– А если державы откажутся? – спросил Наполеон.
– Тогда вы можете призвать в свидетели нацию и под ваши знамена соберется весь народ!
Наполеон, пожав плечами, воскликнул:
– Это химерическая мечта. Европа и слышать не хочет о регентстве. Она будет думать, что под именем сына продолжаю править все-таки я. Европейские государи стремятся главным образом сломить мое могущество, обезоружить Францию. Они одинаково боятся как меня, так и ее. Поразмыслите над неосновательностью вашего предложения, если вы создадите регентство этого режима; если же вы отдадите меня как залог во власть иностранным державам, Франция станет беззащитной страной. Единственным результатом этого предложения явится неуверенность в народе, страх в армии, а Европа станет, наоборот, смелее, и, кроме того, мы потеряем время в бесцельных переговорах, а нам и так дорог каждый час, чтобы закончить наши военные приготовления. Раз с нами хотят воевать, так будем же стремиться к победе! Оставьте свои проекты регентства и осведомите меня лучше насчет состояния умов во Франции ввиду надвигающейся страшной войны.
Фушэ склонил голову и ничего не ответил.
IX
После совещания с Фушэ Наполеон отправился в апартаменты госпожи Бертран, проживавшей с мужем, обер-гофмаршалом, в Елисейском дворце. Он застал Амелию Нейпперг беседующей с госпожой Бертран, но при входе Наполеона последняя тотчас же покинула комнату. Амелия и Наполеон остались наедине.
Самые добродетельные женщины (Бертран, несомненно, принадлежала к их числу) имеют какую-то странную склонность содействовать любовным похождениям лиц, находящихся около них, и если покопаться в совести такой добродетельной женщины, то там непременно можно найти следы какого-нибудь содействия в любовных делах или даже в сближении двух любовников.
По тому, как император попросил ее взять на попечение молодую девушку, привезенную им в Елисейский дворец, Бертран угадала, что он особенно интересуется ею.
Может быть, император снова влюбился?
Бертран договорила об этом со своим супругом. Осторожный маршал посоветовал жене быть начеку, но прибавил, что нельзя ограничивать императора в удовольствии и лишать его возможности развлекаться, так как это может принести благодатные результаты для него самого. Наполеон жил в одиночестве на острове Эльба, вдали от своей жены, а потому теперь ему было позволительно искать утешение в любви, чтобы рассеяться от своих тяжелых трудов. Не следует только ускорять ход событий. Мария Луиза могла самым неожиданным образом появиться в Париже. Ее чувства к императору должны измениться вместе с изменением положения Наполеона; ведь он уже не был больше развенчанным властелином, а стал могущественным императором, вождем огромной армии и одной решительной победой мог навсегда закрепить за собой трон. Поэтому не следует отдалять императора от сближения с Марией Луизой.
Бертран знал о секретной миссии Монтрона и сильно опасался, что генерал Анрио и Виолетт встретят при венском дворе серьезное препятствие. Но в таких делах случай играет важную роль, и очень возможно, что в один прекрасный день Мария Луиза появится в Елисейском дворце вместе со своим сыном. Поэтому госпожа Бертран должна одинаково покровительствовать зарождающейся страсти императора и в то же время не упускать из вида возможности возвращения императрицы.
По совету мужа Бертран решила содействовать исполнению желания императора и в то же время наблюдать за тем, чтобы его страсть не заставила его потерять голову и скомпрометировать себя. Выйдя из комнаты, она остановилась недалеко от дверей так, чтобы слышать долетавшие оттуда голоса.
Наполеон по своему обыкновению сперва пристально рассматривал ту, с которой хотел начать беседу, а затем неожиданно спросил:
– Вы не очень жалеете, что находитесь здесь?
– Ваше величество, я была бы неблагодарной. Вы вырвали меня из тяжелого положения. Я всю жизнь буду благословлять этот час.
– Вам нравится во дворце?
– Ваше величество, я не смею отвечать утвердительно, чтобы не дать вам повода истолковать неправильно мой ответ.
Взгляд императора, этот странный, неподвижный и в то же время глубокий, как бездна, взгляд вдруг подернулся нежностью. Он с большим волнением смотрел на Амелию. Его трогали ее юность и искренность, он не мог оторвать взгляд от ее гладкого и чистого чела, от ее детских невинных глаз.
Любовь или по крайней мере форма любви, заставляющая желать находиться вблизи любимого существа, присутствие которого само по себе доставляет радость и наслаждение, все сильнее охватывала его сердце.
– Вы можете жить в этом дворце, пока вам будет это приятно, – заговорил снова Наполеон, – я сделаю по этому поводу соответствующее распоряжение.
Амелия с чувством живейшей признательности поблагодарила императора.
На протяжении этой беседы Наполеон переживал странную внутреннюю борьбу. Он, обычно никогда не задумывавшийся над решением какого-нибудь дела и хладнокровно распоряжавшийся своими внешними движениями, поступками, на этот раз чувствовал странное волнение, зародившееся в нем под влиянием разнородных мыслей и ощущений. Он ясно сознавал, что происходило в его душе, и понимал причину своего замешательства. Он сознавал, что его соблазняли очарование и юная грация Амелии, и говорил себе, что вполне естественно почувствовал себя в плену этих нежных, красивых глаз, в которых мелькало выражение робости, удивления и иногда восхищения. Но будет ли он любим? Он был императором, и каждая женщина, которой он выражал свое восхищение, неминуемо становилась его жертвой, никто и не думал сопротивляться ему. На всех красавиц он всегда смотрел отчасти как на свою собственность; побеждая, он проникал в сердца.
На этот раз он тоже не сомневался в победе, но предпочел бы не быть этим вечным победителем теперь, в присутствии этой молодой девушки, которую он вырвал из рук Фушэ. Он почти сожалел, что сказал, кто он, и думал, что было бы благоразумнее скрыть свое имя, свою личность, явиться спасителем в домик министра полиции в качестве неизвестного и оставаться в глазах молодой девушки безымянным спасителем, которого она могла бы любить без примеси восхищения, превращавшего каждую женщину в его послушную подданную.
Юпитер поступил умно, когда для покорения сердца Леды надел на себя оперение лебедя, и сделал непростительную глупость, когда появился перед неосторожной Семелой с нахмуренными бровями и молнией в руке.
Наполеон тоже казался теперь Юпитером, Амелия не могла полюбить его; он невольно внушал другие чувства, имевшие очень мало общего с любовью.
«Если я обниму и поцелую ее, – подумал про себя Наполеон, – она склонится предо мной как для принятия благословения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41