– Мы с вами? – Он улыбнулся.
– Нет, я имею в виду нас с Сержем и наши затруднения.
– А, вот оно что! Здесь отлично готовят омлет и почки с горчицей.
– Пожалуй, я закажу салат и тунца, – решила Клара, не заглянув в меню.
– И красного вина? Вас устроит «Пуйи-Фюме»?
– Разумеется. – На этом разговор о меню был исчерпан.
– Я доволен тем, что мне пришло в голову продать вам два гектара земли. Хотя, боюсь, мама воспротивится. Но это поможет разрешить затруднения, связанные с охотой. Кстати, многие французы встали на вашу сторону, особенно противники охоты. Поверьте, мы вовсе не нация убийц.
– Но зачем вам это понадобилось? – осведомилась Клара.
– Вот она, американская прямолинейность! – Антуан рассмеялся. – Прежде всего затем, что я влюблен в вас. И не хочу, чтобы вы томились в тюрьме. – Эти слова были произнесены почти кокетливо, несерьезно. – Я не прочь оказать вам услугу. Но оказывать услугу вашему мужу мне не очень-то хочется – au contraire. – И эти фразы он тоже выговорил легко, беспечно, отчего у Клары перехватило дыхание. Своим тоном Антуан намекал, что к его признанию не следует относиться слишком серьезно.
– Нам надо поговорить, во всем разобраться, чтобы потом ничто уже не мешало обедать, – заявила Клара, которой, при ее американской прямолинейности, было невыносимо видеть, как медленно развивается столь важный разговор, особенно теперь, когда в нем засквозила высочайшая искренность, пусть даже прикрытая беспечным тоном. Продолжать опасную, полную намеков игру не следовало. – Я сожалею о том, что сказала в тот день, я… совершила ошибку.
– Очень жаль. – Антуан кивнул официанту, разливающему вино.
– Я сказала то, что хотела сказать, – продолжала Клара, – но это еще ничего не значит, и если мы не проясним все сразу, нам обоим будет только хуже. – «Будет только хуже». Почему по-французски нельзя изъясняться точнее?
– Почему, по-вашему, я приезжал в тюрьму? Потому, что должен был увидеть вас. Потому, что уже оказался во власти «неистовых мыслей». Я ничего не имею против страсти, причиняющей неудобство. – Антуан улыбнулся, будто взяв слово «страсть» в кавычки. Похоже, о случившемся он сожалел не меньше Клары, но пришел к совершенно другим выводам и пытался втолковать, что им следовало бы поддаться влечению. Клара отрицательно покачала головой и перевела разговор на другое. Чем он увлекается помимо охоты? Лыжами или парусным спортом?
Завязался разговор о них обоих. Антуан не знал, откуда она родом, не подозревал, что ее ребенок родился глухим; Клара не знала, чем именно он занимается, и впервые услышала, что он опекает Рокси де Персан, знакомую ей американку. Он спросил, давно ли она замужем за Креем, спросил о Ларсе. Умеет ли она готовить? Нравится ли ей работать в саду? О своих чувствах они не говорили. Оказалось, что, если не считать недавних исповедей, изобилующих возможностями для преувеличений и неискренности, они почти ничего не знают друг о друге.
Они не говорили о своих супругах и о том, счастливы те или нет. Клара восхищалась живостью и энергией француженок, была в восторге оттого, что у нее появился новый друг, к тому же сосед и, подобно ей, любитель собак и Латура. Выяснилось, что среди французов у Клары почти нет знакомых. У них бывали гости из Калифорнии, поклонники Крея, другие американцы, такие, как Тим Нолинджер или чета Пейс из епископальной церкви, поскольку Клара иногда ездила послушать музыку в американский собор, журналисты – но ни одного француза, если не считать мэра Бриака и деревенских торговцев. С француженками дело обстояло не многим лучше.
Среди знакомых Персана были американки, из семьи жены его покойного брата, и они часто раздражали его неискренними, искусственными улыбками. Клара тоже улыбалась по-американски, когда ее что-нибудь забавляло, но чаще бывала задумчивой.
Это говорило о ее глубокой, утонченной натуре, о том, что ей пришлось много пережить. Ему понравилось ее умение есть, смаковать каждый кусок и съедать все без остатка. В Нью-Йорке, где он иногда бывал, люди бездумно оставляли на тарелках чуть ли не половину порций; Антуан всегда замечал это, так как его воспитывали родители, пережившие войну. Люди, пережившие войну, никогда не оставляют еду на тарелках. А Клара ела с аппетитом и была так красива, а ее непостижимая, неутоленная душа жаждала пробуждения.
В конце концов они заговорили как подобало любовникам – два человека, которые ни разу не поцеловались. Они обсуждали обстоятельства их знакомства, каждое слово, сказанное друг другу, скрытый смысл фраз. Разумеется, всему этому надо положить конец. Но Клару охватило неистовое ощущение свободы, как на парусном судне, которое ветер гонит к берегу. Их страстно влекло друг к другу, но вместо того, чтобы сблизиться физически, они стали друзьями. Само по себе это было драгоценное проявление добрососедских отношений. Клара думала, что втайне Антуан рад такому исходу.
Сдержанный, даже чопорный, мужчина в элегантном костюме, иссиня-черном в тончайшую полоску, безупречно белой рубашке, голубом галстуке сидел напротив нее, источая слабый аромат крема после бритья. Он казался Кларе самым желанным мужчиной, какого она когда-либо встречала. В его темных глазах с удивительно длинными ресницами она прочла боль или стремление к искренности, скрытое под безупречными французскими манерами, любезностью, вежливостью и тщательным выбором вина. Быть воспитанным слишком мучительно, думала Клара, это сковывает нас. Ей захотелось узнать, откуда у него шрам на тыльной стороне ладони, и она спросила о нем (предлог, чтобы коснуться его руки). Потом она стала расспрашивать Антуана о детях.
Принесли кофе, Персан попросил счет. Они переглянулись с нескрываемым сожалением и утешающим сознанием того, что поступили правильно, поцеловались в щеку по французскому обычаю, трижды, но медленно, причем Антуан целовал не воздух, а овеянную духами щеку Клары. Ему подали «дипломат».
– Ну, всего хорошего, мадам Крей, – произнес он.
Они так и не поговорили о том, почему он пришел к одному решению, она – к другому, а потом их мнения поменялись, возобладали над всеми нравственными и прочими доводами, хотя оба знали, что могли бы поговорить и об этом. Клара улыбнулась и поблагодарила его за обед.
К чему все это может привести? Лучше и не начинать, снова подумала Клара, отметая робкие доводы, которые уже прежде перебирала, – о скоротечности жизни, мимолетности счастья, власти желания, пробужденного любовью, когда Эрос показывает свое лицо счастливейшим из смертных, а их так немного.
Выйдя из ресторана, Клара взглянула на часы. Неужели уже четыре? Должно быть, Делия давно закончила сеанс приобщения к высокому искусству и извелась от ожидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91