Мы отправились в трудный путь. — Суйюн улыбнулся. — Впредь я постараюсь быть слегка нетерпеливым.
Весь день они провели в лагере. Суйюн медитировал, поэтому не ел и не пил. Комавара спал, насколько ему это удавалось, а в часы бодрствования беспокойно ходил взад и вперед по песку. Он как мог подлечил ногу хромавшей кобыле, и к вечеру она уже была в состоянии передвигаться на небольшие расстояния — разумеется, без всякой поклажи. Двум другим пони пришлось нести на себе дополнительный груз, отчего они шли гораздо медленнее.
Ночью ветер донес обрывки голосов. Комавара предположил, что это всего лишь ветер бормочет среди камней на своем странном языке, однако Суйюн усомнился в верности предположения. Они спрятались и некоторое время молча выжидали, но скоро убедились, что ветер, принесший звуки, просто-напросто исказил их собственные голоса.
Они двинулись дальше, уже осторожнее, и к восходу нашли подходящее место для привала, которое было защищено от ветра и предоставляло несколько различных путей отступления.
Суйюн взялся дежурить первым. Спать ему не хотелось: сны мучили его вопросами, на которые он не знал ответов, и чувствами, доселе неиспытанными. Его думы часто возвращались к встрече с юной послушницей на канале и тому, что он от нее узнал. Информация была настолько важной, что весь ее глубинный смысл с трудом укладывался у него в голове.
Нередко он ловил себя и на мыслях о княжне Нисиме, при этом к воспоминаниям о дочери его господина примешивался образ Безликих Любовников, высеченный в гигантской скале ущелья. Часто лицо статуи приобретало черты Нисимы, хотя облик того, кого она обнимала, постоянно менялся. Порой Суйюн видел этого человека смутно, будто смотрел на отражение в воде, и тогда понимал, что возлюбленный Нисимы — он сам.
Монах стыдился своего слабоволия и в то же время испытывал подспудное чувство неповиновения, в котором не хотел признаваться даже себе: у инициата зародилась мысль о том, что собратья по ордену лгали ему; подозрение постепенно разъедало его сознание подобно пустынным пескам, наползавшим на земли степей.
Путники поели и тронулись в путь еще до рассвета. Длинный переход прошлой ночью не пошел на пользу серой кобылке, но дневной отдых восстановил ее силы, и она смогла двигаться дальше, хотя и еще медленнее, чем раньше.
— Разве над ним нет старшего? — поинтересовался князь. Они говорили о монахе, которого встретили у источника.
— Над каждым членом нашего ордена стоит старший, за исключением Верховного Настоятеля. Я спрошу насчет брата Хитары, когда мы вернемся. Монахам нельзя находиться здесь без разрешения префекта Сэй, это я знаю точно. — Внезапно Суйюн осадил пони. — Ветер доносит какой-то шум!
Комавара потянулся к несуществующей рукояти меча и тревожно огляделся.
— Ничего не слышу.
Суйюн закрыл глаза и покрутил головой из стороны в сторону.
— Люди. Впереди нас.
Монах и князь не мешкая повернули лошадей и тут заметили троих дикарей, которые в облаке пыли спускались по крутым склонам ложбины. В руках они держали обнаженные мечи, но нападать не собирались, как будто им было достаточно отрезать монахам путь к отступлению. Комавара развернул пони и обнаружил, что с другой стороны скачут еще трое варваров.
Всадники что-то отрывисто прокричали друг другу и начали медленно сближаться. Комавара проклинал себя за то, что не взял оружия, и, отпустив поводья серой кобылки, вытащил прикрепленный к седлу посох.
— Разбойники, — определил Суйюн. — Они убьют нас, чтобы поживиться нашим добром. Они не предполагают, что мы знаем их язык. Те, что впереди, набросятся на нас, а те, что сзади, прикончат. — С этими словами Суйюн слез с лошади.
Комавара было запротестовал, потом вспомнил, как Суйюн действовал в пещерном храме, и до него дошло, что монаха не учили сражаться, сидя в седле. Молодой князь тоже спешился.
— Они уже рядом, брат, — предупредил Суйюн. Голос его прозвучал глухо и откуда-то издалека. — Когда они нападут, направь лошадей на тех, кто сзади. Это даст нам время справиться с первыми тремя.
Варвары издали воинственный клич и бросились в атаку. Комавара легко толкнул испуганных лошадок. Князь вовремя обернулся и увидел, как Суйюн встал в боевую позицию перед первым бандитом. Дикарю было нечего терять, и он широко, сверху вниз взмахнул мечом, целясь между шеей и плечом противника. Рука Суйюна молниеносно взметнулась вверх, описав такую же дугу, и парировала удар, так что лезвие скользнуло вбок, не причинив ему вреда. Одновременно он рванулся вперед и схватил дикаря за волосы, с силой потянув его на себя. Разбойник рухнул на колено рядом с Суйюном, который стремительно развернулся и одним бесконечно плавным движением эфесом вперед кинул Комаваре клинок дикаря.
Князь прыгнул на помощь монаху, но опоздал. Двое следующих бандита упали в песок так же быстро, как и первый. Их совместная атака захлебнулась: Суйюн изменил направление их ударов, и они опустили мечи, чтобы не выпотрошить друг друга.
Комавара занял оборонительную позицию — из облака пыли появились трое дикарей, которым чуть раньше пришлось уворачиваться от бегущих в панике пони. Клубы едкой пыли начали оседать, и северянин отчаянно заморгал, но, по-видимому, дикари мучились не меньше его. На этот раз ни один из них не проявил особой прыти или храбрости, и на Комавару навалились все трое. Это было не случайное нападение, а согласованная атака с целью убить его. Если бы не их нежелание рисковать собой, им вполне удалось бы справиться с Комаварой с первой попытки. К счастью, молодой князь не зря заслужил репутацию искусного мечника. Он попятился, притворяясь, что в страхе отступает, пока один из дикарей не сделал длинный выпад, закрывая собой второго, и тут же упал, наткнувшись на сверкнувший в воздухе меч Комавары. После этого юный князь снова встал в защитную стойку, отбиваясь от двух более осторожных противников.
Более рослый из двоих внезапно ринулся прочь, а его напарник прыгнул на Комавару как раз в ту секунду, когда князь обернулся посмотреть, где монах. Князь резко развернулся, собираясь преследовать убегающего дикаря, однако понял, что тот отскочил в сторону не из трусости, а чтобы отвлечь Суйюна.
И снова князь увидел, как хрупкий монах отразил удар меча голой рукой. Суйюн просто зажал лезвие в ладони и удерживал его, точно оно и не было острым. Ладонью свободной руки инициат плашмя оттолкнул от себя варвара с силой, показавшейся Комаваре просто невероятной. Разбойник, которому Суйюн едва доставал до плеча, ударился о валун и неподвижно распростерся на земле в оседающей пыли.
Окинув взглядом поле боя и убедившись, что враги, хотя бы временно, не представляют угрозы, Комавара подошел к монаху и взял у него меч, а потом, совершенно забывшись, схватил его за руку и внимательно осмотрел ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Весь день они провели в лагере. Суйюн медитировал, поэтому не ел и не пил. Комавара спал, насколько ему это удавалось, а в часы бодрствования беспокойно ходил взад и вперед по песку. Он как мог подлечил ногу хромавшей кобыле, и к вечеру она уже была в состоянии передвигаться на небольшие расстояния — разумеется, без всякой поклажи. Двум другим пони пришлось нести на себе дополнительный груз, отчего они шли гораздо медленнее.
Ночью ветер донес обрывки голосов. Комавара предположил, что это всего лишь ветер бормочет среди камней на своем странном языке, однако Суйюн усомнился в верности предположения. Они спрятались и некоторое время молча выжидали, но скоро убедились, что ветер, принесший звуки, просто-напросто исказил их собственные голоса.
Они двинулись дальше, уже осторожнее, и к восходу нашли подходящее место для привала, которое было защищено от ветра и предоставляло несколько различных путей отступления.
Суйюн взялся дежурить первым. Спать ему не хотелось: сны мучили его вопросами, на которые он не знал ответов, и чувствами, доселе неиспытанными. Его думы часто возвращались к встрече с юной послушницей на канале и тому, что он от нее узнал. Информация была настолько важной, что весь ее глубинный смысл с трудом укладывался у него в голове.
Нередко он ловил себя и на мыслях о княжне Нисиме, при этом к воспоминаниям о дочери его господина примешивался образ Безликих Любовников, высеченный в гигантской скале ущелья. Часто лицо статуи приобретало черты Нисимы, хотя облик того, кого она обнимала, постоянно менялся. Порой Суйюн видел этого человека смутно, будто смотрел на отражение в воде, и тогда понимал, что возлюбленный Нисимы — он сам.
Монах стыдился своего слабоволия и в то же время испытывал подспудное чувство неповиновения, в котором не хотел признаваться даже себе: у инициата зародилась мысль о том, что собратья по ордену лгали ему; подозрение постепенно разъедало его сознание подобно пустынным пескам, наползавшим на земли степей.
Путники поели и тронулись в путь еще до рассвета. Длинный переход прошлой ночью не пошел на пользу серой кобылке, но дневной отдых восстановил ее силы, и она смогла двигаться дальше, хотя и еще медленнее, чем раньше.
— Разве над ним нет старшего? — поинтересовался князь. Они говорили о монахе, которого встретили у источника.
— Над каждым членом нашего ордена стоит старший, за исключением Верховного Настоятеля. Я спрошу насчет брата Хитары, когда мы вернемся. Монахам нельзя находиться здесь без разрешения префекта Сэй, это я знаю точно. — Внезапно Суйюн осадил пони. — Ветер доносит какой-то шум!
Комавара потянулся к несуществующей рукояти меча и тревожно огляделся.
— Ничего не слышу.
Суйюн закрыл глаза и покрутил головой из стороны в сторону.
— Люди. Впереди нас.
Монах и князь не мешкая повернули лошадей и тут заметили троих дикарей, которые в облаке пыли спускались по крутым склонам ложбины. В руках они держали обнаженные мечи, но нападать не собирались, как будто им было достаточно отрезать монахам путь к отступлению. Комавара развернул пони и обнаружил, что с другой стороны скачут еще трое варваров.
Всадники что-то отрывисто прокричали друг другу и начали медленно сближаться. Комавара проклинал себя за то, что не взял оружия, и, отпустив поводья серой кобылки, вытащил прикрепленный к седлу посох.
— Разбойники, — определил Суйюн. — Они убьют нас, чтобы поживиться нашим добром. Они не предполагают, что мы знаем их язык. Те, что впереди, набросятся на нас, а те, что сзади, прикончат. — С этими словами Суйюн слез с лошади.
Комавара было запротестовал, потом вспомнил, как Суйюн действовал в пещерном храме, и до него дошло, что монаха не учили сражаться, сидя в седле. Молодой князь тоже спешился.
— Они уже рядом, брат, — предупредил Суйюн. Голос его прозвучал глухо и откуда-то издалека. — Когда они нападут, направь лошадей на тех, кто сзади. Это даст нам время справиться с первыми тремя.
Варвары издали воинственный клич и бросились в атаку. Комавара легко толкнул испуганных лошадок. Князь вовремя обернулся и увидел, как Суйюн встал в боевую позицию перед первым бандитом. Дикарю было нечего терять, и он широко, сверху вниз взмахнул мечом, целясь между шеей и плечом противника. Рука Суйюна молниеносно взметнулась вверх, описав такую же дугу, и парировала удар, так что лезвие скользнуло вбок, не причинив ему вреда. Одновременно он рванулся вперед и схватил дикаря за волосы, с силой потянув его на себя. Разбойник рухнул на колено рядом с Суйюном, который стремительно развернулся и одним бесконечно плавным движением эфесом вперед кинул Комаваре клинок дикаря.
Князь прыгнул на помощь монаху, но опоздал. Двое следующих бандита упали в песок так же быстро, как и первый. Их совместная атака захлебнулась: Суйюн изменил направление их ударов, и они опустили мечи, чтобы не выпотрошить друг друга.
Комавара занял оборонительную позицию — из облака пыли появились трое дикарей, которым чуть раньше пришлось уворачиваться от бегущих в панике пони. Клубы едкой пыли начали оседать, и северянин отчаянно заморгал, но, по-видимому, дикари мучились не меньше его. На этот раз ни один из них не проявил особой прыти или храбрости, и на Комавару навалились все трое. Это было не случайное нападение, а согласованная атака с целью убить его. Если бы не их нежелание рисковать собой, им вполне удалось бы справиться с Комаварой с первой попытки. К счастью, молодой князь не зря заслужил репутацию искусного мечника. Он попятился, притворяясь, что в страхе отступает, пока один из дикарей не сделал длинный выпад, закрывая собой второго, и тут же упал, наткнувшись на сверкнувший в воздухе меч Комавары. После этого юный князь снова встал в защитную стойку, отбиваясь от двух более осторожных противников.
Более рослый из двоих внезапно ринулся прочь, а его напарник прыгнул на Комавару как раз в ту секунду, когда князь обернулся посмотреть, где монах. Князь резко развернулся, собираясь преследовать убегающего дикаря, однако понял, что тот отскочил в сторону не из трусости, а чтобы отвлечь Суйюна.
И снова князь увидел, как хрупкий монах отразил удар меча голой рукой. Суйюн просто зажал лезвие в ладони и удерживал его, точно оно и не было острым. Ладонью свободной руки инициат плашмя оттолкнул от себя варвара с силой, показавшейся Комаваре просто невероятной. Разбойник, которому Суйюн едва доставал до плеча, ударился о валун и неподвижно распростерся на земле в оседающей пыли.
Окинув взглядом поле боя и убедившись, что враги, хотя бы временно, не представляют угрозы, Комавара подошел к монаху и взял у него меч, а потом, совершенно забывшись, схватил его за руку и внимательно осмотрел ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131