– Вы знаете, полковник, – сказал Тирадентис, – я в некоторой степени разочарован поведением кое-кого из наших товарищей. Мне кажется, они думают больше о деньгах, чем о борьбе. Я вам, по-моему, рассказывал про капитана Максамилиано де Оливейро Лейте, который согласился участвовать в нашем движении. И вот вчера, встретив капитана, я предупредил его о необходимости готовиться к выступлению. Знаете, какой он дал ответ? Максимилиано де Оливейра Лейте заявил: «Я думал примкнуть к восстанию, так как мне не предоставляли пост начальника группы патрулей. А сейчас назначение мною получено, я положил в карман приказ, который превращает меня в коменданта горных подразделений. Поэтому с этого момента я знать не хочу и слышать ничего не желаю о каком-нибудь восстании». Эти люди, по-видимому, заботятся только о наполнении собственных карманов, им нет дела до бразильского народа, до независимости нашей страны, – с возмущением произнес Тирадентис.
Алваренга с испугом оглянулся.
– Какой вы неосторожный, Тирадентис! Разве можно в таком месте говорить о наших делах в полный голос? Вдруг кто-нибудь услышит. Ну, – заторопился поэт-полковник, – мне необходимо идти. Желаю вам удачи в Рио. Только помчите: народ в столице вице-королевства отличается от минейрос. Они не такие решительные, как мы.
Провожая глазами поспешно удаляющегося полковника Алзаренгу Пейшото, Тирадентис усмехнулся, вспомнив разговор, имевший место между полковником и каноником Карлосом Корреа. Когда Карлос Корреа несколько дней назад попросил полковника написать какую-то записку абсолютно безобидного характера одному их общему другу в Рио-де-Жанейро и передать ее с Тирадентисом, Алваренга воздел руки кверху и театрально воскликнул: «Вы можете отрубить мне эти пальцы, но не заставите написать ни одной строчки никому, где я хотя бы одним словом обмолвился о наших делах и предстоящем восстании».
В канцелярии губернатора без каких-либо возражений Тирадентису выдали бумагу с разрешением на двухмесячную отлучку из Вила-Рики. Тирадентис зашел домой, простился с Эухенией Жоакиной, сыном, дочерью, сел на коня и выехал из Вила-Рики. А на другой день можно было видеть, как Алваренга Пейшото в сопровождении двух друзей отбыл в направлении к Сан-Жоан-дел-Рей, решив отдохнуть там еще несколько дней. Он, правда, помнил просьбу Тирадентиса все время оставаться во главе своего подразделения в Рио-Верде, но, побыв в Кашуэро-до-Кампо и не услышав в губернаторском дворце никаких новостей относительно дня объявления деррамы, решил сменить казарменную обстановку на более приятное общество в Сан-Жоан-дел-Рей. Отсутствовал в столице капитании и подполковник Франсиско де Паула. После последнего совещания заговорщиков в Шакара-до-Крузейро он, не заезжая в Вила-Рику, отправился в другое свое имение, Калдейроес, ссылаясь на возобновившиеся приступы радикулита и говоря, что воздух Калдейроеса более благотворно действует на него, чем воздух Вила-Рики. Таким образом, в столице капитании в этот момент из основных заговорщиков находились только Клаудио и Гонзага, два теоретика, у которых не было ни оружия, ни людей – ничего, кроме подготовленных законов будущей республики и текста ее конституции.
В Рио Тирадентис выехал сопровождаемый верным рабом-мулатом и в местечке Бананейросе разговорился с возвратившимся из своей фазенды в Сан-Бартоломео капитаном кавалерии Жоаном Диасом да Мота. Сидя в таверне, Тирадентис увидел вошедшего капитана и пригласил его за свой столик.
– Вы, прапорщик, из Вила-Рики? Что там нового? – спросил капитан.
– Как, разве вы ничего не знаете? – с деланным изумлением ответил Тирадентис. – В ближайшее время должны объявить дерраму, и каждому жителю капитании придется внести восемь унций золота в государственную казну.
– С каких же это достатков я заплачу такую сумму? – изумился Жоан Мота.
– Это королевскую казну не интересует, – сухо произнес Тирадентис.
– Но меня-то интересует! – возмущенно воскликнул капитан. – Люди денежные, безусловно, заплатят, а неужели мне придется расставаться с фазендой?
– Зачем же платить, зачем расставаться с фазендой? – спросил Тирадентис. – На мой взгляд, дерраму объявить не так-то просто. Среди народа начнутся волнения, и тогда португальцам придется распрощаться с Бразилией.
– Вы в этом уверены, прапорщик? – испытующе посмотрел на Тирадентиса капитан.
– Уверен, – односложно промолвил Тирадентис и улыбнулся.
– Можно вам задать еще один вопрос? – Капитан вынул платок и вытер пот, обильно выступивший на лбу. – Какими людскими ресурсами вы располагаете?
Тирадентис покачал головой.
– Вы слишком многое желаете узнать за один разговор.
– Согласен, – заметил капитан. – Поэтому не стану вас больше расспрашивать. Но если все произойдет так, как вы предсказываете, то меня можете считать на вашей стороне.
Капитан и Тирадентис обменялись крепким рукопожатием.
В тот самый момент, когда в таверне Бананейроса говорили о восстании, почти такой же разговор происходил в местечке Арройо-да-Лаже между братом викария Карлоса Корреа, сержантом-мором Луисом Вас де Толедо Пицой, и полковником Жоакином Силверио дос Рейс. Но, прежде чем рассказывать о беседе, которая шла между этими двумя собеседниками, давайте познакомимся с биографией полковника Силверио, представляющего для нас, как вы впоследствии увидите, некоторый интерес.
Жоакин Силверио дос Рейс, португалец, родился в городке Лейриа и уже в зрелом возрасте, скопив небольшую сумму денег, приехал в Бразилию вместе с братом Жоаном Дамасено. Направившись в капитанию Минас, они занялись там торговлей. Коммерческие операции братья вели между Минасом и Рио-де-Жанейро, и вскоре доходы двух португальцев настолько возросли, что их обязали платить большие налоги. Спустя год или два Силверио дос Рейс приобрел уже несколько фазенд. Затем братья разделили имущество, и каждый стал обманывать покупателей самостоятельно.
Силверио стремился участвовать в любых коммерческих комбинациях, пытаясь всеми способами увеличить богатство. Лишенный какой-либо культуры, грубый в обращении, Силверио во время беседы имел привычку усиленно жестикулировать. Всюду с собой Силверио таскал музыкальный инструмент псалтерио, имеющий некоторое сходство с мандолиной и состоящий из деревянной коробки треугольного размера с двумя отверстиями, похожими на скрипичные. У псалтерио было тринадцать металлических струн, и играли на нем, перебирая струны ногтями или отточенным кончиком пера.
Вскоре Силверио получил звание полковника, так как вам уже известно, что всем богатым людям вице-королевства королева присваивала воинские звания, и после их получения новоиспеченные военачальники обязывались за свой счет содержать вверенные им войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51