), что свободное крестьянство существовало в течение всех средних веков и что падение старой свободы непосредственно соприкасалось с рождением новой (коммутация ренты).
Г. Белов считает в подлинном смысле свободными тех зависимых крестьян, которые сидели на помещичьей земле и имели возможность с нее уходить. При этом он утверждает, что невозможно провести строгую грань между свободными и полусвободными, что, по его мнению, служит еще одним аргументом в пользу концепции распространения свободы в средние века. Но этим Белов только опровергает самого себя: невозможность провести такую грань лишь свидетельствует о том, что все крестьяне были феодально эксплуатируемы. Г. Белов ни в какой мере не поколебал «долго господствовавшее заблуждение», что «в средние века были только „господа и слуги“. Те, кого он считает не господами и не слугами, являлись на самом деле людьми эксплуатируемыми в такой же почти степени, как и „слуги“.
Ложным является и основной вывод Белова, что значительная масса населения, в том числе и многочисленные слои крестьянства, находились в период «феодализма» (т. е. в X – XIII вв.) в публично правовых отношениях к королевской власти. На самом деле в прямых отношениях зависимости от короля были только крупные феодальные землевладельцы и некоторая часть средних и мелких феодалов. Из крестьян в зависимости от короля (т. е. в непосредственной эксплуатации со стороны фиска) были только те, кто сидел на землях домена, и в некоторой степени крепостные церкви.
Дальнейшее «исследование» Белова имеет еще меньшую научную ценность. Чтобы доказать «публичный» характер средневекового германского государства (под государством он понимает только королевскую власть с подчиненными ей органами), он пускается в толкование названий Reich, Land, королевских и императорских титулов, эмблем и инсигнии и приходит к выводу, что они от начала и до конца представляли понятия, «сугубо публичные». Особенно убедительным, по его мнению, аргументом публичности средневекового государства являлось наличие различного рода регалий, служивших по самой своей природе прерогативой короля и передававшихся только его именем. (Заметим, что факт отчуждения королем регалий как своей собственности скорее служит аргументом в пользу патримониальной теории). По мнению Белова, если и существовала в средние века другая государственная власть, кроме королевской, то только по мановению последней, в результате получения от нее своих полномочий. Подняться само собой из землевладения и вотчинных отношений никакая истинно государственная власть, по его представлению, не могла.
Подобно тому, как в теологии божество, а у Гегеля «абсолютная идея» не саморождается, а только перевоплощается, так и у Белова перевоплощается государственность. Она может только трансформироваться, но не способна появиться заново. Приобретение крупными вотчинами элементов государственности – следствие получения ими от короля иммунитетов (публичных полномочий), регалий и пр. Образование территориальных княжеств (в государственном характере которых не приходится сомневаться и Белову) – результат сосредоточения в руках князей публичных графских прав.
Исходя из всего этого, Г. Белов дает следующее определение государства: «...государство – учреждение, посвященное целям, образующим высший, всеобщий, единый интерес». При этом Г. Белов с похвалой цитирует следующие слова из диссертации некоего А. Альбрехта: «Монарх живет высшей, чем простые смертные, идеей». Это уже по существу обожествление личности монарха.
Но интересы борьбы с патримониальной теорией заставляют Г. Белова считать короля, несмотря на всю его святость, всего лишь органом и слугой государства.
Весьма убедительным аргументом против патримониальной теории он считает тот факт, что «государственность» существовала и проявлялась независимо от личности короля в периоды междуцарствий, во время королевских выборов и т. п.
Феодализм у Г. Белова рассматривается в полном соответствии с его «публично-правовой» концепцией государства. Автор не соглашается с тем мнением, которое характеризует феодализм как «перерыв государственных связей подчинения и зависимости» «Чисто государственные» связи и отношения существовали, по Г. Белову, несмотря на ленную систему и вопреки ей.
Корни и существо феодализма Г. Белов видит в пресловутом отчуждении «верховных прав» (Hoheitsrechten). «Верховные права, передаваемые от лица государства князьям, не теряли своего публичного государственного характера» (там же, стр. 275); следовательно, феодализм «не устранил государство», а только видоизменил его. Феодализм оставлял достаточно места для «чисто государственных отношений».
Г. Белов воюет против объяснения феодализма «хозяйственными условиями». Его аргументация в данном вопросе показывает всю ограниченность научного кругозора этого незаурядного представителя немецкой историографии. Вот пример: Генрих IV хотел «упразднить феодализм» и ввести налог (Bede), но это ему не удалось. По какой же причине? Отнюдь не по хозяйственной, а только по политической: из-за сопротивления знати! (там же, стр. 337).
Или вот еще одно «опровержение материализма»: «Наиболее ярко мы можем заметить влияние феодализма с его отчуждением публичных прав на образование городского сословия. На первый взгляд это представляется как результат влияния хозяйственных условий. Но средневековый город отнюдь не продукт хозяйственного развития. Средневековый бюргер – это член общины, наделенной определенными привилегиями, которые имеют своим основанием соответствующее отчуждение государственных прав» (там же, стр. 286).
Больше того, Г. Белов объявляет креатурой государства весь социальный строй средневековья.
Таково «последнее слово» немецкой буржуазной историографии начала XX века»!
Книга Белова о средневековом германском государстве была принята немецкими историками как крупное достижение историографии. А. Допш в своей рецензии на эту книгу отмечал как величайшую заслугу Белова то, что он «на основе новейших достижений историографии средневековья доказал государственный характер средневекового германского устройства» и что он навсегда разгромил вотчинную теорию, видевшую в феодальной монархии простое «домашнее хозяйство короля» (Hausherrschaft). Дополняя и развивая взгляды Белова, Допш утверждал, что эта монархия осуществляла, кроме прочих своих благодеяний, и «положительную социальную политику», в частности – «она защищала свободу» от покушений со стороны крупных землевладельцев. Пресловутое «отчуждение верховных прав». А. Допш считает не «падением государства», а, наоборот, его созидательным деянием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Г. Белов считает в подлинном смысле свободными тех зависимых крестьян, которые сидели на помещичьей земле и имели возможность с нее уходить. При этом он утверждает, что невозможно провести строгую грань между свободными и полусвободными, что, по его мнению, служит еще одним аргументом в пользу концепции распространения свободы в средние века. Но этим Белов только опровергает самого себя: невозможность провести такую грань лишь свидетельствует о том, что все крестьяне были феодально эксплуатируемы. Г. Белов ни в какой мере не поколебал «долго господствовавшее заблуждение», что «в средние века были только „господа и слуги“. Те, кого он считает не господами и не слугами, являлись на самом деле людьми эксплуатируемыми в такой же почти степени, как и „слуги“.
Ложным является и основной вывод Белова, что значительная масса населения, в том числе и многочисленные слои крестьянства, находились в период «феодализма» (т. е. в X – XIII вв.) в публично правовых отношениях к королевской власти. На самом деле в прямых отношениях зависимости от короля были только крупные феодальные землевладельцы и некоторая часть средних и мелких феодалов. Из крестьян в зависимости от короля (т. е. в непосредственной эксплуатации со стороны фиска) были только те, кто сидел на землях домена, и в некоторой степени крепостные церкви.
Дальнейшее «исследование» Белова имеет еще меньшую научную ценность. Чтобы доказать «публичный» характер средневекового германского государства (под государством он понимает только королевскую власть с подчиненными ей органами), он пускается в толкование названий Reich, Land, королевских и императорских титулов, эмблем и инсигнии и приходит к выводу, что они от начала и до конца представляли понятия, «сугубо публичные». Особенно убедительным, по его мнению, аргументом публичности средневекового государства являлось наличие различного рода регалий, служивших по самой своей природе прерогативой короля и передававшихся только его именем. (Заметим, что факт отчуждения королем регалий как своей собственности скорее служит аргументом в пользу патримониальной теории). По мнению Белова, если и существовала в средние века другая государственная власть, кроме королевской, то только по мановению последней, в результате получения от нее своих полномочий. Подняться само собой из землевладения и вотчинных отношений никакая истинно государственная власть, по его представлению, не могла.
Подобно тому, как в теологии божество, а у Гегеля «абсолютная идея» не саморождается, а только перевоплощается, так и у Белова перевоплощается государственность. Она может только трансформироваться, но не способна появиться заново. Приобретение крупными вотчинами элементов государственности – следствие получения ими от короля иммунитетов (публичных полномочий), регалий и пр. Образование территориальных княжеств (в государственном характере которых не приходится сомневаться и Белову) – результат сосредоточения в руках князей публичных графских прав.
Исходя из всего этого, Г. Белов дает следующее определение государства: «...государство – учреждение, посвященное целям, образующим высший, всеобщий, единый интерес». При этом Г. Белов с похвалой цитирует следующие слова из диссертации некоего А. Альбрехта: «Монарх живет высшей, чем простые смертные, идеей». Это уже по существу обожествление личности монарха.
Но интересы борьбы с патримониальной теорией заставляют Г. Белова считать короля, несмотря на всю его святость, всего лишь органом и слугой государства.
Весьма убедительным аргументом против патримониальной теории он считает тот факт, что «государственность» существовала и проявлялась независимо от личности короля в периоды междуцарствий, во время королевских выборов и т. п.
Феодализм у Г. Белова рассматривается в полном соответствии с его «публично-правовой» концепцией государства. Автор не соглашается с тем мнением, которое характеризует феодализм как «перерыв государственных связей подчинения и зависимости» «Чисто государственные» связи и отношения существовали, по Г. Белову, несмотря на ленную систему и вопреки ей.
Корни и существо феодализма Г. Белов видит в пресловутом отчуждении «верховных прав» (Hoheitsrechten). «Верховные права, передаваемые от лица государства князьям, не теряли своего публичного государственного характера» (там же, стр. 275); следовательно, феодализм «не устранил государство», а только видоизменил его. Феодализм оставлял достаточно места для «чисто государственных отношений».
Г. Белов воюет против объяснения феодализма «хозяйственными условиями». Его аргументация в данном вопросе показывает всю ограниченность научного кругозора этого незаурядного представителя немецкой историографии. Вот пример: Генрих IV хотел «упразднить феодализм» и ввести налог (Bede), но это ему не удалось. По какой же причине? Отнюдь не по хозяйственной, а только по политической: из-за сопротивления знати! (там же, стр. 337).
Или вот еще одно «опровержение материализма»: «Наиболее ярко мы можем заметить влияние феодализма с его отчуждением публичных прав на образование городского сословия. На первый взгляд это представляется как результат влияния хозяйственных условий. Но средневековый город отнюдь не продукт хозяйственного развития. Средневековый бюргер – это член общины, наделенной определенными привилегиями, которые имеют своим основанием соответствующее отчуждение государственных прав» (там же, стр. 286).
Больше того, Г. Белов объявляет креатурой государства весь социальный строй средневековья.
Таково «последнее слово» немецкой буржуазной историографии начала XX века»!
Книга Белова о средневековом германском государстве была принята немецкими историками как крупное достижение историографии. А. Допш в своей рецензии на эту книгу отмечал как величайшую заслугу Белова то, что он «на основе новейших достижений историографии средневековья доказал государственный характер средневекового германского устройства» и что он навсегда разгромил вотчинную теорию, видевшую в феодальной монархии простое «домашнее хозяйство короля» (Hausherrschaft). Дополняя и развивая взгляды Белова, Допш утверждал, что эта монархия осуществляла, кроме прочих своих благодеяний, и «положительную социальную политику», в частности – «она защищала свободу» от покушений со стороны крупных землевладельцев. Пресловутое «отчуждение верховных прав». А. Допш считает не «падением государства», а, наоборот, его созидательным деянием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72