Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна, разом забыв о своих спутниках, деловито прошли к выходу и вскоре исчезли, даже не попрощавшись. Сказка кончилась так же внезапно, как и началась.
Правда, членов делегации тоже не оставили заботливые люди из президентского окружения. Им подали черные автомашины с охраной и отвезли в шикарные номера третьего этажа гостиницы «Москва», строго наказав «не расслабляться, ибо через два с половиной часа им надлежало быть в ложе гостей на заседании Совета Союза Верховного Совета страны. Вслух Галина Ивановна и Разинков обсуждать приглашение не стали, у стен здесь наверняка были уши, но почти одновременно пожали плечами: „Заседание? Зачем оно им нужно? Вечером поезд уходил на Старососненск, а тут…“
Однако оба понимали и другое: видимо, после поездки в Америку, да еще в составе горбачевской делегации они естественным путем перешли в иную категорию граждан, где не принято задавать вопросов, нужно беспрекословно исполнять приказ. За них отныне, как когда-то говорили, думал фюрер.
В гостевой ложе Совета Союза их неожиданно отыскал милый сердцу Галины человек, бывший директор их металлургического комбината Шляпников, депутат и нынешний министр черной металлургии. Шляпников, пригладив ладонью седые вихры, по-отечески трижды облобызал Галину Ивановну, крепко обнял Разинкова. Каждый из этой троицы был привязан друг к другу, ибо судьба связала их и породнила. «Отцом» Галины и Разинкова в черной металлургии и был именно нынешний министр. Это он лет двадцать пять назад приметил ловкого подручного сталевара Разинкова, бывшего водолаза и велосипедиста, приблизил к себе, заставил учиться, бережно вел по всем сложным ступеням технологической лестницы, порой прощал обиды, грубость, высокомерие, терпеливо отучал от дурных привычек, наказывал по-отцовски. Прошли годы, и теперь его выученик взошел на металлургический Олимп.
С Галиной Ивановной у Шляпникова тоже были особые отношения. Старый «железный канцлер», как прозвали Шляпникова на комбинате, зорко рассмотрел у Галины необыкновенный талант. Ему пришлось применить все свои связи, чтобы отстоять право заниматься женщине исконным мужским делом – непрерывной разливкой стали, привил ей вкус к поиску, научил работать по принципу: «Ставь перед собой задачу сделать невозможное – получишь максимум». Галину Шляпников тоже по-отечески опекал, был у нее на свадьбе, на крестинах сына Игоря.
Раздражение вскоре окончательно прошло. Сидя рядом с министром, Галина Ивановна и Разинков постепенно заинтересовались «кухней», где готовились законы. В Большом Георгиевском зале яблоку негде было упасть, хотя вопрос-то не сулил особых сенсаций: утверждались кандидаты на посты председателей различных комиссий. Полноватый, с одутловатым лицом академик Евгений Примаков, как поговаривали в кулуарах, любимец Горбачева, самолично представлял кандидатов. Обычно это было формальностью, прежние депутаты, как роботы, поднимали руки всегда единогласно, но тут впервые произошла пробуксовка, что явно озадачило и спикера, и его заместителей. Наверное, слишком необычные, точнее сказать, слишком странные люди рекомендовались на высшие государственные посты. Министр Шляпников да краев был наполнен едкой иронией и, пользуясь тем, что в ложе рядом с ними больше никого не было, стал вслух давать свои оценки ставленникам Примакова, то бишь, Горбачева. Скорее всего, тут в который раз разыгрывалась карта президента: удалить из руководства примелькавшихся и одиозных людей, выдвинуть на государственную авансцену прежде неизвестных деятелей.
Разинков, внимательно слушая старшего друга и учителя, не переставая крутил головой, чертыхался в душе: «Сколько вокруг умнейших мужиков, таких, как их министр Шляпников, а ставят на пьедестал случайных людей». То и дело Разинков обращался взглядом на невозмутимое лицо Михаила Сергеевича, который с небольшим опозданием прибыл на заседание Верховного Совета. «Неужто ему, Генеральному секретарю, президенту, приветливому человеку, один черт, кто будет поддерживать его в случае чего? А может…» Разинков даже испугался этой мысли. – В газете «Советская Россия» он как-то прочел ехидную заметку, мол, Горбачев и папа римский еще в 1986 году тайно договорились развалить могучий Советский Союз, вернуть страны народной демократии в стан капитализма.
– Оскудела, что ли, наша страна на таланты, – язвительно проговорил Шляпников, лицо министра было суровым, скулы затвердели. – Чем хуже, тем лучше, ни хрена не пойму, убей меня Бог! Видать, идет некий сговор, непонятный нам, депутатам!
Почти четыре нестерпимо долгих часа продолжался этот абсурдный спектакль. Депутаты наконец свыклись с мыслью, что история пишется там, наверху, махнули на все рукой, послушно нажимали кнопки и решали тайно кроссворды.
В перерыве Шляпников подхватил под руки Галину Ивановну и Разинкова, повел к выходу из Георгиевского зала. Охрана сразу сдвинулась ближе, но старший с погонами полковника, глянув на удостоверение министра, только козырнул им.
Выйдя на площадь, все трое стали вдыхать морозный воздух, словно очищая легкие от душной атмосфера кремлевских заседаний.
– Айда, братцы-ленинградцы, ко мне на дачу! – повеселев, проговорил Шляпников. – Возражений нет? Тогда вперед!
В машине, не стесняясь шофера, которого, кстати, он тоже перевез из Старососненска, министр не переставал возмущаться: «Подумайте только, братцы, что получается! В правительстве Рыжкова сейчас 6 академиков, 34 доктора наук, тридцать семь руководителей крупных заводов и институтов, золотые умницы, а выдвигают бездарей, тупиц. Я, наверное, выжил из ума, ни хрена не волоку. Не пойму Горбачева, Рыжкова. Неужто это им выгодно? На столь высокие посты обычно ставят людей гениальных, с чудинкой, с Божьей искрой, а тут… До меня директором на Старососненском металлургическом комбинате был человек, который полностью игнорировал служебные автомашины, приезжал на службу не на авто, не в броневике, а на вороном коне, с именной шашкой на боку. Люди к этому привыкли и не удивлялись. Он был самим собой, без прикрас – бывший славный кавалерист, лихой рубака. Как такого было не уважать, а это… ни лица, ни имиджа, как говорят, ни кожи, ни рожи, хотя… рожи у всех – о-го-го! – Шляпников безнадежно махнул рукой, задумался, глядя в окно, думая о своем, наболевшем. Лишь когда „волга“ выкатила на Окружную дорогу и влилась в сплошной поток спешащего вырваться из Москвы транспорта, министр словно проснулся, будто бы закончил прерванную мысль: – Увижу Николая Ивановича Рыжкова, обязательно спрошу, по каким нынче правилам надобно вести игру? Он же старый друг металлургов, не станет кривить душой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130