — по всей России. На многих заводах он стал продолжаться 12-13 часов. Была вновь введена отмененная в 1905 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В июне 1906 г. серьезные беспорядки произошли в Преображенском гвардейском полку. Как заметил один генерал, там было полное отчуждение офицеров от солдатской массы — а ведь царь числился одним из батальонных командиров этого полка. В том же году помещики Дона обратились к министру внутренних дел с петицией против репрессий, говоря о карателях:
«Они разъярили всю Россию, заполнили тюрьмы невиновными, арестовали учителей, оставив детей без школьного обучения… Потерпев постыдное поражение в войне с Японией, они сейчас мучают беспомощных крестьян. Каждый полицейский сечет крестьян, и из-за этих ублюдков наша жизнь, жизнь мирных дворян, стала невыносимой».
На какое-то время крестьян обнадежила I Дума: партия кадетов, чтобы предотвратить революцию, пыталась поставить вопрос о земле — из-за этого Думу через 72 дня, в июле 1906 г., разогнали. Были попытки восстаний в армии и на флоте, их подавили. Вспомним, как издевался генерал Адлерберг в 1906 г. при казни восставших матросов в Кронштадте.
Революция 1905-1907 гг. была переломным моментом — в глазах крестьян монархический строй утратил легитимность (авторитет). Восстановить его он уже не мог, идя по пути все более жесткой конфронтации с подавляющим большинством народа, что выразилось в реформе Столыпина. Начиная с завершения революции, с 1907 г. момент выступления против царского строя определялся только балансом сил. Даже правый либерал, кадет Н.А.Гредескул признал, что до революции русский народ был «за абсолютизм», а после нее «он стал против абсолютизма. Это уже не гадание или предположение, а это факт , факт настоящего , а не будущего» [50, c. 251].
В своих наказах и приговорах крестьяне разумно не упоминали самого царя, однако их отношение к монархическому бюрократическому строю выражалось вполне определенно. Вот, например, приговор крестьян деревень Назаровка и Ильинская Юрьевецкого уезда Костромской губ., направленный в Госдуму в июне 1906 г. В нем сказано о царской бюрократии так:
«Эта сытая, разжиревшая на чужой счет часть общества в безумстве своем роет сама себе яму, в которую скоро и впадет. Она, эта ненасытная бюрократия, как все равно утопающий, хочет спастись, хватавшись за соломинку, несмотря на верную свою гибель» (2, с. 236).
А вот наказ крестьян и мещан Новоосколького уезда Курской губ. в Трудовую группу I Госдумы (июнь 1906 г.). По степени холодной ненависти к правительству этот текст можно считать настоящей декларацией гражданской войны — пока еще в холодном состоянии. И поскольку подобные наказы, в огромном количестве поступившие в Государственную думу, были прекрасно известны правительству и не побудили его к поиску компромисса с крестьянством, следует считать, что и со стороны правящих кругов готовность к гражданской войне вполне созрела. Вот формулировки из упомянутого наказа:
«Само правительство хочет поморить крестьян голодной смертью. Просим Государственную думу постараться уничтожить трутней, которые даром едят мед. Это министры и государственный совет запутали весь русский народ, как паук мух в свою паутину; мухи кричат и жужжат, но пока ничего с пауком поделать нельзя» (2, с. 237).
Российские «мужики-рабочие» тоже получили после 1905 г. хороший урок исторической памяти. После Кровавого воскресенья царское правительство, чтобы блокировать развитие революции, попыталось перейти к умеренно патерналистской политике в отношении рабочих. Министр финансов Коковцов подал царю программу мер, которые, по его словам, «убедили бы рабочий люд в попечительном отношении к нему правительства и содействовали бы постепенному отдалению рабочих от революционных элементов, внушающих им, что улучшение быта рабочего может быть достигнуто только с помощью насильственных действий» [8, c. 73].
Но фабриканты и заводчики отнеслись к инициативе правительства «равнодушно-спокойно». Объединения крупных фабрикантов после совещания с ними Коковцова ответили своими записками в правительство. В них они, с одной стороны, категорически отказывались идти на экономические уступки рабочим, а с другой стороны, возлагали вину на правительство, недооценившее политический характер выступлений рабочих.
В этих важных записках было изложено либерально-западническое кредо буржуазии. Она отвергала патерналистскую политику монархии, которая пыталась сохранить в России социальные структуры сословного «общества-семьи», а требовала перехода к «правовому государству» западного типа. Крупная буржуазия уже предпочитала не умиротворение рабочих с помощью государственного и предпринимательского патернализма, а освобождение арены для классовой борьбы .
В середине января крупнейшие заводчики Москвы и Московского района подали записку с требованием такого правового устройства, чтобы рабочее движение «могло бы вылиться в спокойные законные формы борьбы, как это наблюдается в Западной Европе и Америке, где от этого промышленность не только не пострадала, но достигла, наоборот, такого расцвета, которого далеко еще не наблюдается в России».
Таким образом, события 9 января наглядно обнаружили наличие принципиального («цивилизационного») противостояния между монархической государственностью России и новым поколением крупной буржуазии. В обзоре политического положения в России, составленном по распоряжению Витте, говорилось:
«Промышленность, класс у нас, как и везде, консервативный и боящийся всяких резких перемен, на этот раз в лице свои наиболее крупных групп высказался за коренное изменение государственного строя и сделал это, очевидно, потому, что видел в происходящих событиях „грозное предупреждение“ [8, c. 74].
Различение экономической и политической борьбы рабочих, вероятно, имеющее смысл в приложении к классовой борьбе на Западе, для России начала ХХ века имело не много смысла — трудно их было различить. Да и вообще, вряд ли точно выражается понятиями «экономика» и «политика» то, ради чего решались крестьяне и рабочие выступить против власти.
После поражения революции буржуазия повела себя исключительно подло и злобно — как будто она вообще не думала о будущем. Сразу на 10-50% были понижены расценки зарплаты рабочих и увеличен рабочий день — по всей России. На многих заводах он стал продолжаться 12-13 часов. Была вновь введена отмененная в 1905 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76