Но все напрасно. Они не знали, что такое эта комета, кто ее наслал,
кто управляет ею. А мне в последнюю ночь довелось увидеть и рассмот-
реть ее. И это была самая жуткая ночь в моей жизни. Мы с Михлей попали
на комету, внутрь ее, считай, в самое пекло. Где скручивались в тугой
узел и сгорали бесследно пространства, как сгораем на Земле и мы сами,
еще живые, но уже бесследные. Горел и плавился камень, плескалось адс-
кое пламя. Топливом той комете служили золото, платина и алмазы, само
время и пространство, души людские. Но не это поразило и ужаснуло ме-
ня. Я наконец догнал и настиг того, кто наводил эту комету на Землю.
Встретился с ним лицом к лицу. Тень, за которой я так долго гонялся по
Вселенной, наконец открылась мне. Помог Михля. Мы долго блуждали в те-
мени, космическая мгла и адское пламя окутывали нас. Мы сами перевоп-
лощались в мрак и пламя, растворялись в них. Черной тучей стлались под
куполом небес. Теряли себя на перекрестках Млечного Пути и вновь нахо-
дили в проломах неба, где гасло Солнце. Только Михля да я. Кот да че-
ловек. Да дымный смрад сгоревших самоцветов. Уголь и сажа. Мы тоже
превратились в уголь и сажу. Черные огарки некогда веселой плоти. Из
того угля и сажи Он и объявился нам. Я бросился, чтобы ухватить его,
расквитаться за все страдания и горечь беспросветной черной ночи, ко-
торую Он готов был наслать на Землю.
Но меня опередил Михля. Странно так, не вздыбил шерсть, не ощерил
пасть, без воя и визга, которых я ожидал. Человек или черный призрак
его, некое подобие человека стояло к нам затылком, сложив сзади руки и
вглядываясь куда-то в темень. Михля терся о его ноги и мурлыкал. Тень
человеческая повернулась ко мне, я отшатнулся, остолбенел. Это был я
сам. Очень похожий на того, кто смотрел на меня несколько дней назад
из зеркала на стене моей новой хаты. Мы долго и молча всматривались
друг в друга. Я отказывался узнать самого себя. Нет, не мог за ка-
кие-то считанные дни оскотинеть до такой степени.
Отказывался узнать себя. Но он заставил меня сделать это. Опять же
безмолвно, только с укором покачивая головой: мол, так оно и есть, ты
это, ты. Никуда, брат, от себя не денешься. Но сказал совсем иное:
- Я знаю, ты пришел, чтобы забрать все это, - и обвел рукой расп-
ростертую перед нами темь. Я не стал отпираться, потому что не темень
видел перед собой, а сокровища неземные. И мои они были уже, мои.
- Да, я пришел, чтобы забрать это.
- Бери и владей.
- Одному мне много, - ответил я. - Ты все же плохо обо мне думаешь.
Я лучше, лучше. Я для всех. Но, чтобы хватило всем, слабоват плечами.
Не подниму, не донесу.
- Я пособлю. Я подам тебе на плечи.
- А мех, где я возьму такой мех, чтобы забрать все?
- Отказываешься?
- Нет, нет, - заторопился я. - Ни от чего не отказываюсь. Грех от-
казываться от сотворенного тобою же. Великий грех отказываться от са-
мого себя.
- Великий грех, - согласилась моя тень. - Так что же делать будем:
грешить или каяться?
- Грешить, - твердо сказал я. - Грешить.
- И в последний твой час...
- И в последний мой час тем более.
- Да будет по-твоему. Только ведь грех твой пойдет за тобой и на
тот свет.
- Я и на том свете буду грешить.
- Пусть будет по-твоему. У нас энергетических кризисов нет. Смола
всегда в наличии. Кочегары старательные.
- Да будет так, - сказал я.
- Да будет так, - согласился и он. - Аминь.
- Принимаешь это?
- За то, что я жил на свете. За то, что глаза мои видели этот свет
и земное солнце, согласен на все. Только ты сам ответь мне. Князь тьмы
или света? С кем заручен, с кем прихожу к согласию?
- Я тебе все сказал. В урочный час придет на Землю комета. Будет на
ней серебро и злато, платина и алмазы. Только не попробуешь, не отку-
сишь ничего ты от тех сокровищ, человек...
Урочный час пробил. Трижды прокуковала среди ночи кукушка. Трижды
детским плачем залилась пробужденная ею сова. И взошла на небе полная
луна. На зеленый лунный свет выполз погреться земляной червь, столет-
ний седой и незрячий выползок. И сразу налетел ветер, тронул крылья
недвижного мертвого ветряка, и крылья те со стоном и скрипом начали
крутиться. Молоть зерно, которое никто туда не завозил, перемалывать
зеленый лунный свет, ссыпать невидимую небесную муку в мехи, которых
тоже не было. Промельком скользнула чья-то тень внутри ветряка, заме-
тались, забродили тени и снаружи. Потянуло, потянуло сыростью, влагой
и затхлостью. Зерно старины и давности все же сопрело, сгнили, пошли
прахом мехи, вот почему их и не видать было. Новое вино в старые мехи
не льют.
Исчезли, укрылись куда-то мыши, словно сквозь землю провалились. А
старая мельница крутилась себе и крутилась. Только что-то все время
стонало и трещало в перетруженной ее утробе, заново перенастраивалось,
переналаживалось, будто старые кости обрастали новыми хрящами и мясом.
И обросли. Вскоре ветряк трудился уже безмолвно, беззвучно, крутился
по-молодому, без старческого ворчания.
На глазах молодела и Земля. Раздалась вширь речушка Птичь. Из ее
омута показал лобастую плоскую голову древний, обросший мохом сом,
покрутил усы, приветственно плеснул по воде упругим хвостом и сник в
звездном омуте. Из того омута вышли бобр с бобрихой и бобренятами.
Будто сом пробудил, растормошил их там, приказал явиться на свет Бо-
жий. На свет, которого они не видели уже столько столетий, как поруши-
ли здесь их шлюзы и плотины, что веками возводили они на этой реке
вместе с человеком.
На одном из семи курганов засветилась куполами, выросла, словно
спустилась с небес, церковь. На втором кургане, напротив нее, ударили
колокола костела. Но ни на церкви, ни на костеле еще не было крестов,
хотя колокола уже голосили, жаловались небу.
И под тот колокольный перезвон вспучивалась земля на четвертом кур-
гане. Вспучивалась и оседала. И выходили, вырастали из той земли, из
жесткости крупного приречного песка люди незрячие, но словно кем-то
ведомые. И выходили со словом, хотя и неслышимым, считываемым с их
губ:
- Хватит. Мы осудили себя. Но сегодня откроемся, откроем себя све-
ту.
И вышел навстречу им мой спутник, рыжий мой кот Михля, расстелился
перед ними желтым огнем и молвил:
- Поднимите глаза ваши и посмотрите на нивы, как они выбелены уже
летом и солнцем, подготовлены к жатве. А работников мало. Скоро не
только человеку, но и мне, коту, будет нечего тут на зуб взять.
- Найдутся работники, - беззвучно ответили ему. - Мы - хлеб жизни.
Неподдельный хлеб жизни.
Люди, восставшие из земли, засеяли поле возле кургана и сам курган.
Иным из них не хватило места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23