Все говорили, что его место в сенате. Ракель нравилась роль супруги окружного прокурора. Она находила ее интересной и захватывающей. Поэтому она не стала возражать против того, чтобы Мартин баллотировался в сенат Соединенных Штатов, хотя некоторые опасения и сомнения у нее были. Она и не мечтала, что его изберут. Она предполагала, что он выдвинет свою кандидатуру, потерпит поражение и навсегда выбросит эту идею из головы.
Скорее всего так бы и случилось, если бы Мартину не выпала удача. Или злой рок. Впоследствии Ракель предпочитала думать именно так.
Потому что, несмотря на его харизму и привлекательность в глазах публики, Мартину не удалось бы добиться избрания по одной простой причине — он не пользовался достаточной известностью в масштабах всего штата. Однако случилось так, что всего за неделю до предварительного голосования его соперника, сенатора, пожелавшего переизбираться на второй срок, поймали за руку. Вскрылось, что тот питает тайные, но не бескорыстные симпатии к некой строительной компании, которая за полгода до упоминаемых событий получила прибыльный правительственный контракт.
Ракель так и не смогла до конца разобраться в деталях этой темной истории. Как бы то ни было, избиратели не забыли о борьбе Мартина против коррупции, и он легко выиграл предварительные выборы. И конечно, нанести поражение на ноябрьских выборах кандидату от республиканцев труда ему не составило.
Возможно, именно тогда все и началось.
Ракель была уверена, что до этого момента Мартин хранил ей верность. Но постепенно все стало меняться. Ракель была занята обустройством дома в Джорджтауне и поглощена заботами о детях; Мартин также был очень занят. Вновь избранный харизматический красавец сенатор пользовался среди романтичных новоорлеанцев большим спросом. Его постоянно приглашали на радио и телевидение, просили выступить с речами по самым различным поводам.
И естественно, женщины липли к нему как кошки.
Слава ударила Мартину в голову. Он с грубоватой откровенностью признался Ракель в конце первого года их пребывания в Вашингтоне:
— Все это внимание не может не льстить деревенскому парнишке из глубинки.
— Только мне не надо нести чепуху про деревенских парнишек, Мартин! Ты за всю свою жизнь в деревне не больше двух выходных провел! Вполне мог быть Нью-Йоркцем, если бы по чистой случайности не родился в другом месте.
— А ты знаешь, как обидеть посильнее. Ракель.
Согласен, меня занесло. Постараюсь притормозить.
— А женщины, Мартин? Как насчет женщин?
Вероятно, тогда все и началось на самом деле. И вероятно, она напрасно доверилась женской интуиции, обвиняя его без каких-либо улик. Известный афоризм гласит: женщины, обвиняя мужчину в распутстве, совершают ошибку. В таких случаях обычно происходит одно из двух. Если он действительно волочился за каждой юбкой, то вероятность того, что он прекратит это занятое, крайне мала. Если же он неповинен, то весьма часто брошенные в плодородную почву семена прорастают, и он таки становится распутником.
Ракель так и не смогла выяснить, был ли Мартин неверен ей до того разговора, однако была убеждена, что вскоре после него все и началось. Ничего явного, просто косвенные признаки: не пришел к ужину, уклончивые ответы на вопросы о том, где был, загадочное молчание в телефонной трубке, когда ее поднимала Ракель, чужой волос на пиджаке, едва уловимый запах незнакомых духов, спад в их сексуальных отношениях.
С течением времени Ракель очень хорошо изучила сексуальные аппетиты Мартина. Мужчина, способный заниматься сексом как минимум раз в день, не станет ни с того ни с сего ограничивать себя одним разом в неделю, а то и в две-три недели, даже если ему далеко за тридцать. Как Мартин сам любил выражаться, «никогда и ни за что».
Ракель готова была согласиться, что часть вины лежит на ней. Хотя страсть ее не остыла, она стала больше внимания уделять другим вещам. В течение их первых лет в Вашингтоне она ко времени возвращения Мартина домой частенько уже крепко спала и всячески противилась его попыткам оторвать ее ото сна.
Однако она знала, что к настоящему разрыву их привело то, что, когда она получила неопровержимые доказательства его связи на стороне, она прямо заявила ему, что не пустит его к себе в постель «воняющим другой бабой». Начиная с того самого утра, она теперь могла пересчитать по пальцам случаи, когда они занимались любовью.
Ракель была уверена, что у Мартина и сейчас роман с какой-то женщиной из Нового Орлеана. Она не знала, кто эта сука, да и не очень хотела знать.
Пару раз ей приходило в голову, что женщиной этой могла быть Одри Фейн. На такие подозрения ее наводила та прохладная, почти недружелюбная манера, в которой Одри и Мартин обращались друг с другом в ее присутствии, но Ракель просто не могла допустить саму мысль о том, что Мартин может трахать их общую знакомую.
В общем-то, кто именно была эта женщина, особого значения само по себе и не имело. По большому счету.
А теперь еще эта дурацкая история с завтрашним парадом, где Мартин будет рисковать своей жизнью!
И ради чего? Из политических соображений. Но они-то, по разумению Ракель, как раз этого не стоили.
Она уже поняла, что Мартин никогда не оставит политику; он попал в полную зависимость от своих политических амбиций, как наркоман — от наркотиков.
Подумать только, во имя каких-то там дурацких политических целей он готов рисковать своей жизнью и будущим своей жены и детей!
Сегодня вечером Ракель пригрозила, что уйдет от него и обратится к адвокату по поводу развода.
Конечно, угроза эта вырвалась у нее в пылу ссоры, но Ракель чувствовала, что готова ее исполнить. Это было единственное, что она могла предпринять.
Самое ужасное заключалось в том, что она по-прежнему любила Мартина, любила отчаянно. Она догадывалась, что будет любить его всегда. Но одного этого мало. Порой одной лишь любви бывает недостаточно. Должны быть еще взаимное доверие и понимание, взаимная приязнь. Она не была уверена, что Мартин ей по-прежнему приятен — во всяком случае, таким, как он стал сейчас…
Из ее горла вырвался хриплый злой стон; Ракель поднялась на ноги и пошатнулась. Она бы упала, если бы в самый последний момент ей не удалось ухватиться за спинку дивана. Взглянула на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Она просидела у окна почти час и весь этот час предавалась горьким воспоминаниям и беспрерывно пила, и сейчас почувствовала, что совершенно пьяна.
Ракель поставила пустой бокал и с большой осторожностью на ощупь направилась в спальню.
Там по крайней мере у них отдельные кровати. И слава Богу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ИЗОБИЛЬНЫЙ ВТОРНИК
Глава 15
Праздновать масленицу в Новом Орлеане начали в 1776 году, однако первый официальный парад состоялся только в 1838-м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64