Он выкарабкается?
— Кто знает?
— Вам полагалось бы знать.
— Полагалось бы? Но я не знаю, — возмутился доктор Гамильтон, готовя шприц для инъекций. — Пока не знаю.
— А когда будете знать?
— Убирайтесь отсюда! Оставьте мне ваш телефон. Я позвоню, как только что-то переменится. В любую сторону.
Джонни смотрел, как доктор ввел иглу в руку Фила.
— Не нужно никакого номера. Я побуду в соседней комнате.
Он унес в приемную свернутую в ком куртку и устроился там на диване. Джонни курил, смотрел сквозь дым на стену, обшитую деревянными панелями, и думал о той заразе, которую, казалось, сеял вокруг себя, губя всех, кто подходил слишком близко.
Он вспомнил старика, который воспитал его, и которого безжалостно убили. Вспомнил дочь старика и её самоубийство. Подумал обо всем, что пришлось вынести его жене. И о ребенке, который умер, не успев родиться.
И вот теперь Фил Розен — двадцатилетний паренек, которому, вполне возможно, не суждено дожить до зрелости.
Он думал о Лауре Бриль. Уже давно они проводили вместе все ночи, когда он оказывался в Филадельфии. До сих пор им просто было хорошо вдвоем; однако если так будет продолжаться, начнутся и другие чувства. Так что пришла пора расстаться. Он просто-напросто объявит, что уезжает из города, и сменит гостиницу.
Настало время избегать тесных отношений с кем бы то ни было; и настало навсегда.
Сигарета внезапно обожгла пальцы. Он опустил глаза и увидел, что от неё остался только крохотный окурок. Она сгорела; длинный столбик пепла упал на его брюки, как раз на колено. Джонни раздавил окурок, стряхнул с пепел и снова уставился в стену.
Теперь лучи солнца заливали всю комнату. Что он задремал на диване, Джонни понял лишь тогда, когда, раскрыв глаза, увидел стоявшего перед ним доктора Гамильтона. Тот раздраженно бурчал:
— Еще раз говорю вам: думаю, он поправится. Но на это нужно время. И немалое. Но все-таки он выживет. Если не будет непредвиденных осложнений.
— Мне всегда нравилось это выражение, — заметил Джонни. — Благодаря ему вы, медики, освобождаете себя от всякой ответственности.
Такая мысль вряд ли могла смягчить раздражение доктора Гамильтона.
— Он все ещё не пришел в себя. Но если вы хотите его видеть...
— Нет, не хочу.
Джонни поднялся с дивана и потянулся. У него болела спина, ноги словно налились свинцом, кровь едва текла по жилам.
— Нужно немедленно его отсюда увезти, — заявил доктор Гамильтон. — Я буду ежедневно навещать его. Но здесь он оставаться не может.
— У него есть семья. Любящая мать и две сестры. Позвоните Фрэнку Беллу и договоритесь с ним, чтобы парня от вас забрали. Скажите, я прошу его помочь. Я перед парнем в долгу.
— Кстати, о долге. Как насчет моего гонорара?
— Насколько он будет велик?
— Пятьсот. Поверьте мне, это недорого. Если принять во внимание...
— При себе у меня таких денег нет. Но заплатить я в состоянии. Можете убедиться в этом, спросив у Фрэнка Белла.
— Именно так я и намерен сделать, — буркнул доктор Гамильтон ему вслед.
Джонни остановил «мустанг» на обочине, где в поле зрения не было ни единого дома, ни единой машины. Он вышел, отсосал из бака немного бензина и вылил его на измазанную кровью куртку. Потом отнес её подальше от дороги и там поджег. Пока одежда горела, он осмотрел свой револьвер. В том месте, где рикошетировала пуля Лу, осталась метка, однако сам револьвер уцелел и годился в дело.
Другое оружие — маленький автоматический пистолет Фила Розена — Джонни отнес к зарослям дикого шиповника, где под одним из кустов вырыл ямку. Затем он протер пистолет землей, чтобы удалить отпечатки пальцев, бросил его в ямку и присыпал землей. Потом вернулся к догоревшей куртке, разбросал оставшийся от неё пепел, вновь сел в «мустанг» и покатил в Филадельфию.
Время шло к вечеру, когда Джонни закрыл за собой дверь номера в гостинице и запер её на ключ. У него звонил телефон. Джонни снял трубку и услыхал жесткий и негодующий голос Бена Корнгольда.
— Ну, что же, черт возьми, произошло?!
— Товара нет, — вздохнул Джонни. — Дело не выгорело.
— И все равно ты мог бы позвонить, чтобы я был в курсе. Я полночи тебя прождал, засранец!
— Какая жалость, — вяло хмыкнул Джонни. — У меня тоже ночка выдалась на славу.
Он бросил трубку, задвинул шторы и швырнул револьвер на стул возле кровати. Потом разделся, прошел в ванную и принял хороший горячий душ.
Весь день он ничего не ел, если не считать гамбургера в придорожной забегаловке. Однако голода не ощущал. Все, чего ему хотелось, — это спать.
Сквозь шторы пробивался свет; однако это едва ли могло помешать ему уснуть, учитывая, как он измотался. И в самом деле, не обращая внимания на заходящее солнце, всего через несколько секунд он уже спал глубоким сном.
Проснулся он от стука в дверь. Была глубокая ночь. Он сел, спустил ноги на коврик и стал нащупывать свой револьвер.
В дверь снова застучали.
Джонни включил ночник и проворчал:
— Ну, кто там еще?
— Это Фрэнк, Джонни, — ответил голос за дверью.
Голос и в самом деле был похож на голос Фрэнка.
Джонни натянул трусы, поднялся и пошел к двери. В правой руке, опущенной вдоль тела, он по-прежнему сжимал свой револьвер. И дверь открыл левой.
Вошел Фрэнк Белл с двумя головорезами.
Одним был здоровенный тип по кличке Бегемот, другим — малыш по имени Каджиано. Бегемот состоял из одних мускулов. У Каджиано малый рост компенсировало наличие «люгера» и репутация человека, знающего, как с ним обращаться. Сейчас «люгера» не было видно, однако тот, несомненно, был под рукой — без своего оружия Каджиано гроша ломаного не стоил.
Бегемот закрыл дверь и прислонился к стене. Все трое глядели на Джонни.
— Что означает пушка у тебя в руке? — спросил Фрэнк Белл.
Взгляд его был не столь дружелюбен, как обычно. В то же время он не был и враждебным. Фрэнк ограничивался тем, что с задумчивым видом изучал Джонни.
— Я спал, — буркнул Джонни, — и не ждал никаких гостей.
Он сел к ночному столику и положил на него револьвер.
Рука его осталась на столе — не слишком близко к револьверу, но и не слишком далеко.
Каджиано прошел через всю комнату и встал у окна, прислонившись к стене и сунув обе руки в глубокие карманы чересчур просторной куртки.
Фрэнк присел на край постели и испытующе взглянул на Джонни.
— Мне звонил доктор Гамильтон. Двое моих парней переправили Фила Розена домой.
— Спасибо. Как он?
— Все в порядке. Пока его перевозили, он много чего наговорил. Поскольку он при этом все ещё был под действием лекарств и бредил — по большей части глупостей. Однако он назвал одно имя. Лу Руффо, — Фрэнк на миг умолк, внимательно следя за реакцией Джонни. — Ты знал, что Лу — член семьи?
Джонни кивнул. Ему было чертовски трудно держать в поле зрения троих одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Кто знает?
— Вам полагалось бы знать.
— Полагалось бы? Но я не знаю, — возмутился доктор Гамильтон, готовя шприц для инъекций. — Пока не знаю.
— А когда будете знать?
— Убирайтесь отсюда! Оставьте мне ваш телефон. Я позвоню, как только что-то переменится. В любую сторону.
Джонни смотрел, как доктор ввел иглу в руку Фила.
— Не нужно никакого номера. Я побуду в соседней комнате.
Он унес в приемную свернутую в ком куртку и устроился там на диване. Джонни курил, смотрел сквозь дым на стену, обшитую деревянными панелями, и думал о той заразе, которую, казалось, сеял вокруг себя, губя всех, кто подходил слишком близко.
Он вспомнил старика, который воспитал его, и которого безжалостно убили. Вспомнил дочь старика и её самоубийство. Подумал обо всем, что пришлось вынести его жене. И о ребенке, который умер, не успев родиться.
И вот теперь Фил Розен — двадцатилетний паренек, которому, вполне возможно, не суждено дожить до зрелости.
Он думал о Лауре Бриль. Уже давно они проводили вместе все ночи, когда он оказывался в Филадельфии. До сих пор им просто было хорошо вдвоем; однако если так будет продолжаться, начнутся и другие чувства. Так что пришла пора расстаться. Он просто-напросто объявит, что уезжает из города, и сменит гостиницу.
Настало время избегать тесных отношений с кем бы то ни было; и настало навсегда.
Сигарета внезапно обожгла пальцы. Он опустил глаза и увидел, что от неё остался только крохотный окурок. Она сгорела; длинный столбик пепла упал на его брюки, как раз на колено. Джонни раздавил окурок, стряхнул с пепел и снова уставился в стену.
Теперь лучи солнца заливали всю комнату. Что он задремал на диване, Джонни понял лишь тогда, когда, раскрыв глаза, увидел стоявшего перед ним доктора Гамильтона. Тот раздраженно бурчал:
— Еще раз говорю вам: думаю, он поправится. Но на это нужно время. И немалое. Но все-таки он выживет. Если не будет непредвиденных осложнений.
— Мне всегда нравилось это выражение, — заметил Джонни. — Благодаря ему вы, медики, освобождаете себя от всякой ответственности.
Такая мысль вряд ли могла смягчить раздражение доктора Гамильтона.
— Он все ещё не пришел в себя. Но если вы хотите его видеть...
— Нет, не хочу.
Джонни поднялся с дивана и потянулся. У него болела спина, ноги словно налились свинцом, кровь едва текла по жилам.
— Нужно немедленно его отсюда увезти, — заявил доктор Гамильтон. — Я буду ежедневно навещать его. Но здесь он оставаться не может.
— У него есть семья. Любящая мать и две сестры. Позвоните Фрэнку Беллу и договоритесь с ним, чтобы парня от вас забрали. Скажите, я прошу его помочь. Я перед парнем в долгу.
— Кстати, о долге. Как насчет моего гонорара?
— Насколько он будет велик?
— Пятьсот. Поверьте мне, это недорого. Если принять во внимание...
— При себе у меня таких денег нет. Но заплатить я в состоянии. Можете убедиться в этом, спросив у Фрэнка Белла.
— Именно так я и намерен сделать, — буркнул доктор Гамильтон ему вслед.
Джонни остановил «мустанг» на обочине, где в поле зрения не было ни единого дома, ни единой машины. Он вышел, отсосал из бака немного бензина и вылил его на измазанную кровью куртку. Потом отнес её подальше от дороги и там поджег. Пока одежда горела, он осмотрел свой револьвер. В том месте, где рикошетировала пуля Лу, осталась метка, однако сам револьвер уцелел и годился в дело.
Другое оружие — маленький автоматический пистолет Фила Розена — Джонни отнес к зарослям дикого шиповника, где под одним из кустов вырыл ямку. Затем он протер пистолет землей, чтобы удалить отпечатки пальцев, бросил его в ямку и присыпал землей. Потом вернулся к догоревшей куртке, разбросал оставшийся от неё пепел, вновь сел в «мустанг» и покатил в Филадельфию.
Время шло к вечеру, когда Джонни закрыл за собой дверь номера в гостинице и запер её на ключ. У него звонил телефон. Джонни снял трубку и услыхал жесткий и негодующий голос Бена Корнгольда.
— Ну, что же, черт возьми, произошло?!
— Товара нет, — вздохнул Джонни. — Дело не выгорело.
— И все равно ты мог бы позвонить, чтобы я был в курсе. Я полночи тебя прождал, засранец!
— Какая жалость, — вяло хмыкнул Джонни. — У меня тоже ночка выдалась на славу.
Он бросил трубку, задвинул шторы и швырнул револьвер на стул возле кровати. Потом разделся, прошел в ванную и принял хороший горячий душ.
Весь день он ничего не ел, если не считать гамбургера в придорожной забегаловке. Однако голода не ощущал. Все, чего ему хотелось, — это спать.
Сквозь шторы пробивался свет; однако это едва ли могло помешать ему уснуть, учитывая, как он измотался. И в самом деле, не обращая внимания на заходящее солнце, всего через несколько секунд он уже спал глубоким сном.
Проснулся он от стука в дверь. Была глубокая ночь. Он сел, спустил ноги на коврик и стал нащупывать свой револьвер.
В дверь снова застучали.
Джонни включил ночник и проворчал:
— Ну, кто там еще?
— Это Фрэнк, Джонни, — ответил голос за дверью.
Голос и в самом деле был похож на голос Фрэнка.
Джонни натянул трусы, поднялся и пошел к двери. В правой руке, опущенной вдоль тела, он по-прежнему сжимал свой револьвер. И дверь открыл левой.
Вошел Фрэнк Белл с двумя головорезами.
Одним был здоровенный тип по кличке Бегемот, другим — малыш по имени Каджиано. Бегемот состоял из одних мускулов. У Каджиано малый рост компенсировало наличие «люгера» и репутация человека, знающего, как с ним обращаться. Сейчас «люгера» не было видно, однако тот, несомненно, был под рукой — без своего оружия Каджиано гроша ломаного не стоил.
Бегемот закрыл дверь и прислонился к стене. Все трое глядели на Джонни.
— Что означает пушка у тебя в руке? — спросил Фрэнк Белл.
Взгляд его был не столь дружелюбен, как обычно. В то же время он не был и враждебным. Фрэнк ограничивался тем, что с задумчивым видом изучал Джонни.
— Я спал, — буркнул Джонни, — и не ждал никаких гостей.
Он сел к ночному столику и положил на него револьвер.
Рука его осталась на столе — не слишком близко к револьверу, но и не слишком далеко.
Каджиано прошел через всю комнату и встал у окна, прислонившись к стене и сунув обе руки в глубокие карманы чересчур просторной куртки.
Фрэнк присел на край постели и испытующе взглянул на Джонни.
— Мне звонил доктор Гамильтон. Двое моих парней переправили Фила Розена домой.
— Спасибо. Как он?
— Все в порядке. Пока его перевозили, он много чего наговорил. Поскольку он при этом все ещё был под действием лекарств и бредил — по большей части глупостей. Однако он назвал одно имя. Лу Руффо, — Фрэнк на миг умолк, внимательно следя за реакцией Джонни. — Ты знал, что Лу — член семьи?
Джонни кивнул. Ему было чертовски трудно держать в поле зрения троих одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43