более того, она могла определить каждый из трех его «Никонов», похожих друг на друга как две капли воды. Она точно знала, когда он стриг ногти. Словом, из поля ее зрения не выпадала ни единая мелочь, касавшаяся Джастина: хотя и постоянное, наблюдение это велось незаметно, а отсутствие взаимности лишь обостряло зрение Джулии. Прояви ее избранник живой интерес, их отношения неизбежно вступили бы в следующую фазу, которая бы сделала ее или более несчастной, или, наоборот, более счастливой. Но неделя совместной работы шла за неделей, а Джастин по-прежнему относился к ней с тем же приятным, но выводившим ее из себя дружеским расположением, смешанным с обычной товарищеской помощью одного коллеги другому, какое он выказывал с самого начала. Джулия Джейкоб-сон из Шейкер Хайти, чуть ли не с первого класса привыкшая к тому, что ей всегда без труда доставался ее избранник, на сей раз засомневалась в своих способностях. С болью в душе она, смирившись, ждала проявления хоть бы малейшего признака, свидетельствовавшего, что в их отношениях с Джастином может быть будущее.
– Ты предпочла бы работать в обычном журнале? – рассеянно спросил Джастин. – Жалеешь, что не пошла тогда в «Редбук»?
– Нет. Но сама мысль о том… Представь себе статью о модах, где читательнице растолковывают, почему она ни коим образом не должна выбрасывать своей любимый старый купальник. Как, спрашивается, объясню я это «Коулу», или «Готтексу», или «О.М.О. Камали», или всем другим, кто производит купальники и намерен рекламировать их в нашем журнале?
– А ты объясни им теорию Мэкси, что когда женщина, прочитав очередной комер «Би-Би», ощутит радость бытия, то не сможет не откликнуться на их рекламу, хотя редакционные материалы и не настраивают читательниц на то, что им следует немедленно бежать в магазин и делать покупки, иначе, мол, им не пережить ближайший уик-энд.
– А ты правда веришь этому? Или это только слова Мэкси?
– Вообще-то верю и сам. Сама природа человеческая, страсть к приобретательству помогут сохранению инстинкта, толкающего человека на все новые и новые покупки. Что касается «Би-Би», то он обеспечит женщинам соответствующее настроение, чтобы внимательно относиться к рекламе.
Тщательно скрывая свое оцепенение (ведь до сих пор он всегда снимал только на натуре!), Джастин осматривал первую в своей жизни студию. Он привык путешествовать по миру налегке, с парой вещевых мешков и фотоаппаратов, но теперь, чтобы справиться с заданиями, которые определила ему Мэкси, пришлось снять специальную студию со всем необходимым для студийных съемок оборудованием и персоналом, в чьи обязанности входило отвечать на телефонные звонки, проявлять пленку в темной комнате и помогать ему с освещением и реквизитом. Конечно, все расходы несла редакция «Би-Би», но все же впервые, как ему казалось, он привязан к определенному месту работы. Это было так непривычно, что Джастин явно нервничал. Трудность заключалась в том, что, будучи одним из акционеров «Эмбервилл пабликейшнс», непосредственно заинтересованным в успехе «Би-Би», он не мог позволить себе просто взять и исчезнуть, как раньше, дождавшись, пока Мэкси сумеет поставить свой журнал на ноги и обеспечить его нормальный выпуск. Или пока затея с новым изданием провалится. И то и другое, по его мнению, представлялось весьма вероятным. Джастин давно привык к различным начинаниям Мэкси, сумасшедшему ритму ее жизни, бесконечным поискам все новых радостей, затмевавших прежние, – словом, он совсем не был уверен, что у нее хватит выдержки на большее, чем просто затеять новое дело, к которому, вполне вероятно, она может охладеть уже через каких-нибудь полгода.
Никто не понимал ее лучше, чем он, убеждал себя Джастин, ибо сам был таким же, как она. Подобно ей, он тоже не мог найти того, что заставило бы его утихомириться и, перебесившись, прекратить свои поиски. Как и у Мэкси, у него было мало прочных привязанностей. Он преданно любил своего отца, и его смерть явилась для Джастина подлинной трагедией. Ему всегда будет теперь недоставать Зэкари Эмбервилла, хотя при жизни отца они не так уж часто разговаривали по душам. Их избегал сам Джастин, а Зэкари, понимая чувства сына, не настаивал. Между ними существовало молчаливое соглашение: отец не вмешивается в личную жизнь Джастина.
С другой стороны, мрачно уверял он себя, мать всегда, с первого дня его жизни, не давала ему покоя постоянной опекой.
– Джастин, иди сюда, давай поговорим. – Каждый день, вернувшись домой из школы, он слышал ее неотразимо волшебный голос, взывавший к нему из гостиной с тревогой и горечью. Естественно, что ему не оставалось ничего другого, как идти к ней, целовать в щечку, чего она от него ждала, позволять приглаживать ему волосы и пытаться, не юля, давать удовлетворительные ответы на все интересовавшие ее вопросы: «Как контрольная по математике, Джастин?», «Тебе не было холодно в том свитере?», «Почему ты не надел пальто?», «Кто у тебя числится в друзьях в новом году?», «А самый лучший?», «Что там у тебя с этим мальчиком, который переехал к нам из Чикаго? Он тебе нравится?», «Когда тебе надо сдавать самостоятельную работу по английскому? Если тебе требуется помощь, ты всегда можешь показать ее мне, это ведь само собой разумеется, правда?» Ее постоянно вопрошавший, нежный, мелодичный и преданный голос требовал от него отчета обо всем, что он делал и думал.
Он, однако, никогда не признавался ей, что никакого лучшего или просто друга, который был бы ему дорог, у него нет, потому что это повлекло бы за собой очередные расспросы, вызвало бы новый приступ озабоченности, новые попытки что-то срочно предпринять, в то время как ему хотелось одного: чтобы его оставили в покое и он сам мог бороться со своими страхами, связанными со взрослением, учиться жить самостоятельно. Но Джастин тем не менее никогда не отказывался от этих бесед с матерью, у него просто не хватало решимости оттолкнуть ее. Он остро чувствовал, что она нуждается в его любви, что, в сущности, она очень одинока, как если бы была молодой вдовой, одинока, несмотря на всю свою красоту, драгоценности и непреходящий успех в обществе. В своей преданности Лили как бы безмолвно молила его о заботе, которой была сама обделена. И он изо всех сил старался не обмануть ее ожиданий.
Лишь после того как Джастин начал брать уроки по военно-прикладным видам спорта, ему наконец-то стало удаваться избегать ежедневного бремени материнской опеки, которая почему-то не распространялась на его сестру. Материнское чувство к нему окрашивалось, скорее, даже было отравлено другой страстью: он не мог точно определить ее, но научился ненавидеть, несмотря на всю свою любовь к матери. В известном смысле с ее стороны это было почти… поклонением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
– Ты предпочла бы работать в обычном журнале? – рассеянно спросил Джастин. – Жалеешь, что не пошла тогда в «Редбук»?
– Нет. Но сама мысль о том… Представь себе статью о модах, где читательнице растолковывают, почему она ни коим образом не должна выбрасывать своей любимый старый купальник. Как, спрашивается, объясню я это «Коулу», или «Готтексу», или «О.М.О. Камали», или всем другим, кто производит купальники и намерен рекламировать их в нашем журнале?
– А ты объясни им теорию Мэкси, что когда женщина, прочитав очередной комер «Би-Би», ощутит радость бытия, то не сможет не откликнуться на их рекламу, хотя редакционные материалы и не настраивают читательниц на то, что им следует немедленно бежать в магазин и делать покупки, иначе, мол, им не пережить ближайший уик-энд.
– А ты правда веришь этому? Или это только слова Мэкси?
– Вообще-то верю и сам. Сама природа человеческая, страсть к приобретательству помогут сохранению инстинкта, толкающего человека на все новые и новые покупки. Что касается «Би-Би», то он обеспечит женщинам соответствующее настроение, чтобы внимательно относиться к рекламе.
Тщательно скрывая свое оцепенение (ведь до сих пор он всегда снимал только на натуре!), Джастин осматривал первую в своей жизни студию. Он привык путешествовать по миру налегке, с парой вещевых мешков и фотоаппаратов, но теперь, чтобы справиться с заданиями, которые определила ему Мэкси, пришлось снять специальную студию со всем необходимым для студийных съемок оборудованием и персоналом, в чьи обязанности входило отвечать на телефонные звонки, проявлять пленку в темной комнате и помогать ему с освещением и реквизитом. Конечно, все расходы несла редакция «Би-Би», но все же впервые, как ему казалось, он привязан к определенному месту работы. Это было так непривычно, что Джастин явно нервничал. Трудность заключалась в том, что, будучи одним из акционеров «Эмбервилл пабликейшнс», непосредственно заинтересованным в успехе «Би-Би», он не мог позволить себе просто взять и исчезнуть, как раньше, дождавшись, пока Мэкси сумеет поставить свой журнал на ноги и обеспечить его нормальный выпуск. Или пока затея с новым изданием провалится. И то и другое, по его мнению, представлялось весьма вероятным. Джастин давно привык к различным начинаниям Мэкси, сумасшедшему ритму ее жизни, бесконечным поискам все новых радостей, затмевавших прежние, – словом, он совсем не был уверен, что у нее хватит выдержки на большее, чем просто затеять новое дело, к которому, вполне вероятно, она может охладеть уже через каких-нибудь полгода.
Никто не понимал ее лучше, чем он, убеждал себя Джастин, ибо сам был таким же, как она. Подобно ей, он тоже не мог найти того, что заставило бы его утихомириться и, перебесившись, прекратить свои поиски. Как и у Мэкси, у него было мало прочных привязанностей. Он преданно любил своего отца, и его смерть явилась для Джастина подлинной трагедией. Ему всегда будет теперь недоставать Зэкари Эмбервилла, хотя при жизни отца они не так уж часто разговаривали по душам. Их избегал сам Джастин, а Зэкари, понимая чувства сына, не настаивал. Между ними существовало молчаливое соглашение: отец не вмешивается в личную жизнь Джастина.
С другой стороны, мрачно уверял он себя, мать всегда, с первого дня его жизни, не давала ему покоя постоянной опекой.
– Джастин, иди сюда, давай поговорим. – Каждый день, вернувшись домой из школы, он слышал ее неотразимо волшебный голос, взывавший к нему из гостиной с тревогой и горечью. Естественно, что ему не оставалось ничего другого, как идти к ней, целовать в щечку, чего она от него ждала, позволять приглаживать ему волосы и пытаться, не юля, давать удовлетворительные ответы на все интересовавшие ее вопросы: «Как контрольная по математике, Джастин?», «Тебе не было холодно в том свитере?», «Почему ты не надел пальто?», «Кто у тебя числится в друзьях в новом году?», «А самый лучший?», «Что там у тебя с этим мальчиком, который переехал к нам из Чикаго? Он тебе нравится?», «Когда тебе надо сдавать самостоятельную работу по английскому? Если тебе требуется помощь, ты всегда можешь показать ее мне, это ведь само собой разумеется, правда?» Ее постоянно вопрошавший, нежный, мелодичный и преданный голос требовал от него отчета обо всем, что он делал и думал.
Он, однако, никогда не признавался ей, что никакого лучшего или просто друга, который был бы ему дорог, у него нет, потому что это повлекло бы за собой очередные расспросы, вызвало бы новый приступ озабоченности, новые попытки что-то срочно предпринять, в то время как ему хотелось одного: чтобы его оставили в покое и он сам мог бороться со своими страхами, связанными со взрослением, учиться жить самостоятельно. Но Джастин тем не менее никогда не отказывался от этих бесед с матерью, у него просто не хватало решимости оттолкнуть ее. Он остро чувствовал, что она нуждается в его любви, что, в сущности, она очень одинока, как если бы была молодой вдовой, одинока, несмотря на всю свою красоту, драгоценности и непреходящий успех в обществе. В своей преданности Лили как бы безмолвно молила его о заботе, которой была сама обделена. И он изо всех сил старался не обмануть ее ожиданий.
Лишь после того как Джастин начал брать уроки по военно-прикладным видам спорта, ему наконец-то стало удаваться избегать ежедневного бремени материнской опеки, которая почему-то не распространялась на его сестру. Материнское чувство к нему окрашивалось, скорее, даже было отравлено другой страстью: он не мог точно определить ее, но научился ненавидеть, несмотря на всю свою любовь к матери. В известном смысле с ее стороны это было почти… поклонением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154