Магия играла на языке знакомую мелодию. Не Кайлок, нет. Кто-то другой.
Кто-то, с кем Баралис встречался прежде. Тот самый, кто слово за словом копировал библиотеку Тавалиска. Ученик пекаря.
Рискуя рассудком и не прибегая к помощи зелий, Баралис впустил отзвуки в свой мозг. Какая легкость, какая боль, какое буйное пламя! И ясные голубые глаза умирающего. Все это записалось в эфире на чужом языке. Баралис мало что мог разобрать, а переводить не было времени. Одно верно: колдовал Джек. Баралис не ошибся. Всякие чары носят на себе подпись мастера, и Баралис, ознакомившись с чьей-то манерой, уже не забывал ее. Уже в третий раз он распознал подпись пекарского ученика.
Баралис сделал глубокий выдох, стремясь освободиться от чуждого присутствия! Чары покинули его, но неохотно — они цеплялись за ткань его мозга, пытаясь переустроить его по образцу того, из которого вышли. Но Баралис был слишком большим мастером, чтобы дать им зацепиться. Уж его-то ничьи отзвуки с ума не сведут.
И все же расплата была неминуема — его охватила страшная, сосущая слабость. Сил не осталось даже, чтобы вернуться в постель. Он сидел у огня и потягивал сбитень. Ему нужно было поспать, восстановить силы, как тяжелобольному, но мысли бешено неслись, оставляя тело на произвол судьбы.
Для чего Джеку дана такая сила? Такой дар — ибо талант подобной мощи нельзя унаследовать или получить путем обучения — никогда не дается без цели. Баралис рылся в памяти, перебирая пророчества, причины и следствия. Что-то не давало ему покоя — что-то, услышанное накануне от верховных жрецов Ларна, когда разговор шел о рыцаре:
«Он обратился к нам за пророчеством, и мы указали ему путь. — Куда? — В Королевства».
Мальчик, которого искал рыцарь, происходит из Королевств, волосы на затылке у Баралиса поднялись дыбом. Это Джек, ученик пекаря — сомнений нет. Ларн живет в страхе перед его бывшим писцом.
Что это означает? И что еще важнее, как это может повлиять на него, Баралиса? Грея руки о кувшин со сбитнем, Баралис пытался найти смысл в своих недавних открытиях. Этот юноша отмечен судьбой, он наделен огромной силой, мудрец Бевлин послал рыцаря на его поиски, а Ларн не хочет, чтобы его нашли. Как там сказали жрецы на прощание?
«Наша судьба связана с твоей. Если ты возвысишься, возвысимся и мы».
Стало быть, если юноша угрожает Ларну, то и Баралису угрожает тоже. В глубине души Баралис давно уже это знал. Он знал это с тех самых пор, как сто шестьдесят сгоревших хлебов преобразились в тесто. Джек уже тогда был занозой в его боку и теперь остается ею. Надо было убить его, когда имелась возможность.
Ключ к тайне — это мудрец Бевлин: ему одному известное истинное назначение мальчика. Но он умер, не без помощи Ларна, вероятно, и унес разгадку с собой в могилу.
Унес ли? Кувшин испачкал пальцы Баралиса пеплом, и тот рассеянно стряхнул серебристый прах. Если сам мудрец обратился в прах, после него должны остаться книги и записи. Так и есть. Завтра он придумает, как присвоить себе имущество Бевлина. Такой человек непременно должен был записывать свои мысли на пергаменте. Главное — узнать, у кого эти рукописи теперь, и сделать их хранителю такое предложение, от которого тот не сможет отказаться.
Решив, что ему делать, Баралис воспрянул духом. Он докопается до сути. Пусть пекарский ученик одарен сверх меры — опыт и хитрость в конце концов всегда побеждают.
* * *
Джек очнулся, как от толчка. Он замерз, и одежда промокла насквозь. Рядом кричали, суетились и таскали узлы. Первый миг блаженного неведения прошел, и Джек вспомнил весь ужас этой ночи. Часовой! Что с часовым, который спрыгнул со стены? Джек огляделся. Он лежал на том же самом месте, и часовой рядом с ним. Сколько же прошло времени? Несколько минут или несколько часов? Кто знает. Караульная, однако, успела превратиться в обугленные, дымящиеся руины — да и весь форт, видимо, постигла та же судьба. Там и сям еще мерцали огни, облизывая деревья, но им недоставало недавней свирепой силы.
Джек знал, что надо встать. Еще немного, и люди, что суетятся там в темноте, займутся двумя телами, лежащими у ворот. Он уперся в землю руками, готовясь приподняться. Резкая боль пронзила все тело, и к горлу подкатил тугой комок тошноты, едва не задушив его. Джек отхаркнулся и выплюнул сухой розоватый сгусток, который быстро присыпал землей, не желая его разглядывать.
Он перенес вес тела на руки, решившись на этот раз не обращать внимания на боль. Все шло хорошо, покуда не настал черед ног: они затряслись и подкосились под ним, заставив снова рухнуть наземь. Джек упал неудачно, плечом, и рана в груди тут же отозвалась болью. Он выругался, раздосадованный своей слабостью, набрал побольше воздуха и начал сызнова. Его качало, как и прежде, но он не давал ногам вольничать, пресекая все их попытки согнуться в коленках. Когда он простоял немного по стойке «смирно», кровь прилила к ногам, и они стали чуть потверже.
— Как ты, приятель? — спросил, подойдя, кто-то. — Помощь нужна?
Джек тупо поглядел на незнакомца. В глазах этого человека не было обвинения, только участие — он не знал, кто такой Джек. Вспомнив, что говорить нельзя, Джек только кивнул и взялся за горло — пусть думают, что он охрип от дыма.
— А тот, другой, как?
Часовой за все то время, что Джек поднимался на ноги, ни разу не пошевелился. Джек призывно махнул рукой, и человек склонился над раненым.
— Что-то я не припомню, чтобы видел тебя раньше, приятель, — сказал он, беря часового за плечи. — Хотя я и родную жену не узнал бы, будь у нее столько сажи на роже. — Человек широко улыбнулся, показав кривые зубы и толстый красный язык. — Давай-ка, парень, бери его за ноги. Меня зовут Дилбурт, между прочим.
Джек ухватил солдата за лодыжки и сам себе не поверил: он был теплый. Не холодный, не застылый, а теплый — живой. Простая, ясная радость прошла по телу Джека, ободряя и отгоняя боль.
— Чему радуешься, парень? — беззлобно спросил Дилбурт. — Копоть в голову ударила, что ли? Или ноги этого молодца пахнут лучше, чем ты думал? Ну, раз-два — взяли, — скомандовал он, и они подняли часового. — Вон туда. — Дилбурт мотнул головой в сторону ворот. — Там устроили лазарет для раненых.
Джеку приходилось нелегко. Мышцы болели, голова кружилась, и, хотя на Дилбурта приходилось больше тяжести, плечо ломило невыносимо.
Минуты через две они пришли в лагерь, где наскоро развели костры и поставили палатки, а на земле рядами лежали тюфяки.
Люди собирались в большие кучи, и настроение здесь царило — прямо-таки праздничное: чаши пенились при свете огней, и пахло жареным мясом. Красивый женский голос пел песню отнюдь не унылую, и все переговаривались высокими возбужденными голосами.
Джек, не желая лезть в эту толпу, остановился и вынудил Дилбурта сделать то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Кто-то, с кем Баралис встречался прежде. Тот самый, кто слово за словом копировал библиотеку Тавалиска. Ученик пекаря.
Рискуя рассудком и не прибегая к помощи зелий, Баралис впустил отзвуки в свой мозг. Какая легкость, какая боль, какое буйное пламя! И ясные голубые глаза умирающего. Все это записалось в эфире на чужом языке. Баралис мало что мог разобрать, а переводить не было времени. Одно верно: колдовал Джек. Баралис не ошибся. Всякие чары носят на себе подпись мастера, и Баралис, ознакомившись с чьей-то манерой, уже не забывал ее. Уже в третий раз он распознал подпись пекарского ученика.
Баралис сделал глубокий выдох, стремясь освободиться от чуждого присутствия! Чары покинули его, но неохотно — они цеплялись за ткань его мозга, пытаясь переустроить его по образцу того, из которого вышли. Но Баралис был слишком большим мастером, чтобы дать им зацепиться. Уж его-то ничьи отзвуки с ума не сведут.
И все же расплата была неминуема — его охватила страшная, сосущая слабость. Сил не осталось даже, чтобы вернуться в постель. Он сидел у огня и потягивал сбитень. Ему нужно было поспать, восстановить силы, как тяжелобольному, но мысли бешено неслись, оставляя тело на произвол судьбы.
Для чего Джеку дана такая сила? Такой дар — ибо талант подобной мощи нельзя унаследовать или получить путем обучения — никогда не дается без цели. Баралис рылся в памяти, перебирая пророчества, причины и следствия. Что-то не давало ему покоя — что-то, услышанное накануне от верховных жрецов Ларна, когда разговор шел о рыцаре:
«Он обратился к нам за пророчеством, и мы указали ему путь. — Куда? — В Королевства».
Мальчик, которого искал рыцарь, происходит из Королевств, волосы на затылке у Баралиса поднялись дыбом. Это Джек, ученик пекаря — сомнений нет. Ларн живет в страхе перед его бывшим писцом.
Что это означает? И что еще важнее, как это может повлиять на него, Баралиса? Грея руки о кувшин со сбитнем, Баралис пытался найти смысл в своих недавних открытиях. Этот юноша отмечен судьбой, он наделен огромной силой, мудрец Бевлин послал рыцаря на его поиски, а Ларн не хочет, чтобы его нашли. Как там сказали жрецы на прощание?
«Наша судьба связана с твоей. Если ты возвысишься, возвысимся и мы».
Стало быть, если юноша угрожает Ларну, то и Баралису угрожает тоже. В глубине души Баралис давно уже это знал. Он знал это с тех самых пор, как сто шестьдесят сгоревших хлебов преобразились в тесто. Джек уже тогда был занозой в его боку и теперь остается ею. Надо было убить его, когда имелась возможность.
Ключ к тайне — это мудрец Бевлин: ему одному известное истинное назначение мальчика. Но он умер, не без помощи Ларна, вероятно, и унес разгадку с собой в могилу.
Унес ли? Кувшин испачкал пальцы Баралиса пеплом, и тот рассеянно стряхнул серебристый прах. Если сам мудрец обратился в прах, после него должны остаться книги и записи. Так и есть. Завтра он придумает, как присвоить себе имущество Бевлина. Такой человек непременно должен был записывать свои мысли на пергаменте. Главное — узнать, у кого эти рукописи теперь, и сделать их хранителю такое предложение, от которого тот не сможет отказаться.
Решив, что ему делать, Баралис воспрянул духом. Он докопается до сути. Пусть пекарский ученик одарен сверх меры — опыт и хитрость в конце концов всегда побеждают.
* * *
Джек очнулся, как от толчка. Он замерз, и одежда промокла насквозь. Рядом кричали, суетились и таскали узлы. Первый миг блаженного неведения прошел, и Джек вспомнил весь ужас этой ночи. Часовой! Что с часовым, который спрыгнул со стены? Джек огляделся. Он лежал на том же самом месте, и часовой рядом с ним. Сколько же прошло времени? Несколько минут или несколько часов? Кто знает. Караульная, однако, успела превратиться в обугленные, дымящиеся руины — да и весь форт, видимо, постигла та же судьба. Там и сям еще мерцали огни, облизывая деревья, но им недоставало недавней свирепой силы.
Джек знал, что надо встать. Еще немного, и люди, что суетятся там в темноте, займутся двумя телами, лежащими у ворот. Он уперся в землю руками, готовясь приподняться. Резкая боль пронзила все тело, и к горлу подкатил тугой комок тошноты, едва не задушив его. Джек отхаркнулся и выплюнул сухой розоватый сгусток, который быстро присыпал землей, не желая его разглядывать.
Он перенес вес тела на руки, решившись на этот раз не обращать внимания на боль. Все шло хорошо, покуда не настал черед ног: они затряслись и подкосились под ним, заставив снова рухнуть наземь. Джек упал неудачно, плечом, и рана в груди тут же отозвалась болью. Он выругался, раздосадованный своей слабостью, набрал побольше воздуха и начал сызнова. Его качало, как и прежде, но он не давал ногам вольничать, пресекая все их попытки согнуться в коленках. Когда он простоял немного по стойке «смирно», кровь прилила к ногам, и они стали чуть потверже.
— Как ты, приятель? — спросил, подойдя, кто-то. — Помощь нужна?
Джек тупо поглядел на незнакомца. В глазах этого человека не было обвинения, только участие — он не знал, кто такой Джек. Вспомнив, что говорить нельзя, Джек только кивнул и взялся за горло — пусть думают, что он охрип от дыма.
— А тот, другой, как?
Часовой за все то время, что Джек поднимался на ноги, ни разу не пошевелился. Джек призывно махнул рукой, и человек склонился над раненым.
— Что-то я не припомню, чтобы видел тебя раньше, приятель, — сказал он, беря часового за плечи. — Хотя я и родную жену не узнал бы, будь у нее столько сажи на роже. — Человек широко улыбнулся, показав кривые зубы и толстый красный язык. — Давай-ка, парень, бери его за ноги. Меня зовут Дилбурт, между прочим.
Джек ухватил солдата за лодыжки и сам себе не поверил: он был теплый. Не холодный, не застылый, а теплый — живой. Простая, ясная радость прошла по телу Джека, ободряя и отгоняя боль.
— Чему радуешься, парень? — беззлобно спросил Дилбурт. — Копоть в голову ударила, что ли? Или ноги этого молодца пахнут лучше, чем ты думал? Ну, раз-два — взяли, — скомандовал он, и они подняли часового. — Вон туда. — Дилбурт мотнул головой в сторону ворот. — Там устроили лазарет для раненых.
Джеку приходилось нелегко. Мышцы болели, голова кружилась, и, хотя на Дилбурта приходилось больше тяжести, плечо ломило невыносимо.
Минуты через две они пришли в лагерь, где наскоро развели костры и поставили палатки, а на земле рядами лежали тюфяки.
Люди собирались в большие кучи, и настроение здесь царило — прямо-таки праздничное: чаши пенились при свете огней, и пахло жареным мясом. Красивый женский голос пел песню отнюдь не унылую, и все переговаривались высокими возбужденными голосами.
Джек, не желая лезть в эту толпу, остановился и вынудил Дилбурта сделать то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149