Чтобы не переживать всего этого, я старалась уходить из своего кабинета в эти часы.
Единственной отдушиной, которая спасала меня, была работа с другими моими пациентами. Уильям пришел с хорошими новостями о зарождающихся отношениях с женщиной.
– Ее зовут Руфь, – сказал он. – Я встретил ее во время курса реабилитации. Мы вместе занимались на третбане и несколько раз вместе обедали.
В один из воскресных вечеров он пригласил ее в гости и приготовил цыпленка и овощи. Когда она проходила мимо него на кухню, чтобы помыть посуду, то случайно задела его бедро, и он вдруг ощутил ее крепкое маленькое тело. Инстинктивно он потянулся за ней, а когда она исчезла за кухонной дверью, до него дошло, что он хочет эту женщину.
– Доктор Ринсли, я чувствовал себя неуклюжим, как четырнадцатилетний мальчишка. Но благодаря ей все было так легко, правда, только до тех пор, пока я не подумал о своем сердце. Тогда я вообще не мог уже ничего делать. Я же еще не хочу умирать.
Я с радостью наблюдала в нем эту перемену. Хоть ему моя работа помогла.
У Лунесс дела тоже шли на поправку. Она рассказала мне о сне, в котором она играла на огромном заснеженном поле и лепила из снега маленькую фигурку ребенка. Она работала много часов. Приделывала ручки и ножки, вылепливала волосы, рисовала глаза, а рядом ощущала присутствие кого-то, кто подбадривал ее. И вот снежный ребенок ожил и улыбнулся. Я сказала Лунесс, что она отождествляет снежное поле со своей жизнью, а я – тот самый человек, который подбадривает ее.
– Вы для меня просто как мать, – сказала она мне в ответ.
После моей неудачи с Ником это меня очень поддерживало.
Самым тяжелым было позвонить родителям и сообщить им новости.
– Плохи дела, детка, – сказал отец, – но ты не сдавайся, засучи рукава и борись.
Именно так отец обычно и решал стоящие перед ним проблемы. Или лобовая атака, или никак. О переговорах он и не помышлял.
Мама говорила со мной тем приглушенным тоном, какой она обычно использовала для городских сплетен.
– Это ужасно. Ты можешь лишиться лицензии?
– Не беспокойся. Все образуется. Я же не виновата, – в моем голосе звучала уверенность, которой я, по правде говоря, не чувствовала.
– Помни, пожалуйста, что, если я тебе нужна, я приеду в любое время.
– Спасибо, мам, но со мной все в порядке. Умберто меня так поддерживает. И моя подруга Вэл каждый день заходит. Просто думай обо мне почаще.
Мама все-таки сказала одну фразу, которая придала мне мужества.
– Сара… ты сможешь и это преодолеть. Как это бывало раньше.
Я действительно всегда настойчиво добивалась своего, даже когда мне было десять лет. Уже тогда я постоянно ощущала боль в груди от того, что я носила внутри и не могла высказать, но я преодолевала ее. Я никогда не делилась секретами ни с одной из моих подруг, потому что боялась, что они могут поменяться или наябедничать на меня. Я очень переживала из-за того, что происходило с моей матерью, но в результате только еще более упорно занималась в школе. Когда мама заговорила со мной о том, что уйдет вместе со мной от папы и бабушки, я очень испугалась, но старалась не показать этого, а, наоборот, успокаивала ее.
Старая боль вновь поселилась в моей груди и давила на меня, как железо. Может быть, все мои труды ни к чему не приведут. Может быть, на всю свою жизнь я останусь одинокой. Может быть, я наконец-то столкнусь с чем-то, чего преодолеть не смогу.
Но отец абсолютно прав. По крайней мере, я должна попытаться.
44
По мере приближения дня, когда Ник должен был давать показания, возбуждение мое нарастало. Произойти это должно было в кабинете Атуотер в присутствии судебного репортера и всех поверенных. Я страшно не хотела идти, но Андербрук сказал, что так будет лучше. Он сказал, что Нику будет трудно лгать, глядя мне в лицо.
Каждый день я занималась бегом, чтобы не потерять форму, но в результате только еще больше похудела. Дома мне приходилось носить теплые тренировочные брюки и свободные свитера, чтобы Умберто не бросалась в глаза моя худоба.
Умберто больше не приглашал меня на обеды и вечеринки. Он просто не включал меня в свои планы, но сообщал мне, когда его ждать дома. Под предлогом того, чтобы не беспокоить меня, он иногда спал в комнате для гостей. Меня это не трогало, наверное потому, что я будила его своими стонами и разговорами во сне.
В то утро мы встретились с Андербруком в семь тридцать и отправились в офис Атуотер на Беверли-хилз. Я надела тот же костюм от Армани с белой блузкой, черные туфли-лодочки на невысоком каблучке и небольшие жемчужные серьги. Я потратила пропасть времени на то, чтобы скрыть под макияжем сыпь на лице.
Я с ужасом думала о том, что увижу Ника. Я боялась, что разрыдаюсь или упаду в обморок или сделаю еще какую-нибудь страшную глупость, поэтому я сказала Андербруку, что выйду, если почувствую, что теряю над собой контроль.
В приемной офиса Атуотер стоял большой стол, покрытый тонким серым пластиком. В углу его стояла скульптура богини Правосудия в полный рост.
Сотрудники Атуотер проводили нас в большой конференц-зал, где нас ждал кофе, булочки и мягкие кресла. Она пришла несколько раньше времени, чтобы познакомиться со мной, и у них с Андербруком осталось несколько свободных минут, чтобы обменяться шуточками и посмеяться. «Старые друзья, – подумала я. – Какое им дело, что вся моя жизнь висит на волоске? Для них это ежедневная работа».
Мы уселись с одной стороны длинного стола, где напротив каждого сидящего стоял стакан с водой на белой салфетке. Когда мы расположились и готовы были начать, Атуотер вышла из комнаты и вернулась с Ником.
Все мои попытки обуздать свои чувства при виде его пошли прахом. Я вся дрожала. Локти зудели. Я так сильно сжала зубы, что у меня заболели челюсти. Когда он входил в комнату, я оцепенела и уставилась на него, надеясь, что один только мой вид так подействует на него, что он объявит, что все это ужасная ошибка, и будет умолять меня о прощении.
Наши взгляды на мгновение встретились, но его лицо, кроме мимолетного узнавания, не выразило ничего. Он сбросил по крайней мере десять фунтов и выглядел скованным и неуверенным в своем костюме в полоску и накрахмаленной рубашке.
Поднялась некоторая суматоха, когда выяснилось, что единственное свободное место для Ника было как раз напротив меня. Ник посмотрел на меня и сказал:
– Я вполне могу сесть прямо перед ней. Теперь она не может нанести мне вред.
Я была в такой ярости, что на какое-то время потеряла способность различать цвета, и в левом ухе у меня зазвенело. Я уронила ручку, чтобы наклониться за ней и не потерять сознание.
Быстро вмешался Андербрук.
– Давайте проведем все дружелюбно и по-деловому, мистер Арнхольт.
Ник кивнул и после этого вел себя более осмотрительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Единственной отдушиной, которая спасала меня, была работа с другими моими пациентами. Уильям пришел с хорошими новостями о зарождающихся отношениях с женщиной.
– Ее зовут Руфь, – сказал он. – Я встретил ее во время курса реабилитации. Мы вместе занимались на третбане и несколько раз вместе обедали.
В один из воскресных вечеров он пригласил ее в гости и приготовил цыпленка и овощи. Когда она проходила мимо него на кухню, чтобы помыть посуду, то случайно задела его бедро, и он вдруг ощутил ее крепкое маленькое тело. Инстинктивно он потянулся за ней, а когда она исчезла за кухонной дверью, до него дошло, что он хочет эту женщину.
– Доктор Ринсли, я чувствовал себя неуклюжим, как четырнадцатилетний мальчишка. Но благодаря ей все было так легко, правда, только до тех пор, пока я не подумал о своем сердце. Тогда я вообще не мог уже ничего делать. Я же еще не хочу умирать.
Я с радостью наблюдала в нем эту перемену. Хоть ему моя работа помогла.
У Лунесс дела тоже шли на поправку. Она рассказала мне о сне, в котором она играла на огромном заснеженном поле и лепила из снега маленькую фигурку ребенка. Она работала много часов. Приделывала ручки и ножки, вылепливала волосы, рисовала глаза, а рядом ощущала присутствие кого-то, кто подбадривал ее. И вот снежный ребенок ожил и улыбнулся. Я сказала Лунесс, что она отождествляет снежное поле со своей жизнью, а я – тот самый человек, который подбадривает ее.
– Вы для меня просто как мать, – сказала она мне в ответ.
После моей неудачи с Ником это меня очень поддерживало.
Самым тяжелым было позвонить родителям и сообщить им новости.
– Плохи дела, детка, – сказал отец, – но ты не сдавайся, засучи рукава и борись.
Именно так отец обычно и решал стоящие перед ним проблемы. Или лобовая атака, или никак. О переговорах он и не помышлял.
Мама говорила со мной тем приглушенным тоном, какой она обычно использовала для городских сплетен.
– Это ужасно. Ты можешь лишиться лицензии?
– Не беспокойся. Все образуется. Я же не виновата, – в моем голосе звучала уверенность, которой я, по правде говоря, не чувствовала.
– Помни, пожалуйста, что, если я тебе нужна, я приеду в любое время.
– Спасибо, мам, но со мной все в порядке. Умберто меня так поддерживает. И моя подруга Вэл каждый день заходит. Просто думай обо мне почаще.
Мама все-таки сказала одну фразу, которая придала мне мужества.
– Сара… ты сможешь и это преодолеть. Как это бывало раньше.
Я действительно всегда настойчиво добивалась своего, даже когда мне было десять лет. Уже тогда я постоянно ощущала боль в груди от того, что я носила внутри и не могла высказать, но я преодолевала ее. Я никогда не делилась секретами ни с одной из моих подруг, потому что боялась, что они могут поменяться или наябедничать на меня. Я очень переживала из-за того, что происходило с моей матерью, но в результате только еще более упорно занималась в школе. Когда мама заговорила со мной о том, что уйдет вместе со мной от папы и бабушки, я очень испугалась, но старалась не показать этого, а, наоборот, успокаивала ее.
Старая боль вновь поселилась в моей груди и давила на меня, как железо. Может быть, все мои труды ни к чему не приведут. Может быть, на всю свою жизнь я останусь одинокой. Может быть, я наконец-то столкнусь с чем-то, чего преодолеть не смогу.
Но отец абсолютно прав. По крайней мере, я должна попытаться.
44
По мере приближения дня, когда Ник должен был давать показания, возбуждение мое нарастало. Произойти это должно было в кабинете Атуотер в присутствии судебного репортера и всех поверенных. Я страшно не хотела идти, но Андербрук сказал, что так будет лучше. Он сказал, что Нику будет трудно лгать, глядя мне в лицо.
Каждый день я занималась бегом, чтобы не потерять форму, но в результате только еще больше похудела. Дома мне приходилось носить теплые тренировочные брюки и свободные свитера, чтобы Умберто не бросалась в глаза моя худоба.
Умберто больше не приглашал меня на обеды и вечеринки. Он просто не включал меня в свои планы, но сообщал мне, когда его ждать дома. Под предлогом того, чтобы не беспокоить меня, он иногда спал в комнате для гостей. Меня это не трогало, наверное потому, что я будила его своими стонами и разговорами во сне.
В то утро мы встретились с Андербруком в семь тридцать и отправились в офис Атуотер на Беверли-хилз. Я надела тот же костюм от Армани с белой блузкой, черные туфли-лодочки на невысоком каблучке и небольшие жемчужные серьги. Я потратила пропасть времени на то, чтобы скрыть под макияжем сыпь на лице.
Я с ужасом думала о том, что увижу Ника. Я боялась, что разрыдаюсь или упаду в обморок или сделаю еще какую-нибудь страшную глупость, поэтому я сказала Андербруку, что выйду, если почувствую, что теряю над собой контроль.
В приемной офиса Атуотер стоял большой стол, покрытый тонким серым пластиком. В углу его стояла скульптура богини Правосудия в полный рост.
Сотрудники Атуотер проводили нас в большой конференц-зал, где нас ждал кофе, булочки и мягкие кресла. Она пришла несколько раньше времени, чтобы познакомиться со мной, и у них с Андербруком осталось несколько свободных минут, чтобы обменяться шуточками и посмеяться. «Старые друзья, – подумала я. – Какое им дело, что вся моя жизнь висит на волоске? Для них это ежедневная работа».
Мы уселись с одной стороны длинного стола, где напротив каждого сидящего стоял стакан с водой на белой салфетке. Когда мы расположились и готовы были начать, Атуотер вышла из комнаты и вернулась с Ником.
Все мои попытки обуздать свои чувства при виде его пошли прахом. Я вся дрожала. Локти зудели. Я так сильно сжала зубы, что у меня заболели челюсти. Когда он входил в комнату, я оцепенела и уставилась на него, надеясь, что один только мой вид так подействует на него, что он объявит, что все это ужасная ошибка, и будет умолять меня о прощении.
Наши взгляды на мгновение встретились, но его лицо, кроме мимолетного узнавания, не выразило ничего. Он сбросил по крайней мере десять фунтов и выглядел скованным и неуверенным в своем костюме в полоску и накрахмаленной рубашке.
Поднялась некоторая суматоха, когда выяснилось, что единственное свободное место для Ника было как раз напротив меня. Ник посмотрел на меня и сказал:
– Я вполне могу сесть прямо перед ней. Теперь она не может нанести мне вред.
Я была в такой ярости, что на какое-то время потеряла способность различать цвета, и в левом ухе у меня зазвенело. Я уронила ручку, чтобы наклониться за ней и не потерять сознание.
Быстро вмешался Андербрук.
– Давайте проведем все дружелюбно и по-деловому, мистер Арнхольт.
Ник кивнул и после этого вел себя более осмотрительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96