— Я уже и так опустил планку своих стандартов тем, что связался с вами и испакостил свое отделение для булочек. Радовались бы, что я не передал вас в руки полиции. У меня в силах охраны правопорядка служит блистательный друг, хитроумный тайный агент, патрульный Манкузо. Он как раз специализируется на таких случаях, какой ему могли бы представить вы. Падите на колени и благодарите меня за добросердечие.
Манкузо? Кажется, именно так звали того шпика, который хотел арестовать его в уборной? Джордж занервничал.
— А на кого этот твой шпиёнский дружбан похож? — презрительно осклабился Джордж, пытаясь сохранить присутствие духа.
— Он мал ростом и неуловим. — В голосе Игнациуса сквозила хитрость. — И у него множество личин. Поистине как блуждающий огонек, он то здесь, то там в своем непрестанном поиске мародеров. Некоторое время он предпочитал прикрытие уборной, но ныне снова вышел на улицы, где и остается, ожидая явиться мне по первому зову в любую минуту.
В горле у Джорджа что-то застряло и едва не придушило его.
— Это подстава, — сглотнул он.
— С меня довольно, юный голодранец. Поощрять разложение благородной ученой женщины, — рявкнул Игнациус. — Ты должен уже целовать полу моей униформы в благодарность за то, что я не сообщил Шерлоку Манкузо о ваших порочных товарах. Встретимся перед кинотератром «Орфеум» через два часа!
И Игнациус, величественно вздымаясь, поплыл по Общинной улице. Джордж засунул оба пакета в отсек для булочек и уселся на обочину. Во повезло — встретил кореша Манкузо. Жирный киоскер отымел его что надо. Джордж яростно взглянул на тележку. Теперь он не только с пакетами влип. Теперь он запопал еще и со здоровенной жестяной сосиской.
Игнациус швырнул деньги кассиру и буквально ринулся внутрь, устремляясь по центральному проходу прямо к огням рампы. Момент был угадан исключительно. Второй фильм только начинался. Мальчишка с изумительными фотографиями — сущая находка. Игнациус задумался, нельзя ли будет его шантажировать так, чтобы он присматривал за тележкой день. На беспризорника определенно подействовало упоминание о друге в полиции.
Игнациус фыркнул при виде начальных титров. Все люди, вовлеченные в процесс создания картины были равно неприемлемы. В особенности художник по декорациям в прошлом слишком часто вызывал у него отвращение. Героиня была еще омерзительнее, чем в цирковом мюзикле. В этом фильме она играла молодую смышленую секретаршу, которую пытался соблазнить стареющий светский лев. Он отвез ее на частном самолете на Бермуды и поселил в роскошных апартаментах. В первую ночь наедине с ним она в панике выскочила наружу, стоило распутнику открыть дверь в ее спальню.
— Мерзость! — вскричал Игнациус, отплевываясь мокрым непрожеванным попкорном на несколько рядов. — Как смеет она притворяться девственницей! Вы только взгляните на ее дегенеративное лицо. Изнасиловать ее!
— На дневных сеансах в самом деле чудики попадаются, — сказала своей спутнице дама с хозяйственной сумкой. — Ты только погляди на него: у него серьга в ухе.
Затем последовала размытая любовная сцена, снятая мягкорисующим объективом, и Игнациус начал терять контроль над собой. Он чувствовал, как его охватывает истерия. Он честно старался промолчать, но понял, что это выше его сил.
— Да они же снимают их через несколько слоев суровой марли, — брызгал слюной он. — О, мой Бог! Возможно ли себе представить, насколько в действительности эти двое морщинисты и отвратительны? Меня, наверное, сейчас стошнит. Неужели никто в кинобудке не может выключить электричество? Я вас прошу!
И он громко загрохотал своей пластмассовой абордажной саблей по подлокотнику сиденья. К нему подскочила старенькая билетерша и попыталась выхватить оружие, но Игнациус одолел ее в рукопашной схватке, и она осела прямо на ковровую дорожку. Потом поднялась и заковыляла прочь.
Героиня, полагая, что под сомнение поставлена ее честь, поимела целую серию параноидальных фантазий, в которых возлежала на кровати вместе со своим распутником. Кровать в это время таскали по улицам и пускали поплавать в бассейн модного курорта.
— Господи Боже мой. И эту сальность они выдают за комедию? — потребовал ответа у темноты Игнациус. — Я не рассмеялся ни разу. Мои глаза никак не могут поверить в то, что они действительно видят этот в высшей степени обесцвеченный мусор. Да эту женщину нужно сечь кнутом, пока она не упадет. Она подрывает всю нашу цивилизацию. Она — китайский коммунистический агент, засланный сюда, чтобы уничтожить нас! Кто-нибудь, в ком осталась хотя бы капля порядочности, — вырвите же, наконец, предохранители! Сотни людей в этом театре деморализованы. Если нам всем повезет, «Орфеум» забудет оплатить свои счета за электричество.
Когда фильм закончился, Игнациус вскричал:
— Под этим американским до мозга костей лицом на самом деле таится «токийская роза» [Токийскими розами» во время Второй Мировой войны называли американских женщин-дикторов японского пропагандистского радио, вещавшего на английском языке на районы Тихого океана и США.] !
Ему хотелось остаться еще на один сеанс, но он вспомнил про юного паразита. Портить хорошее дело тоже нежелательно. Мальчишка ему необходим. Он немощно перебрался через четыре пустых коробки из-под кукурузы, скопившихся вокруг его кресла за весь фильм. Нервы его были совершенно расстроены. Эмоции — выжаты. Ловя ртом воздух, поминутно спотыкаясь, он добрался до конца прохода и вывалился на залитую солнцем улицу. Там, около остановки такси у отеля «Рузвельт», Джордж уныло охранял сосиску на колесах.
— Боже, — осклабился он. — Я думал, ты оттуда уже никогда не вылезешь. Чё у тебя там за риндиву было? Ты ж просто в кино ходил.
— Я вас умоляю, — вздохнул Игнациус. — Я только что пережил травму. Ступайте прочь. Встретимся завтра ровно в час на углу Канальной и Королевской.
— Лады, проф. — Джордж забрал свои пакеты и намылился дальше. — Только язык не распускай, а?
— Посмотрим, — сурово ответил Игнациус.
Он съел «горячую собаку», держа ее дрожащими руками и поминутно заглядывая к себе в карман, где лежала фотография. Сверху женщина выглядела еще более степенной и надежной. Какая-нибудь обедневшая преподавательница римской истории? Загубленная медиевистка? Если бы только она открыла лицо. В ней было что-то одинокое, отчужденное, вокруг нее витал дух чувственного отшельничества и академического наслаждения, невероятно его привлекавший. Он взглянул на клочок оберточной бумаги, на адрес, грубо нацарапанный крошечными буквами. Коньячная улица. Падшая женщина — в руках коммерческих эксплуататоров. Какой многообещающий персонаж для Дневника. Этой конкретной работе, подумал Игнациус, довольно-таки недостает сенсуального раздела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Манкузо? Кажется, именно так звали того шпика, который хотел арестовать его в уборной? Джордж занервничал.
— А на кого этот твой шпиёнский дружбан похож? — презрительно осклабился Джордж, пытаясь сохранить присутствие духа.
— Он мал ростом и неуловим. — В голосе Игнациуса сквозила хитрость. — И у него множество личин. Поистине как блуждающий огонек, он то здесь, то там в своем непрестанном поиске мародеров. Некоторое время он предпочитал прикрытие уборной, но ныне снова вышел на улицы, где и остается, ожидая явиться мне по первому зову в любую минуту.
В горле у Джорджа что-то застряло и едва не придушило его.
— Это подстава, — сглотнул он.
— С меня довольно, юный голодранец. Поощрять разложение благородной ученой женщины, — рявкнул Игнациус. — Ты должен уже целовать полу моей униформы в благодарность за то, что я не сообщил Шерлоку Манкузо о ваших порочных товарах. Встретимся перед кинотератром «Орфеум» через два часа!
И Игнациус, величественно вздымаясь, поплыл по Общинной улице. Джордж засунул оба пакета в отсек для булочек и уселся на обочину. Во повезло — встретил кореша Манкузо. Жирный киоскер отымел его что надо. Джордж яростно взглянул на тележку. Теперь он не только с пакетами влип. Теперь он запопал еще и со здоровенной жестяной сосиской.
Игнациус швырнул деньги кассиру и буквально ринулся внутрь, устремляясь по центральному проходу прямо к огням рампы. Момент был угадан исключительно. Второй фильм только начинался. Мальчишка с изумительными фотографиями — сущая находка. Игнациус задумался, нельзя ли будет его шантажировать так, чтобы он присматривал за тележкой день. На беспризорника определенно подействовало упоминание о друге в полиции.
Игнациус фыркнул при виде начальных титров. Все люди, вовлеченные в процесс создания картины были равно неприемлемы. В особенности художник по декорациям в прошлом слишком часто вызывал у него отвращение. Героиня была еще омерзительнее, чем в цирковом мюзикле. В этом фильме она играла молодую смышленую секретаршу, которую пытался соблазнить стареющий светский лев. Он отвез ее на частном самолете на Бермуды и поселил в роскошных апартаментах. В первую ночь наедине с ним она в панике выскочила наружу, стоило распутнику открыть дверь в ее спальню.
— Мерзость! — вскричал Игнациус, отплевываясь мокрым непрожеванным попкорном на несколько рядов. — Как смеет она притворяться девственницей! Вы только взгляните на ее дегенеративное лицо. Изнасиловать ее!
— На дневных сеансах в самом деле чудики попадаются, — сказала своей спутнице дама с хозяйственной сумкой. — Ты только погляди на него: у него серьга в ухе.
Затем последовала размытая любовная сцена, снятая мягкорисующим объективом, и Игнациус начал терять контроль над собой. Он чувствовал, как его охватывает истерия. Он честно старался промолчать, но понял, что это выше его сил.
— Да они же снимают их через несколько слоев суровой марли, — брызгал слюной он. — О, мой Бог! Возможно ли себе представить, насколько в действительности эти двое морщинисты и отвратительны? Меня, наверное, сейчас стошнит. Неужели никто в кинобудке не может выключить электричество? Я вас прошу!
И он громко загрохотал своей пластмассовой абордажной саблей по подлокотнику сиденья. К нему подскочила старенькая билетерша и попыталась выхватить оружие, но Игнациус одолел ее в рукопашной схватке, и она осела прямо на ковровую дорожку. Потом поднялась и заковыляла прочь.
Героиня, полагая, что под сомнение поставлена ее честь, поимела целую серию параноидальных фантазий, в которых возлежала на кровати вместе со своим распутником. Кровать в это время таскали по улицам и пускали поплавать в бассейн модного курорта.
— Господи Боже мой. И эту сальность они выдают за комедию? — потребовал ответа у темноты Игнациус. — Я не рассмеялся ни разу. Мои глаза никак не могут поверить в то, что они действительно видят этот в высшей степени обесцвеченный мусор. Да эту женщину нужно сечь кнутом, пока она не упадет. Она подрывает всю нашу цивилизацию. Она — китайский коммунистический агент, засланный сюда, чтобы уничтожить нас! Кто-нибудь, в ком осталась хотя бы капля порядочности, — вырвите же, наконец, предохранители! Сотни людей в этом театре деморализованы. Если нам всем повезет, «Орфеум» забудет оплатить свои счета за электричество.
Когда фильм закончился, Игнациус вскричал:
— Под этим американским до мозга костей лицом на самом деле таится «токийская роза» [Токийскими розами» во время Второй Мировой войны называли американских женщин-дикторов японского пропагандистского радио, вещавшего на английском языке на районы Тихого океана и США.] !
Ему хотелось остаться еще на один сеанс, но он вспомнил про юного паразита. Портить хорошее дело тоже нежелательно. Мальчишка ему необходим. Он немощно перебрался через четыре пустых коробки из-под кукурузы, скопившихся вокруг его кресла за весь фильм. Нервы его были совершенно расстроены. Эмоции — выжаты. Ловя ртом воздух, поминутно спотыкаясь, он добрался до конца прохода и вывалился на залитую солнцем улицу. Там, около остановки такси у отеля «Рузвельт», Джордж уныло охранял сосиску на колесах.
— Боже, — осклабился он. — Я думал, ты оттуда уже никогда не вылезешь. Чё у тебя там за риндиву было? Ты ж просто в кино ходил.
— Я вас умоляю, — вздохнул Игнациус. — Я только что пережил травму. Ступайте прочь. Встретимся завтра ровно в час на углу Канальной и Королевской.
— Лады, проф. — Джордж забрал свои пакеты и намылился дальше. — Только язык не распускай, а?
— Посмотрим, — сурово ответил Игнациус.
Он съел «горячую собаку», держа ее дрожащими руками и поминутно заглядывая к себе в карман, где лежала фотография. Сверху женщина выглядела еще более степенной и надежной. Какая-нибудь обедневшая преподавательница римской истории? Загубленная медиевистка? Если бы только она открыла лицо. В ней было что-то одинокое, отчужденное, вокруг нее витал дух чувственного отшельничества и академического наслаждения, невероятно его привлекавший. Он взглянул на клочок оберточной бумаги, на адрес, грубо нацарапанный крошечными буквами. Коньячная улица. Падшая женщина — в руках коммерческих эксплуататоров. Какой многообещающий персонаж для Дневника. Этой конкретной работе, подумал Игнациус, довольно-таки недостает сенсуального раздела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117