Интересно, в чем я пытаюсь убедить ее?
– Тогда почему же вы раньше не одевались, как уверенная в себе женщина?
– Думаю, потому, что не была уверена в себе. К тому же вокруг меня не было никого, кто мог бы это заметить. – По этой дорожке мы с ней уже ходили, и мне, помнится, это не понравилось. Автоматически шарю глазами в поисках салфеток. Вижу их на кофейном столике под красное дерево, остается только дотянуться. Как они были бы кстати! Неужели их специально учат этому на курсах психологии – как правильно разложить салфетки? Слишком близко – значит, будет «способствовать»?
– А как же ваш муж? – Она смотрит на меня, но я не могу расшифровать этот взгляд – недобрый и небезразличный.
Какая-то тяжелая волна, нахлынувшая изнутри, распирает мою грудь, рвется наверх, к гортани. Я глотаю ком в горле, делаю ровный вдох и впервые говорю это громко вслух другому человеку:
– Мой муж – гей.
Звучит это так обыденно, будто я предложила погрызть чипсов. Мне становится смешно, и я не могу скрыть откровенной, немного неловкой полуухмылки. Я знаю, что так вести себя нельзя, но от этого меня распирает еще больше. Изо всех сил сдерживаю почти уже дергающийся рот, но он сам растягивается в улыбке, сквозь которую на этот раз прорывается нервный смешок. Рука сама поднимается, чтобы прикрыть губы, но уже поздно. Ухмылка перерастает в истеричное хихиканье, странным образом похожее на смех гиены.
Миссис П. смотрит на меня лишенным всяких эмоций взглядом. Она напоминает монахиню, из тех, что учили нас в школе.
– Луиза, почему вы смеетесь? – Ее голос холоден и тверд как камень.
Я снова чувствую себя шестилетней девочкой, пришедшей в воскресную церковную школу.
– Я не смеюсь, – говорю я, как дурочка зажимая рот рукой.
– Нет, вы смеетесь!
– Нет, я уже не смеюсь. – Я выпрямляюсь. Вспоминаю хороший способ: Нужно подумать о чем-нибудь грустном – об автомобильной аварии, о смерти родителей. Смерть родителей, смерть родителей, смерть родителей…
– Луиза…
Черт! Я снова не выдерживаю и теперь уже валюсь на диван, сквозь смех кое-как выдавливая из себя:
– Извините.
– Луиза…
У меня вырываются звуки, каких раньше я не то что не издавала, но даже не слышала.
– Луиза!
– Да?
– Почему вы смеетесь?
С трудом поднимаю голову и хрипло шепчу:
– А вы бы?..
– Что я, Луиза?
Мне вдруг становится холодно и неуютно, мой голос звучит по-девчачьи обиженно:
– Вы бы смеялись, будь ваш муж – гей?
За этими словами следует давящая тишина. Это молчание из моего детства, молчание моей матери, которое вовсе не является молчанием, а скорее кричащим вакуумом отсутствующего ответа.
Она снова устремляет на меня взгляд, который я никак не могу понять, и говорит:
– Нет. Не думаю, что я бы смеялась.
Небеса померкли. Лицо мое мокро от слез, глаза щиплет. «А ты бы попробовала, – шепчу я про себя, прикладывая к глазам салфетку. – Это уже истерия».
– А почему вы думаете, что ваш муж – гей? – спрашивает она.
Я устала и хочу домой.
– Он сам сказал. Когда мы познакомились, признался, что считал себя геем, уж бисексуалом точно.
По-моему, мне пора. Уж лучше пойти и напиться.
– Но это вовсе не означает, что он гей.
От размазанной туши щиплет глаза. Я что, глухая?
– Простите, что вы сказали?
– Я говорю, это вовсе не означает, что он гей. Ох ты Боже мой!
– Тогда что же это означает?
– Ну-у… – Теперь она сидит, положив ногу на ногу. – Это означает, что он сомневается в своей сексуальности, задается вопросом, что это такое – быть мужчиной. Но это вовсе не означает, что он гей.
Погоди-ка минутку!
– Но я же вам говорю, что он мне сам сказал! Он что же, не знает, гей он или нет? К тому же мы не трахаемся! Это как, по-вашему, о чем-то говорит?
– У супружеских пар половая активность угасает по разным причинам. – Она поправляет на носу очки, деловито склонив голову набок. – Как вы думаете, почему она прекратилась у вас?
Я тоже склоняю голову набок.
– Думаю, она прекратилась потому, что мой муж гей, и потому, что ему это неинтересно. Посудите сами: когда вы хотите что-то сделать, вы обычно ищете способ, как это осуществить. Мы же не трахаемся, потому что не хотим. Что тут непонятного?
Она изгибает дугой бровь.
– Стало быть, вы тоже не хотите трахаться?
– Когда тебя отвергают двадцать четыре часа в сутки, это, знаете ли, действует не очень стимулирующе. Это унизительно. – И, как бы защищаясь, я прибавляю: – Со мной-то все в порядке.
Она склоняет голову как-то по-другому и теперь похожа на попугая.
– Значит, вы настаиваете, что ваш муж гей?
Да что с ней такое случилось? Я совсем не этого от нее ждала. У меня появляется ощущение, будто я какой-то персонаж из «Перри Мейсона».
– Почему «настаиваю»? Я просто говорю вам то, что знаю точно. – Миссис П. снова смотрит на меня поверх очков. – Послушайте, – продолжаю я, – он-то сам не хочет быть геем. Это чертовски неудобно для него. Он очень консервативный парень из очень консервативной семьи. Он знакомится со мной, мы трахаемся, потом он сообщает мне эту вещь, а я ужасно боюсь остаться одна, буквально схожу с ума от страха, поэтому говорю: «Нет, ты не такой. Я же тебе понравилась!» Эти слова приходятся ему очень кстати, так как разрешают его проблему. Мы женимся, и тут кому-то приходится начать сходить с ума. Потому что когда нормальная женщина выходит замуж за гея, кто-нибудь обязательно должен сойти с ума. Так кто же, если не я? Понимаете?
Ответа у нее нет. Сейчас я просто ненавижу ее.
– Да, я схожу с ума. И такого, знаете ли, никому не пожелаешь!
– По-моему, вы злитесь, – замечает она.
Я комкаю в руках свой несчастный шарфик.
– Злюсь? Ну да, чуть-чуть. Как бы только не описаться от этой злости!
Миссис П. снимает с подола юбки какую-то приблудную нитку.
– Но почему вы думаете, что все так плохо?
Я просто не верю собственным ушам. Мне хочется что-нибудь бросить, сорвать со стены эти паршивые картинки и запустить ими ей прямо в лицо.
– Почему?! Да вы разве не слышали, что я сказала? Я замужем за геем!
Она задумывается.
– Это вы так видите ситуацию.
Становится уже невыносимо.
– Что значит я так вижу?! Дело не только в том, что я вижу, – я с этим живу! Это моя жизнь, независимо от того, верите вы или нет. Я не сумасшедшая! То, что я переживаю каждый день, реально существует. И я не нуждаюсь в том, чтобы вы или кто-то другой подтверждали для меня эту реальность. Если я когда и была сумасшедшей, так это когда поверила, что кто-то вроде вас, с вашей… невероятной, чудовищной посредственностью может помочь мне!
Я встаю.
– Гнев может быть хорошим доктором, – говорит миссис П.
– Да пошла ты! – огрызаюсь я, надевая пальто.
Ее денежки направляются к двери. Ей ничего не остается, как тоже встать.
– Я. вижу, Луиза, мы с вами добились настоящего прогресса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Тогда почему же вы раньше не одевались, как уверенная в себе женщина?
– Думаю, потому, что не была уверена в себе. К тому же вокруг меня не было никого, кто мог бы это заметить. – По этой дорожке мы с ней уже ходили, и мне, помнится, это не понравилось. Автоматически шарю глазами в поисках салфеток. Вижу их на кофейном столике под красное дерево, остается только дотянуться. Как они были бы кстати! Неужели их специально учат этому на курсах психологии – как правильно разложить салфетки? Слишком близко – значит, будет «способствовать»?
– А как же ваш муж? – Она смотрит на меня, но я не могу расшифровать этот взгляд – недобрый и небезразличный.
Какая-то тяжелая волна, нахлынувшая изнутри, распирает мою грудь, рвется наверх, к гортани. Я глотаю ком в горле, делаю ровный вдох и впервые говорю это громко вслух другому человеку:
– Мой муж – гей.
Звучит это так обыденно, будто я предложила погрызть чипсов. Мне становится смешно, и я не могу скрыть откровенной, немного неловкой полуухмылки. Я знаю, что так вести себя нельзя, но от этого меня распирает еще больше. Изо всех сил сдерживаю почти уже дергающийся рот, но он сам растягивается в улыбке, сквозь которую на этот раз прорывается нервный смешок. Рука сама поднимается, чтобы прикрыть губы, но уже поздно. Ухмылка перерастает в истеричное хихиканье, странным образом похожее на смех гиены.
Миссис П. смотрит на меня лишенным всяких эмоций взглядом. Она напоминает монахиню, из тех, что учили нас в школе.
– Луиза, почему вы смеетесь? – Ее голос холоден и тверд как камень.
Я снова чувствую себя шестилетней девочкой, пришедшей в воскресную церковную школу.
– Я не смеюсь, – говорю я, как дурочка зажимая рот рукой.
– Нет, вы смеетесь!
– Нет, я уже не смеюсь. – Я выпрямляюсь. Вспоминаю хороший способ: Нужно подумать о чем-нибудь грустном – об автомобильной аварии, о смерти родителей. Смерть родителей, смерть родителей, смерть родителей…
– Луиза…
Черт! Я снова не выдерживаю и теперь уже валюсь на диван, сквозь смех кое-как выдавливая из себя:
– Извините.
– Луиза…
У меня вырываются звуки, каких раньше я не то что не издавала, но даже не слышала.
– Луиза!
– Да?
– Почему вы смеетесь?
С трудом поднимаю голову и хрипло шепчу:
– А вы бы?..
– Что я, Луиза?
Мне вдруг становится холодно и неуютно, мой голос звучит по-девчачьи обиженно:
– Вы бы смеялись, будь ваш муж – гей?
За этими словами следует давящая тишина. Это молчание из моего детства, молчание моей матери, которое вовсе не является молчанием, а скорее кричащим вакуумом отсутствующего ответа.
Она снова устремляет на меня взгляд, который я никак не могу понять, и говорит:
– Нет. Не думаю, что я бы смеялась.
Небеса померкли. Лицо мое мокро от слез, глаза щиплет. «А ты бы попробовала, – шепчу я про себя, прикладывая к глазам салфетку. – Это уже истерия».
– А почему вы думаете, что ваш муж – гей? – спрашивает она.
Я устала и хочу домой.
– Он сам сказал. Когда мы познакомились, признался, что считал себя геем, уж бисексуалом точно.
По-моему, мне пора. Уж лучше пойти и напиться.
– Но это вовсе не означает, что он гей.
От размазанной туши щиплет глаза. Я что, глухая?
– Простите, что вы сказали?
– Я говорю, это вовсе не означает, что он гей. Ох ты Боже мой!
– Тогда что же это означает?
– Ну-у… – Теперь она сидит, положив ногу на ногу. – Это означает, что он сомневается в своей сексуальности, задается вопросом, что это такое – быть мужчиной. Но это вовсе не означает, что он гей.
Погоди-ка минутку!
– Но я же вам говорю, что он мне сам сказал! Он что же, не знает, гей он или нет? К тому же мы не трахаемся! Это как, по-вашему, о чем-то говорит?
– У супружеских пар половая активность угасает по разным причинам. – Она поправляет на носу очки, деловито склонив голову набок. – Как вы думаете, почему она прекратилась у вас?
Я тоже склоняю голову набок.
– Думаю, она прекратилась потому, что мой муж гей, и потому, что ему это неинтересно. Посудите сами: когда вы хотите что-то сделать, вы обычно ищете способ, как это осуществить. Мы же не трахаемся, потому что не хотим. Что тут непонятного?
Она изгибает дугой бровь.
– Стало быть, вы тоже не хотите трахаться?
– Когда тебя отвергают двадцать четыре часа в сутки, это, знаете ли, действует не очень стимулирующе. Это унизительно. – И, как бы защищаясь, я прибавляю: – Со мной-то все в порядке.
Она склоняет голову как-то по-другому и теперь похожа на попугая.
– Значит, вы настаиваете, что ваш муж гей?
Да что с ней такое случилось? Я совсем не этого от нее ждала. У меня появляется ощущение, будто я какой-то персонаж из «Перри Мейсона».
– Почему «настаиваю»? Я просто говорю вам то, что знаю точно. – Миссис П. снова смотрит на меня поверх очков. – Послушайте, – продолжаю я, – он-то сам не хочет быть геем. Это чертовски неудобно для него. Он очень консервативный парень из очень консервативной семьи. Он знакомится со мной, мы трахаемся, потом он сообщает мне эту вещь, а я ужасно боюсь остаться одна, буквально схожу с ума от страха, поэтому говорю: «Нет, ты не такой. Я же тебе понравилась!» Эти слова приходятся ему очень кстати, так как разрешают его проблему. Мы женимся, и тут кому-то приходится начать сходить с ума. Потому что когда нормальная женщина выходит замуж за гея, кто-нибудь обязательно должен сойти с ума. Так кто же, если не я? Понимаете?
Ответа у нее нет. Сейчас я просто ненавижу ее.
– Да, я схожу с ума. И такого, знаете ли, никому не пожелаешь!
– По-моему, вы злитесь, – замечает она.
Я комкаю в руках свой несчастный шарфик.
– Злюсь? Ну да, чуть-чуть. Как бы только не описаться от этой злости!
Миссис П. снимает с подола юбки какую-то приблудную нитку.
– Но почему вы думаете, что все так плохо?
Я просто не верю собственным ушам. Мне хочется что-нибудь бросить, сорвать со стены эти паршивые картинки и запустить ими ей прямо в лицо.
– Почему?! Да вы разве не слышали, что я сказала? Я замужем за геем!
Она задумывается.
– Это вы так видите ситуацию.
Становится уже невыносимо.
– Что значит я так вижу?! Дело не только в том, что я вижу, – я с этим живу! Это моя жизнь, независимо от того, верите вы или нет. Я не сумасшедшая! То, что я переживаю каждый день, реально существует. И я не нуждаюсь в том, чтобы вы или кто-то другой подтверждали для меня эту реальность. Если я когда и была сумасшедшей, так это когда поверила, что кто-то вроде вас, с вашей… невероятной, чудовищной посредственностью может помочь мне!
Я встаю.
– Гнев может быть хорошим доктором, – говорит миссис П.
– Да пошла ты! – огрызаюсь я, надевая пальто.
Ее денежки направляются к двери. Ей ничего не остается, как тоже встать.
– Я. вижу, Луиза, мы с вами добились настоящего прогресса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80