Вот образец «адекватного» понимания явлений средневековой истории!
В отношении использования источников у этих авторов нет даже элементарного критического подхода. Они используют предания и легенды, появившиеся в более поздние времена для изучения более ранних явлений и совершенно не замечают их явной тенденциозности.
Мы не имеем возможности разобрать здесь критически их работы с этой стороны и сошлемся на статью известного чехословацкого историка Ф. Грауса, который сделал это на материале чешской истории. Фр. Граус убедительно доказал, что легенда о сакральном происхождении княжеской власти в Чехии, на которой пытались строить свои выводы сторонники этой концепции в чешской историографии, была сочинена уже в период усиления княжеского дома Пжемысловичей. В преданиях о начале княжеской власти нет никаких следов «обожествления». Наоборот, традиция связывала появление княжеской власти с угнетением и насилием. В свете этих фактов легенда о «священной монархии» не выдерживает никакой критики. К такому же выводу придет каждый, кто без предупреждения будет читать источники о происхождении королевской власти у германцев. «Святые короли» у германских народов появились позже, уже в христианский период, и то не сразу, а после того, как королевская власть успела укрепиться и упрочиться. Личина «святости» понадобилась для того, чтобы внушить демократически настроенным варварам почтение к своим королям, которые вчера еще были вождями племени. «История франков» Григория Турского весьма колоритно изображает этот процесс роста авторитета королевской власти. Большую помощь оказали при этом христианская церковь и духовенство, платившие королю за его щедрые дары. Но никакой теократии в Меровингской монархии мы не видим. О теократии или цезарепапизме можно говорить только со времени Каролингов и то ненадолго. Позже, с наступлением феодальной раздробленности, престиж королевской власти снова пал настолько, что короля начали считать только первым среди равных. В Германии с ослаблением королевской власти к концу XI в. утвердилась выборная монархия и авторитет короля стал как нигде низким.
Как же все это согласуется с «священным королевством?» Сторонники теории «священства», избегая ответов на подобные вопросы, утверждают, что народ обожествлял не одних королей, но и всех власть имущих. В Германии, утверждают они, верили в священство князей, и эта вера послужила основой усиления княжеств. Ф. Геер идет еще дальше и утверждает, что вера в святость власти, которую он называет «политической религиозностью», служила не только основой государственности, но и предпосылкой национального развития. Во Франции «из сознания религиозной миссии» выросла, по его словам, «единая нация». В Германии этому помешала неудачная судьба «Священной империи». Другой представитель этого реакционного направления, О. Гефлер, предлагает исходить из религиозных культовых форм при выяснении природы средневековых союзов и корпораций. Это, по его мнению, «покажет нам данные союзы и корпорации в совершенно новом свете». Выше уже указывалось, что «теория священства» применяется также для объяснения происхождения класса феодалов. Таким образом, буржуазная идеология, в лице представителей этой «историографии», возвращается снова к тем давно прошедшим временам, когда считали, что бог сотворил людей и сделал так, что одни стали господами, а другие слугами, одни правителями, а другие верноподанными. Вот как завершается «круг развития» буржуазной идеологии.
* * *
В заключение нашего краткого обзора немецкой буржуазной историографии феодального государства в Германии необходимо отметить, что в прошлом в этой области было сделано немало положительного, научно ценного. Это положительное мы видим в конкретных исследованиях отдельных сторон государственного устройства, в изучении государственных учреждений и институтов и в привлечении в научный оборот многообразных исторических источников. Дальнейшее изучение истории феодального государства не может быть достаточно плодотворным без использования результатов этих исследований. Однако в области общей проблематики, в понимании существа феодального государства и характера его исторической эволюции буржуазная историография никогда не могла встать на последовательно научные позиции. То, что утверждается ею в этой области, не может быть принято нами как положительное достижение науки, а должно быть отброшено, как и всякое проявление буржуазной идеологии.
В прослеженной нами смене направлений в немецкой буржуазной историографии феодального государства за последние сто лет нетрудно заметить определенную тенденцию. Эта тенденция заключается во все большем отходе от «материализма» – от выяснения экономической основы политического развития – и в создании таких идеалистических концепций, которые принимают за исходный пункт только идеи, понятия, верования и своеобразие «национальной психологии». Если передовые немецкие буржуазные историки второй половины прошлого века пытались в некоторых случаях найти объяснение исторической эволюции средневекового германского государства в изменявшихся хозяйственных условиях эпохи, то немецкие историки XX века ищут это объяснение в немецкой государственно-правовой идее с ее «дуализмом» и прочими своеобразными национальными свойствами, или в представлениях и верованиях людей.
Вторая тенденция, не менее ярко проявляющаяся в новых работах немецких историков о средневековом германском государстве, выражается в том, что вместо отрицательного отношения к феодальному строю провозглашается положительная оценка феодализма (в его буржуазном понимании). При этом особенно восхваляются те стороны политического развития средневековой Германии, в которых со всей очевидностью проявились его отсталость и уродливость. Это особенно ярко заметно на отношении к феодальным смутам (теория «права смут» О. Бруннера), к феодальной раздробленности и ленным отношениям (оценка конструктивной роли ленной системы Г. Миттайсом) и к территориальным княжествам (восхваление их исторической роли А. Допшом, Т. Майером и др.).
В одном, пожалуй, современная немецкая буржуазная историография остается на старых позициях – в понимании общего направления государственного развития в период феодализма и в признании «целеустремленности» этого развития. Буржуазные историки считают, что политическое развитие в период феодализма неуклонно совершалось в направлении к «современному», т. е. буржуазному государственному порядку, представляющемуся им верхом всякого совершенства. В этом смысле можно говорить о неизменном «прогрессивизме» буржуазной историографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
В отношении использования источников у этих авторов нет даже элементарного критического подхода. Они используют предания и легенды, появившиеся в более поздние времена для изучения более ранних явлений и совершенно не замечают их явной тенденциозности.
Мы не имеем возможности разобрать здесь критически их работы с этой стороны и сошлемся на статью известного чехословацкого историка Ф. Грауса, который сделал это на материале чешской истории. Фр. Граус убедительно доказал, что легенда о сакральном происхождении княжеской власти в Чехии, на которой пытались строить свои выводы сторонники этой концепции в чешской историографии, была сочинена уже в период усиления княжеского дома Пжемысловичей. В преданиях о начале княжеской власти нет никаких следов «обожествления». Наоборот, традиция связывала появление княжеской власти с угнетением и насилием. В свете этих фактов легенда о «священной монархии» не выдерживает никакой критики. К такому же выводу придет каждый, кто без предупреждения будет читать источники о происхождении королевской власти у германцев. «Святые короли» у германских народов появились позже, уже в христианский период, и то не сразу, а после того, как королевская власть успела укрепиться и упрочиться. Личина «святости» понадобилась для того, чтобы внушить демократически настроенным варварам почтение к своим королям, которые вчера еще были вождями племени. «История франков» Григория Турского весьма колоритно изображает этот процесс роста авторитета королевской власти. Большую помощь оказали при этом христианская церковь и духовенство, платившие королю за его щедрые дары. Но никакой теократии в Меровингской монархии мы не видим. О теократии или цезарепапизме можно говорить только со времени Каролингов и то ненадолго. Позже, с наступлением феодальной раздробленности, престиж королевской власти снова пал настолько, что короля начали считать только первым среди равных. В Германии с ослаблением королевской власти к концу XI в. утвердилась выборная монархия и авторитет короля стал как нигде низким.
Как же все это согласуется с «священным королевством?» Сторонники теории «священства», избегая ответов на подобные вопросы, утверждают, что народ обожествлял не одних королей, но и всех власть имущих. В Германии, утверждают они, верили в священство князей, и эта вера послужила основой усиления княжеств. Ф. Геер идет еще дальше и утверждает, что вера в святость власти, которую он называет «политической религиозностью», служила не только основой государственности, но и предпосылкой национального развития. Во Франции «из сознания религиозной миссии» выросла, по его словам, «единая нация». В Германии этому помешала неудачная судьба «Священной империи». Другой представитель этого реакционного направления, О. Гефлер, предлагает исходить из религиозных культовых форм при выяснении природы средневековых союзов и корпораций. Это, по его мнению, «покажет нам данные союзы и корпорации в совершенно новом свете». Выше уже указывалось, что «теория священства» применяется также для объяснения происхождения класса феодалов. Таким образом, буржуазная идеология, в лице представителей этой «историографии», возвращается снова к тем давно прошедшим временам, когда считали, что бог сотворил людей и сделал так, что одни стали господами, а другие слугами, одни правителями, а другие верноподанными. Вот как завершается «круг развития» буржуазной идеологии.
* * *
В заключение нашего краткого обзора немецкой буржуазной историографии феодального государства в Германии необходимо отметить, что в прошлом в этой области было сделано немало положительного, научно ценного. Это положительное мы видим в конкретных исследованиях отдельных сторон государственного устройства, в изучении государственных учреждений и институтов и в привлечении в научный оборот многообразных исторических источников. Дальнейшее изучение истории феодального государства не может быть достаточно плодотворным без использования результатов этих исследований. Однако в области общей проблематики, в понимании существа феодального государства и характера его исторической эволюции буржуазная историография никогда не могла встать на последовательно научные позиции. То, что утверждается ею в этой области, не может быть принято нами как положительное достижение науки, а должно быть отброшено, как и всякое проявление буржуазной идеологии.
В прослеженной нами смене направлений в немецкой буржуазной историографии феодального государства за последние сто лет нетрудно заметить определенную тенденцию. Эта тенденция заключается во все большем отходе от «материализма» – от выяснения экономической основы политического развития – и в создании таких идеалистических концепций, которые принимают за исходный пункт только идеи, понятия, верования и своеобразие «национальной психологии». Если передовые немецкие буржуазные историки второй половины прошлого века пытались в некоторых случаях найти объяснение исторической эволюции средневекового германского государства в изменявшихся хозяйственных условиях эпохи, то немецкие историки XX века ищут это объяснение в немецкой государственно-правовой идее с ее «дуализмом» и прочими своеобразными национальными свойствами, или в представлениях и верованиях людей.
Вторая тенденция, не менее ярко проявляющаяся в новых работах немецких историков о средневековом германском государстве, выражается в том, что вместо отрицательного отношения к феодальному строю провозглашается положительная оценка феодализма (в его буржуазном понимании). При этом особенно восхваляются те стороны политического развития средневековой Германии, в которых со всей очевидностью проявились его отсталость и уродливость. Это особенно ярко заметно на отношении к феодальным смутам (теория «права смут» О. Бруннера), к феодальной раздробленности и ленным отношениям (оценка конструктивной роли ленной системы Г. Миттайсом) и к территориальным княжествам (восхваление их исторической роли А. Допшом, Т. Майером и др.).
В одном, пожалуй, современная немецкая буржуазная историография остается на старых позициях – в понимании общего направления государственного развития в период феодализма и в признании «целеустремленности» этого развития. Буржуазные историки считают, что политическое развитие в период феодализма неуклонно совершалось в направлении к «современному», т. е. буржуазному государственному порядку, представляющемуся им верхом всякого совершенства. В этом смысле можно говорить о неизменном «прогрессивизме» буржуазной историографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72