На базарной площади, близ вокзала, лошади чавкают талой снежной кашицей.
Дубровинский не стал нанимать извозчика. Лучше пройтись пешком. Ведь он здесь впервой.
Объезжая партийные комитеты, он все время помнил о Смоленске. Но попал сюда уже к концу вояжа.
Сколько-нибудь крупной партийной организации в Смоленске нет. Нет в этом городе и больших косяков пролетариата.
Город – транзитный паук на дороге от Москвы к Варшаве. На его товарной станции переваливаются с путей на пути чужие промышленные изделия. И Смоленску, не считая усушки, тоже кое-что остается!..
Этот город ЦК избрал местом пребывания своего транспортно-технического бюро. И не случайно.
Лучшего не найти. Полиция и жандармы здесь непуганые. Промышленности нет, а значит, нет и рабочих. Местная же интеллигенция жаждет «просвещать» и вообще «приобщиться» – значит, нет недостатка в квартирах, явках, адресах. Говорят, что заведующий транспортным бюро – большой дока по части добывания паспортов, шрифтов и прочей техники. Фамилия его очень знакомая – Соколов. А вот кличку «Мирон» Дубровинский слышит впервой. Мирон работает в земской статистике. Кажется, вся социал-демократическая, да и эсеровская тоже, интеллигенция осела в местной статистике. Если жандармы обнаружат эту закономерность, то можно ожидать больших бед.
Сам он тоже начинал в статистике. Закономерно!..
Когда смотришь с правого берега Днепра на город, то кажется, что дома скатились с высокого холма и не грохнулись в воду только потому, что им помешала старая, но такая могучая и грозная на вид крепостная стена.
Стена как кокошник на косматой голове холма, а на его вершине древний собор. Но где же город?
И, только взобравшись на холм, Дубровинский обнаружил огромный сквер, смоляне называют его на французский лад «Блонье», запущенный Лопатинский сад и плац с великолепными памятниками в честь побед над Наполеоном.
Город древний, уютный, тихий. И полной неожиданностью стала встреча с трамваем. Его звонки как колокола из другого века. Совсем недавно на строительстве смоленского трамвая работал кладовщиком Иван Бабушкин. Он организовал тогда, кажется, первую в истории этого города забастовку. И благополучно скрылся.
Дубровинский знал одного из членов Смоленского комитета – Брилинга. У него и решил остановиться, минуя явочные квартиры. В Смоленске можно было позволить себе и такую роскошь.
Ух! Уж эти русские чаи! Хочешь не хочешь, а пей. Иначе обида. Иначе хозяйка будет коситься и дуться целый день. Пока Дубровинский устраивался за столом, Брилинг поспешно одевался. Иосиф Федорович был немало удивлен, узнав, что хозяин спешит предупредить комитетчиков о приезде представителя ЦК – «попозже все соберутся тут же, у меня».
Как все просто в этом городе! В Смоленске три четверти членов комитета РСДРП сидят за разными столами, но в одной комнате местной статистики. И Соколов с ними? Это уже плохо – накроют комитетчиков, загремит и транспорт.
Василий Николаевич Соколов, Мирон, заведующий транспортно-техническим бюро ЦК, конечно, знал, что нагрянувший в их «тихую обитель» гость – представитель Центрального Комитета, знал и его кличку Иннокентий. А вот познакомиться с ним раньше как-то не довелось. Смоленская «контора» была подведомственна «Борису» – Носкову. От него-то и услышал впервой об Иннокентии. Когда Брилинг пригласил Василия Николаевича заглянуть вечерком и сообщил, по какому поводу, Соколов не сказал ни да ни нет.
Все дело в том, что ему не следовало бы «переплетать хвосты», ходить на заседания комитета, хоть он и состоит его членом. То, что он в самом начале, только приехав в Смоленск, вошел в местный комитет, было, конечно, ошибкой. Провал комитета неизбежно повлечет за собой и провал бюро. Но комитет легко восстановить, «технику» же так быстро не возобновишь. Бюро обслуживает многие комитеты, а не только Смоленск и его округу. Значит, провал в Смоленске – развал работы в десятке городов.
Решил не ходить. И все же, когда на город наползли сумерки, пошел. Догадывался, гость будет говорить о II съезде – это сейчас самая больная и самая животрепещущая тема.
В небольшой уютной квартире Брилинга собрались всего четверо членов комитета, пятый был Иннокентий.
Представился «Леонидом». Сообщил, что объезжает организации с докладом о II съезде.
«Мягкий, вдумчивый взгляд, задушевный дружеский разговор и глубокая серьезность в каждом, даже шутливом, слове.
С нажимистой подкупающей мягкостью он рассказывает о результатах съезда. Как будто запросто беседует со старыми своими друзьями, а не формально докладывает по поручению официального партийного учреждения. И доклад утрачивает внушительность прерогативы, но становится непосредственнее, понятнее, задевает и волнует, как свое близкое дело…»
Леонид говорит мягко, не делает резких выпадов.
Непокорные волосы падают на высокий лоб, и время от времени он встряхивает головой, чтобы откинуть их назад. Но Соколову кажется, что этим движением докладчик как бы акцентирует внимание слушателей на наиболее важных местах. Хотя, как знать, возможно, это отработанный прием опытного пропагандиста.
– Съезда как будто и не было, потому что меньшинство отказывается подчиниться его основным организационным решениям. Интеллигентский индивидуализм не понимает рабочей дисциплины и анархически отказывается от сотрудничества в центральном органе. Кустарничество боится партийной централизации и уродует первый параграф устава. Семейственность не мирится с твердой уставностью и требует оставления всей старой редакции…
Иосиф Федорович давно привык следить во время докладов за аудиторией. Он не собирается, конечно, в угоду ее реакции менять сущность доклада, но зато к концу выступления он наверняка уже будет знать, как расчленится эта небольшая группа социал-демократов.
Соколов слушает внимательно, с какой-то хитрой полуулыбкой, часто кивает головой в знак согласия, ехидно посматривает в сторону Брилинга – наверное, они уже не раз сталкивались по этим вопросам.
Хозяин дома выглядит хмурым, ерзает на стуле и, видно, готов каждую минуту выскочить со своими возражениями, ворваться в любую паузу, которую делает докладчик. Что ж, интеллигентская закваска – без спора, без потока красивых фраз и обязательных цитат ни с чем не соглашаться.
Иосиф Федорович уже порядком устал от этих ненужных словопарень, они каждый раз начинаются, как только он заканчивает свой доклад.
– Эмигрантская кружковщина в целом противопоставляет себя централизованной российской партии, потому что боится ее: партия – для нее гроб. И у страха глаза велики: централизация представляется деспотией, принципиальная твердость центра – бонапартизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Дубровинский не стал нанимать извозчика. Лучше пройтись пешком. Ведь он здесь впервой.
Объезжая партийные комитеты, он все время помнил о Смоленске. Но попал сюда уже к концу вояжа.
Сколько-нибудь крупной партийной организации в Смоленске нет. Нет в этом городе и больших косяков пролетариата.
Город – транзитный паук на дороге от Москвы к Варшаве. На его товарной станции переваливаются с путей на пути чужие промышленные изделия. И Смоленску, не считая усушки, тоже кое-что остается!..
Этот город ЦК избрал местом пребывания своего транспортно-технического бюро. И не случайно.
Лучшего не найти. Полиция и жандармы здесь непуганые. Промышленности нет, а значит, нет и рабочих. Местная же интеллигенция жаждет «просвещать» и вообще «приобщиться» – значит, нет недостатка в квартирах, явках, адресах. Говорят, что заведующий транспортным бюро – большой дока по части добывания паспортов, шрифтов и прочей техники. Фамилия его очень знакомая – Соколов. А вот кличку «Мирон» Дубровинский слышит впервой. Мирон работает в земской статистике. Кажется, вся социал-демократическая, да и эсеровская тоже, интеллигенция осела в местной статистике. Если жандармы обнаружат эту закономерность, то можно ожидать больших бед.
Сам он тоже начинал в статистике. Закономерно!..
Когда смотришь с правого берега Днепра на город, то кажется, что дома скатились с высокого холма и не грохнулись в воду только потому, что им помешала старая, но такая могучая и грозная на вид крепостная стена.
Стена как кокошник на косматой голове холма, а на его вершине древний собор. Но где же город?
И, только взобравшись на холм, Дубровинский обнаружил огромный сквер, смоляне называют его на французский лад «Блонье», запущенный Лопатинский сад и плац с великолепными памятниками в честь побед над Наполеоном.
Город древний, уютный, тихий. И полной неожиданностью стала встреча с трамваем. Его звонки как колокола из другого века. Совсем недавно на строительстве смоленского трамвая работал кладовщиком Иван Бабушкин. Он организовал тогда, кажется, первую в истории этого города забастовку. И благополучно скрылся.
Дубровинский знал одного из членов Смоленского комитета – Брилинга. У него и решил остановиться, минуя явочные квартиры. В Смоленске можно было позволить себе и такую роскошь.
Ух! Уж эти русские чаи! Хочешь не хочешь, а пей. Иначе обида. Иначе хозяйка будет коситься и дуться целый день. Пока Дубровинский устраивался за столом, Брилинг поспешно одевался. Иосиф Федорович был немало удивлен, узнав, что хозяин спешит предупредить комитетчиков о приезде представителя ЦК – «попозже все соберутся тут же, у меня».
Как все просто в этом городе! В Смоленске три четверти членов комитета РСДРП сидят за разными столами, но в одной комнате местной статистики. И Соколов с ними? Это уже плохо – накроют комитетчиков, загремит и транспорт.
Василий Николаевич Соколов, Мирон, заведующий транспортно-техническим бюро ЦК, конечно, знал, что нагрянувший в их «тихую обитель» гость – представитель Центрального Комитета, знал и его кличку Иннокентий. А вот познакомиться с ним раньше как-то не довелось. Смоленская «контора» была подведомственна «Борису» – Носкову. От него-то и услышал впервой об Иннокентии. Когда Брилинг пригласил Василия Николаевича заглянуть вечерком и сообщил, по какому поводу, Соколов не сказал ни да ни нет.
Все дело в том, что ему не следовало бы «переплетать хвосты», ходить на заседания комитета, хоть он и состоит его членом. То, что он в самом начале, только приехав в Смоленск, вошел в местный комитет, было, конечно, ошибкой. Провал комитета неизбежно повлечет за собой и провал бюро. Но комитет легко восстановить, «технику» же так быстро не возобновишь. Бюро обслуживает многие комитеты, а не только Смоленск и его округу. Значит, провал в Смоленске – развал работы в десятке городов.
Решил не ходить. И все же, когда на город наползли сумерки, пошел. Догадывался, гость будет говорить о II съезде – это сейчас самая больная и самая животрепещущая тема.
В небольшой уютной квартире Брилинга собрались всего четверо членов комитета, пятый был Иннокентий.
Представился «Леонидом». Сообщил, что объезжает организации с докладом о II съезде.
«Мягкий, вдумчивый взгляд, задушевный дружеский разговор и глубокая серьезность в каждом, даже шутливом, слове.
С нажимистой подкупающей мягкостью он рассказывает о результатах съезда. Как будто запросто беседует со старыми своими друзьями, а не формально докладывает по поручению официального партийного учреждения. И доклад утрачивает внушительность прерогативы, но становится непосредственнее, понятнее, задевает и волнует, как свое близкое дело…»
Леонид говорит мягко, не делает резких выпадов.
Непокорные волосы падают на высокий лоб, и время от времени он встряхивает головой, чтобы откинуть их назад. Но Соколову кажется, что этим движением докладчик как бы акцентирует внимание слушателей на наиболее важных местах. Хотя, как знать, возможно, это отработанный прием опытного пропагандиста.
– Съезда как будто и не было, потому что меньшинство отказывается подчиниться его основным организационным решениям. Интеллигентский индивидуализм не понимает рабочей дисциплины и анархически отказывается от сотрудничества в центральном органе. Кустарничество боится партийной централизации и уродует первый параграф устава. Семейственность не мирится с твердой уставностью и требует оставления всей старой редакции…
Иосиф Федорович давно привык следить во время докладов за аудиторией. Он не собирается, конечно, в угоду ее реакции менять сущность доклада, но зато к концу выступления он наверняка уже будет знать, как расчленится эта небольшая группа социал-демократов.
Соколов слушает внимательно, с какой-то хитрой полуулыбкой, часто кивает головой в знак согласия, ехидно посматривает в сторону Брилинга – наверное, они уже не раз сталкивались по этим вопросам.
Хозяин дома выглядит хмурым, ерзает на стуле и, видно, готов каждую минуту выскочить со своими возражениями, ворваться в любую паузу, которую делает докладчик. Что ж, интеллигентская закваска – без спора, без потока красивых фраз и обязательных цитат ни с чем не соглашаться.
Иосиф Федорович уже порядком устал от этих ненужных словопарень, они каждый раз начинаются, как только он заканчивает свой доклад.
– Эмигрантская кружковщина в целом противопоставляет себя централизованной российской партии, потому что боится ее: партия – для нее гроб. И у страха глаза велики: централизация представляется деспотией, принципиальная твердость центра – бонапартизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62